Так печально кончился первый, идиллический период в жизни Бена Дакнайра.

Следующий период был героическим и начался с того, что Бен пристрелил некоего мелкого бизнесмена, которого настолько прельстила благородная наружность юноши, что почтенный делец приблизил его к себе в качестве коммивояжера. Об этом своем первом "мокром" деле Бен не мог вспомнить без стыда: оказалось, что он плохо рассчитал: наличность, которой он завладел, была мизерно мала, все лежало на текущем счету, которым, как узнал Бен из газет, овладели наследники покойного. Бен был взбешен несправедливостью: разве он для них работал? Зато в следующих делах он оказался уже расчетливее. Бен помнил только наиболее интересные случаи. И, конечно, не мог забыть самого последнего, когда он польстился на наличность одного крупного адвоката. Тут его и застукал сам хозяин со слугой в тот момент, когда Бен слишком увлекся операцией по вскрытию письменного стола. Под дулами двух револьверов Бен капитулировал. В суде его защищал другой адвокат, противник и конкурент того, которого так неудачно пытался ограбить Бен. Именно его защитник и внушил Бену мысль опираться на то, что им руководили мотивы идейного порядка: адвокат, в чей дом он проник, был прогрессивно настроен, выступал в политических процессах в защиту радикалов, и он, Дакнайр, получив точные сведения, хотел только раздобыть документы, компрометирующие этого скрытого иностранного агента и доказывающие его связь с красными. Заявление вызвало сенсацию, местная газета напечатала портрет Бена под крупным заголовком "Разоблачитель коммунистов", судья благосклонно преклонил ухо к речам молодого человека, но Бен, по неопытности в таких делах, настолько безнадежно запутался, что вызвал у публики лишь смех. Судья имел бестактность приговорить "разоблачителя" к трем годам тюрьмы. Впрочем, защитник утешал его тем, что маневр с "красными" даром не прошел: за чистый грабеж Бен так дешево не отделался бы. Итак, пошел третий, тюремный период биографии Бена Дакнайра. О нем Бен не любил вспоминать. Впрочем, длился он недолго, вовсе не три года. Уже на второй год Бен приглянулся знаменитому Хандербейсту, прославленному "королю штрейкбрехеров" (кличка, которой он гордился). "Король" объезжал тюрьмы в поисках "вольной рабочей силы". Хандербейст откупил Бена; пошел четвертый, так сказать, производственный период в жизни Бена, когда он подвизался в интересах и во славу отечественного свободного предпринимательства. Довольно беспокойное это было дело и малопочетное. Сплошь и рядом приходилось вступать в схватки с рабочими, защищавшими свои права. Все это Бену не нравилось хотя бы уже потому, что он по-прежнему так же ревниво заботился о своей наружности. Да и, кроме того, ему уже приближалось к тридцати — возраст, когда хочется чего-то определенного, устойчивого. Именно в этом возрасте юношескую стройность и юношескую мечтательность меняют на уважаемое брюшко и солидную деловитость. Хватит буйной романтики — нужно спокойное дело! И Бен Дакнайр нашел его, нашел самого себя.

Однажды некий коллега по штрейкбрехерскому делу, очевидно с такой же, как и у Бена, многогранной биографией, заметил, что они, в сущности, зарабатывают гроши, а вот есть дело, где людей умеют ценить. Так Бен Дакнайр услышал о существовании ордена "Вольных тюремщиков вредных мыслей". А так как Бен, естественно, желал быть по возможности дороже оплаченным, он вскоре узнал всю подноготную об ордене. Нужно сказать, что теоретические принципы, на которых основался орден, не так уж его интересовали: интересоваться теориями он вообще считал ниже своего достоинства. И все же это была первая теория, которая пришлась ему по душе; главное, что его пленило, — это ее предельная простота: объявить мысль вредной и загнать ее в тюрьму. С детских лет, когда школьную скуку он променял на веселую жизнь карманника, Бен чувствовал инстинктивное отвращение к мысли как таковой. Словом, теория ордена была настолько несложной, что с легкостью уместилась даже в голове Бена. Но его больше интересовала практическая сторона дела, которая заключалась в том, что орден был золотым дном. Зачем пристреливать и грабить господ бизнесменов, когда гораздо прибыльнее помогать им грабить народ? Помимо прибыльности, это было, наконец, то спокойное дело, которое жаждала его остепенившаяся душа — вполне спокойное, ибо оно находилось в трогательной дружбе с законом. Ведь "вольные тюремщики" — младшие братья самых обычных тюремщиков, а те, как известно, опора закона. Так начался новый и последний период в жизни Дакнайра, теперь уже Бернарда Дакнайра — период государственной деятельности.

Бернард Дакнайр не знал и не хотел знать истории ордена, и потому ему было ничего не известно о том, что основатели его хотели и в название ордена и в его ритуал перенести мистические черты когда-то знаменитых "вольных каменщиков": орден также делился на ложи, во главе их стояли мастера, а во главе всего ордена — великий магистр. Поэтому Бернарда Дакнайра несколько удивил церемониал посвящения его в "братья": белые балахоны с изображением человеческого черепа за тюремной решеткой (эмблема ордена), бессмысленно-таинственные восклицания и преподнесенная ему крупнокалиберная пуля, над которой он должен был поклясться, что он "примет ее в сердце", если изменит ордену.

Нет, Бернард Дакнайр и не думал изменять ордену. Он так проникся его духом, что за каких-нибудь три года сделал блистательную карьеру, превратившись из рядового "брата" в главного мастера медианской ложи. Разве можно было сомневаться в том, что он достигнет звания великого магистра ордена?!

Таков был господин Бернард Дакнайр. Понятно, что такой человек с полуслова понял господина Прукстера.

— Можете не сомневаться, господин Прукстер, — твердо сказал он. — Все будет сделано.

В эти слова Дакнайр вложил больше содержания, чем мог даже представить себе Прукстер. Дакнайр почувствовал, что наступает тот момент, который достойно увенчает его замечательную биографию. Провинциальная Медиана становится знаменитостью — значит, пора сделать ее трамплином для прыжка в столицу. Как это произойдет, Дакнайр еще не знал, но знал одно: приходит время сделать настоящую карьеру, и, черт возьми, он, Бен Дакнайр, ее сделает!

Волнуемый этими возвышенными чувствами, Бернард Дакнайр отправился в контору, где после двухчасовых литературных мучений создал изумительный исторический документ — он знал, что вступает в тот период своей биографии, когда каждое его слово и движение будут историческими. Документ, перепечатанный машинисткой, был собственноручно приклеен им на ворота завода, рядом с объявлением Прукстера и телеграммой Пумферца. Сделав это, Дакнайр немного отступил, полюбовался своим творением и снова с удовольствием прочел:

"Великий главный мастер и высокопоставленный правитель щедрого и всеограждающего ордена "Тюремщиков вредных мыслей" объявляет всем забастовщикам, коммунистам и прочим сторонникам мира, что орден принял под свое покровительство и охрану завод. Великий мастер заявляет о своем намерении мобилизовать все силы своего ордена, чтобы уничтожить забастовщиков, коммунистов, радикалов, сторонников мира и прочие подрывные элементы, которые стремятся разрушить деловую жизнь страны, подорвать военную мощь государства, отменить религию, разорвать семейные узы и ликвидировать великанские институты.

Дрожите! Ваши минуты сочтены!

Главный мастер и высокопоставленный правитель ордена "Вольных тюремщиков" Бернард Дакнайр, доктор практической экономии".