Вот встал командир. Осмотрел всех внимательным, строгим взглядом.

— Товарищи, подведем итоги дня. Сегодня к нам прибыли летчики Амет-хан Султан, Лавриненков, Борисов, — командир сделал паузу, мы встали, — также группа сержантов во главе с сержантом Сержантовым, — при этом все заулыбались. — Прошу любить и жаловать, — продолжал Лев Львович, показав глазами на нас и также поднявшихся с мест подчиненных Сержантова.

— Мы надеемся, — сказал далее Шестаков, — что все, кто пополнил наш полк, будут достойно продолжать его боевые традиции, умножать его гвардейскую славу.

При этих словах сами собой вспыхнули аплодисменты. Мы тоже захлопали в ладоши в знак солидарности со словами командира.

Лев Львович поднял правую руку — снова воцарилась тишина.

— Слушайте задачу на завтра.

— На трех Ли-2 с утра летчики отправятся в город на Волге. Отдыхать и переучиваться на Як-1 будем там. Техники под руководством майора Спиридонова с той же целью остаются здесь. Они же примут и новые самолеты, на которые мы сядем после возвращения.

С завтрашнего дня каждому держаться своей эскадрильи, своего звена, своего ведущего или ведомого. Слетанность полка начинается на земле. Прошу иметь в виду: нас ждет отдых от боев, но не от учебы и строгого порядка. На этой почве у нас не должно быть никаких недоразумений.

— Николай Андреевич, — обратился он к комиссару, — у вас есть что-нибудь?

Верховец сказал несколько слов о той ответственности, которая возлагается на нас в связи с переучиванием на Як-1.

— Как овладеем машиной — так и сражаться будем, — подчеркнул он. — И еще хочу напомнить: новая техника не сразу всем приходится по нраву. Так вот прошу всех коммунистов и комсомольцев в этом вопросе быть на высоте. Надо в совершенстве освоить ту технику, что нам доверяет Родина.

Затем слово взял начальник штаба. От него мы узнали порядок перелета, очередность посадки на Ли-2, погоду по маршруту.

Вся эта официальная, если можно так назвать, часть длилась ровно двадцать минут, после чего начался ужин, во время которого все вели себя довольно свободно, смеялись, шутили, как бывает в большой, доброй семье.

Ужин подходил к концу. Но никто не вставал, пока не поднялся Шестаков.

Летчик Серогодский, сидевший за нашим столом, очень быстро управился с пищей, заскучал было, а потом вдруг обратился к нам:

— А что за истребитель Як-1?

Разумеется, это волновало многих, и не удивительно, что летчики, услышав вопрос, повернулись лицом в нашу сторону. Шестаков, обратившись ко мне, сказал:

— Давай, Лавриненков, рассказывай, это всем интересно.

Вот где пригодился инструкторский опыт. Не будь его — вряд ли я бы сумел подробно рассказать новым боевым друзьям об особенностях «яка».

Это был в то время один из самых легких истребителей со смешанной конструкцией. Крыло деревянное, оклеенное полотном. Вооружение — одна пушка калибра 20 мм для стрельбы через ось редуктора двигателя и два скорострельных пулемета. Скорость — до 600 км/ч. В воздухе он был устойчив, в пилотировании весьма прост, считался одним из лучших фронтовых истребителей.

Рассказав обо всем этом, я вынужден был отвечать на многочисленные вопросы, касающиеся эксплуатации и боевого применения Як-1. Мне помогали Амет-хан и Борисов.

Когда все было переговорено, Шестаков поднялся из-за стола.

— Как видите, товарищи, Як-1 — отличный истребитель. Остановка только за нами. А сейчас — ужин окончен, все — на танцы!

Выходило, что сюрпризы этого дня еще не кончились.

Танцы были веселые, задорные, они создавали отличное настроение, вливали в нас свежие силы, бодрость духа.

Королевами вечера были Лиля и Катя. Каждый считал для себя особой честью пройтись круг-другой в вихре вальса с замечательными девушками-летчицами.

Под конец вечера я решился и «выдал» свою любимую цыганочку.

Шестаков и Верховец зааплодировали мне, их дружно поддержали.

Запыхавшийся после пляски, я стоял между Амет-ханом и Борисовым, и все трое думали об одном: «Полк принял нас в свою соколиную семью, мы в нем признаны, теперь остается только показать себя в боях».

Шестаков и Верховец подошли к нам.

— Молодцы, что держитесь стайкой, друг возле друга, — сказал Лев Львович. — Но насколько я помню — вы ведь распределены по разным эскадрильям и звеньям? Вот и надо каждому держаться их. Еще раз повторяю: слетанность полка начинается на земле.

— У нас всегда так было, — добавил Верховец, — с кем вместе летаем, с тем вместе и по земле ходим. Вы потом сами убедитесь: в этом заключен большой смысл…

Постепенно мы начинали познавать особую «шестаковскую педагогику», в которой совершенно исключались сухая назидательность, надоедливая навязчивость. И для меня, летчика-инструктора, она явилась своеобразным открытием. Я вспоминал, как сам обучал курсантов, и приходил к выводу, что именно шестаковской школы глубоко понимать людей мне тогда больше всего и недоставало.

Ранним утром следующего дня мы стояли в строю каждый со своим ведущим, в своем звене, в своей эскадрилье.

Командир, как всегда свежий, жизнерадостный, весь как на пружинах. Можно было подумать, что мы собираемся не дальше в тыл, а на фронт. Нет, несомненно, Шестакову известно что-то, чего никто из нас не знал. Я поневоле вспомнил свой последний «неудачный» полет на разведку в 4-м полку в район озера Цаца. Там, в камышах, мною было обнаружено огромное скопление танков. Вернувшись на аэродром, доложил об этом Морозову, он тут же связал меня с самим командармом.

— Слушаю вас, докладывайте, — раздался в трубке знакомый голос.

— Товарищ генерал, в районе озера Цаца большое скопление фашистских танков!

— Молчать! — строго оборвал меня командарм, и связь прервалась.

Я растерялся, ничего не понимая.

Тут раздался телефонный звонок. Трубку взял Морозов. Командующий приказал ему, чтобы он потребовал от меня не болтать, о чем не положено.

Только тут до меня дошло: не немецкие это танки, наши!.. И тут же пронзила мысль: «Ох и будет же танкистам за плохую маскировку!». Впрочем, это к лучшему — заставят их понадежнее укрыться.

Таким вот образом кое-что знал и я. Но Шестаков, безусловно, был осведомлен гораздо больше. Потому и настроение у него радужное, приподнятое.

Он осмотрел строй, остался доволен: ребята приготовились как на парад.

— По самолетам!

На флагманском Ли-2 — сам Шестаков, на среднем — Верховец, на замыкающем — Никитин.

Летели часа два с половиной.

Прибыли на новое место, где уже противник не мог нас потревожить. До прежней точки «хейнкели» добирались. Их встречали Лилия Литвяк и Катя Буданова, прилетевшие в полк на своих самолетах. Для них командование армии сделало исключение. После того как несколько подбитых ими «хейнкелей» еле-еле сумели уйти, налеты прекратились, но тем не менее мы их ждали каждый день. А кроме двух «девчачьих» истребителей, на аэродроме практически ничего не имелось.

Здесь же, в тылу — тишь да благодать. Красивые особняки, леса, большое озеро, в котором, несмотря на конец сентября, еще можно купаться.

Все было бы ничего, да омрачали фронтовые сводки, которые каждое утро сообщал нам комиссар. Особенно тревожные вести поступали из Сталинграда. Враг наседал на город все больше и больше. Девизом его защитников стало: «Умереть, но не сдать Сталинград!».

Вполне понятно, что в такое тяжелое время мы меньше всего думали об отдыхе, сразу же приступили к учебе.

Верный принципу — слетанность полка начинается на земле — Шестаков приказал разместить нас в спальных комнатах и за столами учебного класса по звеньям, поэскадрильно.

Пришло время обеда — гурьбой направились в столовую: все-таки на отдыхе!

Дорогу преградил дежурный офицер:

— Ждите командира.

Разошлись, походили вокруг, слышим — команда на обед. Вернулись к столовой, а у входа в нее сидят Шестаков и Верховец, ждут, чтобы собрался весь полк.

— Вот теперь прошу в зал, — пригласил всех Шестаков. — Принимать пищу всегда будем вместе, в одно время.