- Я и не рассчитываю на это, - ответил Гильермо дель Валье. - Я пришел лишь затем, чтобы попросить тебя об одном одолжении. Ты спросишь, почему именно тебя? Всё очень просто: потому что ты - иностранец, ты здесь впервые и, кстати говоря, именно это снимает с тебя всякие подозрения. Ты никак не связан ни с Фалангой, ни с другими политическими движениями. К тому же я считаю тебя умным, честным и достойным человеком, а кроме того, заметил твою симпатию к Хосе-Антонио и то неуловимое родство ваших душ, из которого рождается настоящая дружба между людьми, казалось бы, совершенно разными, обладающими различными темпераментами и противоположными взглядами.

- Давай наконец приступим к сути дела, - предложил Энтони. - Чего ты от меня хочешь?

- Поговори с ним. Только не говори, что я тебя просил. Положись на его здравомыслие. Наш Вождь очень проницателен, он поймет, насколько все серьезно.

- Или устроит взбучку мне, - отозвался англичанин. Твои догадки относительно моих отношений с Хосе-Антонио так же безосновательны, как и обо всём остальном. Политическая ситуация чрезвычайно запутана, нет ничего удивительного в распространяющейся тревоге и сомнениях тех людей, в чьих руках находится будущее Испании. Если в эту неразбериху вмешается еще и иностранец, чтобы сеять страхи и подозрения, Хосе-Антонио не обратит на меня внимания или примет за сумасшедшего. Или за провокатора. Тем не менее, - добавил он, видя разочарование на детском лице собеседника, - я постараюсь поговорить с ним, если мне представится такая возможность. Большего я тебе обещать не могу.

Этого туманного заявления хватило, чтобы лицо импульсивного фалангиста снова засияло, он вскочил со стула и энергично протянул англичанину руку.

- Я знал, что могу на тебя положиться! - воскликнул он. - Спасибо! От имени Испанской Фаланги и от себя лично, спасибо, товарищ, и да хранит тебя Господь!

Энтони попытался пресечь эти излияния. Поскольку он не собирался делать обещанного и рассчитывал в скором времени покинуть страну, искренняя благодарность юноши тяжким грузом легла на его совесть. Гильермо дель Валье понял, что пора завершать беседу, и в подражание принятой у фалангистов военной умеренности, но в то же время под влиянием результатов разговора и поэтического темперамента, сказал:

- Больше я тебя не побеспокою. Только одна последняя просьба: ни единого слова моим родителям о том, что я тебе рассказал. Прощай!

Едва он вышел, Энтони бросился к шкафу. Очевидно, Тоньине стало плохо в душном шкафу, и теперь она без признаков жизни лежала среди одежды. Он взял ее на руки, перенес на кровать, затем распахнул окно и отвесил ей несколько легких пощечин, пока еле слышный вздох не дал ему понять, что бедное создание пока еще пребывает в мире живых.

Убедившись, что с ней всё в порядке, он накрыл ее одеялом, чтобы защитить от ночного холода, затем надел пальто и уселся ждать на тот самый стул, где юный фалангист пытался вовлечь его в свои реальные или мнимые интриги, всей душой при этом переживая за будущее нации. Энтони приехал в Испанию лишь для того, чтобы оценить картину, не подозревая, что окажется в самом центре столкновения всех действующих в Испании сил, вершащих историю. Он всё еще пребывал в своих невеселых раздумьях, когда Тоньина открыла глаза и огляделась вокруг, пытаясь сообразить, где находится и как сюда попала. Наконец, она виновато улыбнулась и пробормотала, словно оправдываясь:

- Прости... Я заснула и потеряла счет времени. Который час?

- Половина десятого.

- Уже так поздно... А ты, наверное, даже еще не ужинал.

Она попыталась подняться, но Энтони настоял, чтобы она осталась в постели и отдохнула. Потом он закрыл окно, подвинул к столу стул и доел остатки провизии и выпил почти всё вино, купленные чуть раньше. Когда он закончил, Тоньина спала. Энтони открыл тетрадь, чтобы сделать заметки, как давно собирался, но не смог написать ни слова. На него навалилась усталость, вызванная событиями последних дней, он отложил ручку, закрыл тетрадь, разделся, погасил свет и лег в постель, слегка подвинув соседку. Завтра я как-нибудь от нее отделаюсь, подумал он. Но пока, учитывая ситуацию, теплое тело спящего под боком существа принесло ему чувство безопасности, столь же фальшивое, как и утешительное.

Проникающий сквозь ставни яркий свет сообщил всё еще сонному Энтони Уайтлендсу, что уже наступил день. На часах была половина десятого, и Тоньина рядом с ним спала с детской непринужденностью. Мысленно пытаясь упорядочить события минувшего вечера и оценить ситуацию, Энтони поднялся, привел себя в порядок, оделся и тихо вышел из номера. У стойки портье он попросил разрешения воспользоваться телефоном и набрал номер герцога де ла Игуалады. Трубку взял дворецкий и сообщил, что его светлость не может подойти к аппарату. Речь идет о срочном деле, настаивал англичанин, когда он сможет поговорить с сеньором герцогом? Дворецкий был не в состоянии ответить на этот вопрос; его светлость не проинформировал слуг о своих планах. Дворецкий мог лишь посоветовать Энтони звонить через небольшие промежутки времени. Может быть, ему повезет.

Раздраженный, Энтони вернулся в номер и обнаружил Тоньину полностью одетой и готовой к выходу. Она старательно заправила кровать и немного прибрала всё остальное. Сквозь открытые ставни врывались потоки света.

- Я отойду на несколько часов, если ты не против, - произнесла девушка. - Мне нужно позаботиться о сыне. Но я могу вернуться пораньше, если хочешь.

Энтони сухо ответил, что она может делать, что угодно, лишь бы оставила его в покое, и Тоньина поспешно ушла с поникшей головой. Оставшись, наконец, в одиночестве, Энтони начал метаться по комнате, как хищный зверь в клетке. Два раза он садился за записную книжку и вскакивал, не написав ни слова. Новая попытка связаться с герцогом натолкнулась на отрицательный ответ дворецкого. Энтони всю голову сломал, пытаясь понять причины столь внезапной перемены в поведении герцога. Может быть, он узнал, что полиция проведала о его планах, и предпочел дождаться подходящего момента, чтобы довести дело до конца, но если так, почему он не сказал об этом Энтони, вместо того, чтобы держать на расстоянии? Если он питал какие-то подозрения относительно его верности, необходимо было развеять их как можно быстрее.

Со всеми этими кружащимися в голове мыслями, ему показалось невыносимым сидеть запертым в номере. После ночи восстанавливающего сна, когда на ясном голубом небе высоко стояло солнце, вчерашние страхи показались ему детскими. Не отрицая правдивости слов лорда Бамблби, он полагал невероятным, что тайный советский агент мог заниматься кем-то столь незначительным с точки зрения политики, как он. Даже если их пути пересекутся, ничего не случится средь бела дня и в толпе людей на центральной улице. Из купленной вчера еды уже ничего не осталось. Вдобавок ко всем имеющимся проблемам, теперь появился еще один голодный рот.

Ступив на тротуар, он порадовался принятому решению и ощутил, будто оставил все заботы в темных закоулках гостиницы. Только выйдя на площадь Санта-Ана, он почувствовал произошедшие за последние часы изменения в окружающей атмосфере. В этой части Мадрида, лишенной деревьев и растений, приход весны проявлялся в воздухе и цвете, словно смена настроения. Под этим сверкающим небом, которое укутывало город и всех прохожих, не могло произойти ничего дурного.

Энтони позавтракал кофе со сдобной булкой и, ведомый весенним бурлением жизни, отправился на прогулку, и в очередной раз, почти невольно, оказался у музея Прадо. Если в скором времени ему придется покинуть Мадрид, он не хотел сделать этого, не попрощавшись со своими любимыми картинами. Пока он поднимался по крутой лестнице, его охватили унылые мысли: может быть, это была последняя возможность созерцать произведения искусства, в компании которых он пережил столь упоительные моменты. Если безумство, бродившее во всех слоях испанского общества, выльется в вооруженное столкновение, как все предсказывали, кто сможет гарантировать, что несметные сокровища - произведения искусства, разбросанные по всей стране, не погибнут в этой пучине?