Разумеется, Крым фашистам не удержать. Наши главные «полковые стратеги» Таня Макарова и Вера Белик давно все рассчитали. Правда, сроки наступления, предсказанные ими, оказались неточными, но своих ошибок девушки не признают — разве могут они ошибаться? Просто операция по освобождению Крыма задерживается из-за того, что выпало слишком много снега, такой зимы не помнят даже старожилы.

На станции Багерово, по-видимому, в самом деле орудует наш разведчик, может быть, даже не один: эту перевалочную базу мы «обрабатывали» не раз и всегда заранее знали, где размещены прибывшие грузы и что они собой представляют. Но говорить на эту тему не хочется, меня клонит в сон, хотя я сгрызла за ночь несколько плиток шоколада «Кола». Рая сегодня выделывала над станцией умопомрачительные номера, как акробатка под куполом цирка, но когда я спросила, не устала ли она, весело ответила: «Только разошлась!» Незаметно я задремала и проспала бы, наверное, всю дорогу, если бы не испуганный возглас Раи:

— «Мессер»!

Сонливости как не бывало.

— Беру управление на себя, — как можно спокойнее сказала я, хотя сразу сообразила, что мы обречены.

Фашистский летчик тоже увидел нас. Он летел навстречу, чуть правде, и мог бы сразу сбить беззащитный «По-2», но решил, видимо, покуражиться. Уменьшив скорость, он откинул фонарь кабины и, пролетая мимо, ухмыляясь, показал два пальца. Лицо одутловатое, с приплюснутым носом и бульдожьей челюстью. На хвосте и фюзеляже «мессера» намалеваны какие-то уродливые звери и птицы — для устрашения противника.

Рассветное небо было ясным, высота полторы тысячи метров, внизу Азовское море. Кажется, шансов на спасение никаких. Страх пришел и ушел, осталась одна тоска. Даю полный газ — маневрировать уже нет смысла. С горькой нежностью думаю о самолете. Мы получили его недавно, в связи с созданием новой эскадрильи, «По-2» делают в Казани, за приборной доской мы обнаружили послание молодых ребят-комсомольцев, рабочих завода. Обращаясь к летчику, они писали: «Желаем долететь до Берлина…»

Серые, холодные волны, уходящие за горизонт, кажутся неподвижными, они словно отлиты из гранита, «Наше надгробье, — подумала я, выжимая из мотора все силы. — А Рая молодец, сидит и не шелохнется. Пусть посмотрит этот пират, как умирают советские летчицы…»

Но Рая Аронова шелохнулась.

Немец сделал разворот и приблизился к нам с другой стороны. Набрал высоту, атакует сбоку, но стрелять не торопится. Снова, высунув руку, показал два пальца. Что он хочет этим сказать, непонятно.

В этот момент я услышала пистолетный выстрел. Второй. Третий… И «мессер», клюнув носом, в отлогом пике пронесся под нами и врезался в волны. Длинный хвост задрался, встал вертикально…

— Сдох! — не своим голосом закричала Рая. — Магуба, он сдох. Капут! Ты видела?

Я не могла вымолвить ни слова, онемела от нежданной радости. Вдруг захотелось исполнить какой-нибудь «танец» в воздухе, не знаю, как и удержалась.

«Почему он показывал два пальца? — немного успокоившись, задумалась я. — Хотел сказать — вас двое? Но это очевидно, нет смысла считать. Может быть, изображал первую латинскую букву в слове «Виктория»? Победа… Нет, вряд ли. Истребитель новейшей марки, последнее слово немецкой военной техники и фанерный «По-2» — силы слишком неравные, чтобы вести речь да еще на пальцах о какой-то победе. Безоружного человека, стоящего у стенки, которого расстреливает целый взвод, никто не станет уверять, что он побежден…»

И все же я, кажется, догадалась, что хотел нам внушить фашистский ас. Вероятно, именно он атаковал самолет Дуси Носаль. И вот — вторая жертва, второй «По-2», как он был уверен, на его счету. Двойная ошибка…

«Пистолет отблагодарил тебя за ласку», — хотела я сказать Рае, но промолчала. Наверняка эта мысль ей самой пришла в голову.

До самого аэродрома мы летели молча. Выйдя из самолета, я попросила у штурмана пистолет и на глазах Бершанской, группы техников поцеловала его. Никогда не думала, что буду целовать оружие, а вот довелось.

— Задание выполнено, — доложила я командиру полка. — На обратном пути нас атаковал «Мессершмитт-109», штурман Аронова выстрелами из пистолета сбила его.

Лицо Бершанской дрогнуло, она кивнула головой и сказала:

— Расскажите подробнее.

Я рассказала.

Раю обступили, поздравляли, расспрашивали. Уходя, я слышала ее лепет:

— Да что вы… Ну, выстрелила. Этот же инстинкт самосохранения…

Герой Советского Союза Рая Аронова из скромности или из опасения, что ей не поверят, никогда не рассказывала об этом случае, а в своих военных воспоминаниях приписала факт, свидетелем которого я была, совсем другому человеку, безымянному пилоту какого-то разведывательного самолета. Но с «мессером» она расправилась своей рукой у меня на глазах. Это произошло в феврале 1944 года. Более точную дату указать не могу, прошло столько времени. Возможно, рассказывая и о других событиях, я иногда допускаю неточности в датах, не судите меня строго за это. Что-то может сместиться в памяти, хотя я на нее и не жалуюсь пока.

Счет военным ночам я веду несколько условно, с первого боевого вылета, а не со времени прибытия нашего авиаполка на фронт. Учтите это. Так я считаю правильнее: ведь всегда памятны факты, события, а не просто дни или ночи.

У меня нет времени, чтобы что-то проверить, уточнить, да и, признаться, не вижу необходимости. Если и ошибусь в датах, то ненамного, за это я ручаюсь.

Ночь шестьсот пятнадцатая

Мы с Лейлой живем теперь в разных домах. Я захожу к ней по пути на аэродром. Сидит за столом, читает какие-то бумаги.

— Поворковать пришла? — ласково спросила она, подняв голову и застегивая верхнюю пуговицу на гимнастерке.

— Да, по поводу бригадного метода обслуживания самолетов.

— Посиди минутку — догляжу отчет старшины… — И, словно спохватившись, спросила: — Чаю хочешь?

— Не откажусь.

— Наливай. Еще горячий…

Новый метод, на который перешли недавно наши техники, расхвалили в сегодняшнем номере армейской газеты, но он мне не по душе. Все техники эскадрильи налетают скопом на один самолет, осматривают, ремонтируют, если есть необходимость, потом переходят к другому. Выигрыш во времени немалый, но, как говорится, у семи нянек дитя без глазу. Что-нибудь да в спешке проглядят. Часто говорит за себя качество ремонта. То недотянули гайку, то перетянули, а от разнобоя добра не жди.

Поговорили, поворчали — Лейла тоже не в восторге от новшества — но не выступать же нам в роли гонительниц новаторов производства. Никто нам не позволит ставить палки в колеса новому методу, одобренному высоким начальством. Хочешь не хочешь — доверяй самолет бригаде. Видимо, нужно усилить контроль.

Когда я приземлилась после первого вылета, самолет Лейлы готовили к старту. Прежде чем появилась моя бригада, сама осмотрела, сосчитала пробоины в крыльях — всего три, немного. Теперь не услышишь от техников горделивых возгласов:

— У моей — шестнадцать пробоин было, рекорд эскадрильи!

— А видела, как моя приземлилась? Клочья перкаля развевались, как флаги!..

Отдыхаем с Хиваз на ящиках. Она взволнованно говорит о вчерашнем подвиге Ароновой.

— Надо ей орден дать за это. Человек иногда способен совершать чудеса…

В истинности этих слов мы еще раз убедились, спустя несколько минут.

Метрах в десяти от самолета Лейлы, заправленного, с подвешенными бомбами, стоял неисправный «По-2», который ремонтировала бригада техников. Вспыхивали и гасли карманные фонарики, постукивали гаечные ключи и молотки, поскрипывала пила. И вдруг — яркая вспышка, девушек как ветром сдуло, самолет загорелся.

Лейла подскочила к своему самолету и, приподняв его за хвост, откатила далеко в сторону. Вскоре, пронзительно воя, подъехала пожарная машина. Работа закипела. Водой, снегом, песком, пеной огнетушителей яростное пламя удалось усмирить, но от самолета остался лишь остов. С трудом затолкали его в мастерскую, Лейла улетела на задание. Техники молча проводили ее восхищенными взглядами. Обычно, чтобы передвинуть «По-2», требовались усилия нескольких девушек, а Лейла справилась одна. Если бы огонь перекинулся на ее самолет, трудно даже представить, что бы произошло.