— Ну нет, больше некуда! — недовольно сказал Прукстер. Он действительно считал свою уступчивость пределом щедрости, да и уступил только потому, что генерал Реминдол одолел телефонными звонками и требованиями уладить дело.

— Видите ли, важно дело поставить психологически правильно. — Председатель понизил голос и придвинулся к Прукстеру. — Скажем, мы с вами согласимся между собой на тридцать пять. Так, негласно. А официально вы предложите тридцать. Мы не соглашаемся, настаиваем: тридцать пять. Вы не уступаете. Мы грозим забастовкой. Вы вынуждены уступить… Психологический эффект: мы победили!..

— Да, понимаю… — Прукстер склонил свой седой ежик. — Так что же, можно сделать так: согласимся окончательно на тридцать, а для начала я предложу двадцать пять… Тот же эффект…

— Тридцать пять лучше бы…

— Вы, видимо, господин Фрейлингтон, не хотите соглашения…

— Ну хорошо, попробуем… — торопливо сказал Фрейлингтон. — Поручиться нельзя, но… Только вот что: заранее о надбавке не сообщайте. Надо подготовить, а уже на собрании…

— Как вам угодно…

Итак, разговор шел действительно настолько важный, что Прукстеру было не до Джона Джерарда. Конечно, Джерард не мог знать об этом разговоре. Он узнал о нем на следующий день, но в несколько другой редакции, когда был приглашен к председателю союза Фрейлингтону.

Господин Фрейлингтон прежде всего сказал господину Джерарду, что его чрезвычайно заботит создавшееся положение. Если забастовка начнется, она очень больно ударит по рабочим. Желать забастовки могут только коммунисты, потому что они надеются извлечь из нее пользу для себя.

Хотя Джерард так же привык к унылому выражению физиономии Фрейлингтона, как путники к неизменному пейзажу пустыни, все же, глядя на это лицо, нельзя было не посочувствовать огорчению этого достойного деятеля. "Благородный человек!" — невольно подумал Джон.

— Неужели мы должны выдать рабочих с головой коммунистам, как вы думаете, Джерард? — проникновенно глядя на Джона, спросил председатель.

— Оно-то нет, — согласился Джон, — да только и двадцать процентов нельзя…

— Еще бы, я понимаю… — подхватил Фрейлингтон. — Нет, на двадцать процентов мы не пойдем. Уж тогда действительно будем драться, как львы! — Председатель, очевидно, хотел придать своему лицу выражение львиного мужества, но лицо плохо поддавалось…

— Придется… — мрачно сказал Джон.

— Но, с другой стороны, Джерард, на пятьдесят рассчитывать нельзя. Я зондировал почву… Говорил с Прукстером. Он показал мне кое-какие документы… Действительно положение компании трудное…

— А субсидия? — спросил Джон, исподлобья взглянув на председателя. — На заводе все говорят, что Прукстер получил миллионы.

— Вы этому верите? — Фрейлингтон даже попытался усмехнуться. — Коммунистический трюк! Право, я не думал, что вы так легковерны.

— А что же тут неправдоподобного?

— Посудите сами: стал бы Прукстер рисковать, если бы не крайность… Как-никак забастовка и его ударит по карману… Зачем это ему, если бы он получил субсидию… Видно, вы верите этому Бейлу по-родственному.

— Да уж, родственник… На мою голову… — с искренней неприязнью сказал Джон. — Я его на порог не пускаю.

И хотя это было не совсем точно, Джон не почувствовал никакой неловкости: в сущности, таково было его постоянное желание, только как-то само собой выходило, что Том все-таки переступал порог дома Джерарда.

— Видите, зондаж мне кое-что дал, — продолжал между тем Фрейлингтон. — Я очень настаивал, говорил, что настроение у нас твердое, мы не уступим. По-моему, Прукстер почувствовал это и готов согласиться на двадцать пять.

— Да что вы? — радостно воскликнул Джон, но сейчас же сдержал себя: — Мало.

— Конечно, мало. Я очень рад, что мои мнения совпадают с мнениями массы. Мы должны добиваться большего. И вы должны помочь, Джерард…

— Чем я могу?

— Вы цеховой делегат. Ваш авторитет… Вы были у президента. Я обращусь и к другим благоразумным делегатам… Не к коммунистам, конечно…

— Хорош авторитет, — горько усмехнулся Джон. — Тинтерл собирается вычеркнуть из списка оставляемых на переоборудование. Как раз за поездку к президенту…

— Ну, это глупости! — в негодовании воскликнул Фрейлингтон. — Я с ним поговорю. Можете считать, что улажено. Слово председателя.

— А что же можно сделать? — спросил Джон. Обещание Фрейлингтона очень подбодрило его: слов на ветер такой солидный деятель не бросает.

— А вот что. Давайте рассудим, чего мы можем добиться. Но по-деловому, реально… О пятидесяти процентах забудем. И сорока не добьемся. Ну, а если, например, тридцать? На двадцать пять он почти согласен, до тридцати недалеко. Но нужно, чтобы исходило не от меня, а от массы, понимаете, Джерард? — Фрейлингтон внимательно посмотрел на собеседника. — Да и для Прукстера так внушительней, скорей уступит… И потом эти коммунисты… Вы же знаете. Вместо благодарности, подымут шум: бонзы такие-сякие, сорвали пятьдесят процентов… Словом, пропаганда…

— Это уже по своему обычаю… — подтвердил Джон.

— Ну вот, а что ж нам плясать под дудку коммунистов? Что лучше: тридцать процентов заработка или на все сто голодовка? — Лицо Фрейлингтона приняло невероятно тоскливое выражение.

У Джона на этот счет никаких сомнений уже не было, тем более, что теперь, при благоприятном исходе переговоров, он был уверен в ста процентах заработка для себя.

— Я думаю, Джерард, — начал председатель после паузы, — вы и другие благонамеренные делегаты — я их тоже вызову — должны и в разговорах и на собраниях убеждать, что пятидесяти процентов все равно не добиться, а забастовка бессмысленна, надо добиваться хотя бы тридцати… Но не сдавайтесь: требуйте тридцать, грозите забастовкой. Из-за пяти процентов не станет он рисковать. Уверен: победим!

Джон ушел от Фрейлингтона в приподнятом настроении. Если план удастся, он выскочит из затруднений с платежами за дом. Впрочем, Джон был уверен, что он думает не только о себе, но и о других: забастовка — вещь тяжелая, ребята будут голодать, а треть заработка — все-таки поддержка, полтора месяца можно перебиться. Это было настолько ясно, что Джон был уверен в успехе.

Однако на следующий же день на собрании цеховых делегатов он убедился, что не так-то это просто. Пока он обстоятельно развивал свою мысль, делегаты молча слушали, но Джон чувствовал, что это молчание не дружественно. Поддержали Джона старый Херойд и еще несколько делегатов, видимо тоже инструктированные Фрейлингтоном. Зато резко выступил Том. Он доказывал, что согласиться на тридцать процентов — значит предать интересы рабочих.

— И это в то время, когда Прукстер загреб из казны миллионы! — воскликнул он.

— А ты видел эти миллионы? — рассердился Джон. — Толкуешь о субсидии. А почему мы тебе верить должны? Известно, коммунист! — Джон постарался вложить в это слово все свое презрение. — Ты мне докажи насчет субсидии, я, может, первый пойду за тобой.

Дело кончилось скандалом: Том не выдержал и назвал Джона хозяйским прихвостнем. Джон полез с кулаками, его оттащили, и председатель закрыл собрание. Никакого решения так и не приняли.

Первая неудача не обескуражила Джона. Он собрал у себя дома делегатов, поддержавших его предложение. Было решено убеждать рабочих согласиться на тридцать процентов.

— Что ж, ребята, неужели уступим коммунистам? — подбодряя товарищей, спросил Джон.

— Ни в коем случае! — воскликнул старый Херойд. — Он, Прукстер, хоть и подлец, а все ж таки кормит. А коммунистической забастовкой сыт не будешь!

Вскоре Джон и думать забыл о президенте. Из-за него он чуть в беду не угодил, хорошо — Фрейлингтон вызвал. Нет, видно, прежде чем большой политикой заниматься, надо свои личные дела обеспечить. Он не какой-нибудь голяк Том, которому нечего терять! Бейлу что? Закроют завод — он махнет зайцем в товарном поезде на другой конец света, только его и видели! А другие тут оставайся, расхлебывай кашу, которую заварил этот коммунист. Нет, слава богу, Джон Джерард — не бездомный бродяга, ему есть за что постоять!