Все обошлось. Майор не заметил, что его старая «антилопа», доставшаяся ему от много раз сменявшихся предшественников, стала бегать более плавно. Но шоферы были очень довольны и с видом заговорщиков подмигивали друг другу.

А вот другой случай. В тоннеле, против контр-адмирала, расстроенная докторша.

— Внизу, на берегу, от двенадцати до шестнадцати часов самое жаркое время, печет!

— Простите, но я не понимаю, к чему это?

— А к тому, — в самом искреннем беспокойстве выкладывала докторша, — что майор хочет туда ехать, к вашим морским летчикам, в самую жару!.. Это самоубийство!.. Как будто нельзя отложить до вечера!

— Однако, Надежда Петровна, вы ставите меня в сложное положение! Я ведь еще не знаю, кто, куда и когда хочет ехать. Он еще не спрашивал на это разрешения! — отбивался командир базы.

— А я потому здесь и нахожусь, чтобы вас предупредить! Чего стоила бы моя… забота… точнее, профилактика, если бы я прибежала после его отъезда!

— Да!.. Завидую майору!.. Если бы кто-нибудь так профилактически заботился обо мне!

Командир военно-морской базы сказал это медленно, спокойно, без какой-либо игривой интонации, глядя прямо в глаза женщине. Он был сильный человек и не пытался скрывать свою зависть.

А еще через минуту явился майор.

— Прошу разрешения выехать сейчас в морскую авиагруппу для уточнения некоторых сведений. За время моего отсутствия никаких осложнений не предвидится.

— Поедете в восемнадцать часов. Возможно, днем вы мне понадобитесь здесь.

Нужно было видеть, как просветлело лицо докторши!

Но контр-адмирал был прежде всего начальником, и, чтобы избежать лишних излияний, он стремительно добавил:

— Доктор, я вас не задерживаю.

От неожиданности она густо покраснела и вышла смущенная, но благодарная, хотя ей и показалось, что, если понадобится, адмирал не задумываясь пошлет майора в любое пекло и в любое время.

Мелких и не мелких случаев заботы о майоре было так много, что всех не перечесть. Наша жизнь состоит из мелочей, даже на фронте.

Однажды начальник морского узла связи предложил поставить на прямую два так называемых «кожаных» аппарата (американская «помощь») с тем, чтобы избавить майора от необходимости ходить в тоннель с докладами к командиру базы. Но последний твердо отвел это предложение. Доклад есть доклад, кроме того, без карты — уже не доклад. Да и «таблицу взаимодействия» по телефону не расскажешь.

— И вообще, ставить в такое привилегированное положение одного из офицеров штаба — абсурд! Да вы мне самому столько аппаратов наставили, что я путаюсь в их звонках. И наконец, убежден, что он сам на это не пойдет, заподозрив оскорбительную для себя опеку. Можете идти!

С майором на эту тему разговора не было, и надо думать — к лучшему.

Партгруппа передового эшелона армейского штаба, учитывая состояние здоровья майора, не загружала его поручениями. Но если бы заглянуть в клеенчатую тетрадь, которую носил секретарь за пазухой, можно было неожиданно обнаружить, что у майора перечень выполненных поручений был куда длиннее, чем у многих других коммунистов, офицеров штаба, здоровых, как слоны.

А происходило это вот почему.

Скажем, садятся на скамейке и на земле вокруг майора молодые солдаты, матросы, машинистки, буфетчицы (с неизменной докторшей на фланге). Почти все комсомольцы. Немного погодя одна из девушек мечтательно спрашивает: «А вот на то-ой звездочке люди живут… или нет?..»

Мичман-радист вдруг говорит с необычной горечью:

— Не знаю наверное! Но убежден, что ежели там люди есть, то обязательно воюют промеж себя!.. Вроде как здесь, на земле!

— Скажешь!

— Скажу! Сам лично читал в одной книжке, переводной с французского языка. Вот забыл только, как его фамилия, этого писателя. Он так прямо и говорит, что «человек — это животное с ружьем!». Поняла? А значит, если есть где еще человек, то есть и винтовка! А есть винтовка, — значит, есть и война!

— Заткнись, Карпов… Тоже мне философ!

— Подождите спорить, товарищи! Тут два разных вопроса. Давайте так: позже подробно поговорим о том, есть ли жизнь на других планетах. А сначала обсудим другой вопрос: «Как винтовка произошла от обезьяны?» Не обижайтесь, Карпов, я шучу! А вашего француза, которого звали Анатоль Франс, я очень уважаю, хотя с его философией и не совсем согласен. Кстати, старик умер, успев приветствовать Октябрьскую революцию. Был близок к Французской коммунистической партии и дружил с нашим Максимом Горьким. И если быть точным, то его изречение сейчас должно бы звучать иначе: «Человек — это животное с автоматом!», и относится оно целиком к фрицам… А не ко всему человечеству.

Наступила очень характерная пауза. В ней было и раздумье, и смешок, и убежденное — «верно!», а под конец — почти общее «согласны!».

И еще почти два часа после этого звучал спокойный и тихий голос майора.

Кончилось это, как всегда после запретительного демарша докторши, глубоким вздохом пробуждающихся к действительности людей. Почти два часа они не слышали отдаленного шума войны, даже с той стороны, откуда пытались наступать «животные с автоматами». Как всегда, некоторые еще долго не расходились и молча смотрели вверх, старательно разыскивая названные майором звезды.

Наутро в тетрадке секретаря появилась новая запись: «„Беседа с ВЛКСМ о материалистическом понимании вселенной“, 1 час 30 мин., присутствовало 12 человек». Запись, о которой майор даже не подозревал до отчетного собрания.

Так бывало много раз. И не только на ночной скамейке. Вот почему самый беспомощный и больной из членов организации шел в ее первых рядах в качестве первоклассного пропагандиста, одного из тех, что агитируют не только словом, но и всей своей жизнью.

Человечность и дружелюбие — взаимообратимы.

Было также известно, что некоторые офицеры, а иногда кто-либо из комендантской команды или шоферов старались незаметно прошмыгнуть в павильон с измятым письмом, зажатым в ладони, чтобы спросить майора: «Как дальше жить, если соседка пишет за жену…»

Особенно стеснялись морячки, потому что павильон стоял на территории штаба армии.

Через месяц майор уже был копилкой горестей и страстей почти всех работников обоих штабов. Нет, не копилкой, а прочным сейфом.

Скажете, что уж очень похоже на исповедальню? Пожалуй, формально сходство есть. Но майор не походил на священника: ведь он никогда не обманывал.

Скажете, что к нему тянулись, зная, что его дни сочтены? Но это неверно, ведь все они были на фронте, под бомбами, и кое-кто мог запросто обогнать майора.

Нет, тут подсознательно могло влиять другое. Почти все воюющие мечтали после победы с ликованием вернуться домой и затем десятки лет жить радостным, мирным созиданием. Никто и не подозревал тогда, какие новые задачи, трудности и напасти готовит для всех нас вечно меняющаяся жизнь.

Вот этого мирного будущего (включая ликование) у майора, очевидно, не было. И люди, тайком проникавшие к нему в павильон, возможно, чувствовали это.

5

Проработавшему в штабе военно-морской базы недели две постепенно невидимое становилось видимым.

При разнообразном составе участников всех рангов и положений — от начштаба и контр-адмирала до вестовых — большинство из них даже не подозревало, что состоит в незарегистрированном тайном «сообществе содействия майору». Одни втянулись в него по зову сердца, другие — потому, что майор тронул их своим стоицизмом и душевной привлекательностью, остальные — заразившись добрыми побуждениями от соприкосновения с теми, для кого после выполнения воинского долга следующей обязанностью была забота о боевых товарищах.

Пожалуй, самым подкупающим в этой затее было то, что благодаря анонимности поступков они были абсолютно бескорыстны. Добрые дела не имели надежды на компенсацию, хотя бы только морального порядка, даже в перспективе.

Нетрудно догадаться, что во главе «сообщества» стояла младший военврач, объект увлечения почти всех мужчин из состава двух штабов.