в) Правящие круги Франции и Англии грубо отклонили как мирные предложения Германии, так и попытки Советского Союза добиться скорейшего окончания войны.

Таковы факты.

Что могут противопоставить этим фактам кафешантанные политики из агентства Гавас?

И. Сталин»[93].

Таковы факты в их обнаженном виде. Если о «речи Сталина» можно сказать, что ее просто не было, поскольку даже такой ярый критик генсека, как Д. Волкогонов, в свое время писал: «В. Суворов настойчиво подчеркивает особое значение даты 19 августа 1939 г., когда, по его мнению, было принято решение о нападении на Германию. Разочарую автора: действительно, 19 августа заседание Политбюро состоялось, но военный вопрос стоял лишь такой: „Об отсрочке призыва в РККА рабочих строительства железной дороги Акмолинск – Карталы (по телеграмме Скворцова)“. И все. Никакого упоминания о плане „Гроза“ и т.д.».

Из статьи Волкогонова видно, что он «держал в руках» не протокол заседания Политбюро от 19 августа 1939 г., а решение Политбюро от 19 августа 1939 г. В конце 1930-х гг. количество вопросов, по которым Политбюро принимало решения, постоянно возрастало, но при этом число зафиксированных в протоколах заседаний Политбюро неизменно сокращалось (в 1937 г. – 7 заседаний, в 1938 г. – 5). В 1939 г. Политбюро приняло решения по 2855 вопросам, тогда как в течение года было проведено только 2 заседания Политбюро, оформленные именно как его заседания соответствующими протоколами – 29 января и 17 декабря[94].

Помимо того, что такого заседания Политбюро вообще не было, сомнителен (представим на минуту, что оно было) факт стенографической записи такого выступления, поскольку, согласно постановлению самого Политбюро, в протоколы Политбюро ничего, кроме решений Политбюро, записываться не должно. Стенографирование обсуждения отдельных вопросов на заседаниях Политбюро осуществлялось только по специальному решению, о чем в протоколе делалась особая отметка. Подобный порядок оформления протоколов сохранялся практически все дальнейшие годы пребывания Сталина у власти[95].

Видимо, вопрос о фальшивке с так называемой речью Сталина достаточно ясен – это была фальшивка, судя по всему, сфабрикованная в недрах разведывательного бюро французского генштаба. И точить лясы вокруг этой фальшивки нет смысла. Хотя на одну ахиллесову пяту всей сфальсифицированной речи следует указать. Здесь Сталин выглядит как поборник мировой революции, причем источником революционного взрыва он рассматривает большую войну. Между тем выше было показано, что вождь давно уже освободился от химеры мировой революции, поскольку реально оценивал общий ход мирового развития. Хилые перспективы мировой революции так или иначе признавал даже ее рьяный поборник Троцкий, тем более странным слышать из уст Сталина отдававшие запахом нафталина рассуждения о мировой революции, советизации Германии и т.п. чисто пропагандистские изыски. Реальные факты действительности того периода с абсолютной неопровержимостью свидетельствуют об одном: вождь советского народа

в то

время был самым серьезным образом озабочен судьбами безопасности собственной страны, а не фантастическими замыслами превратить чуть ли не всю Европу в составную часть советской империи, как выражаются многие западные политологи и историки. Короче говоря, и по своему происхождению, и по своему реальному содержанию данная речь никак не могла быть произнесена Сталиным, ибо ее исходные посылки, фундаментальные выводы, к которым он приходил, находились в явном противоречии со всей его политической философией.

Другое дело – текст опровержения Сталина, из которого однозначно явствует, что он снимает с фашистской Германии ответственность за развязывание второй мировой войны и возлагает эту ответственность на Англию и Францию, упрекая их вдобавок в том, что они отвергли якобы миролюбивые предложения Германии. Совершенно очевидно, что Сталин здесь идет наперекор реальным историческим фактам. И это никак не делает ему чести, поскольку во имя сохранения установившихся с Германией отношений он сильно перебарщивает. Здесь ему определенно изменило чувство осторожности и меры, он оказался не в состоянии заглянуть за горизонт событий и предвидеть крутой зигзаг в развитии мировых изменений, происшедших за период немногим более года. Здесь Сталин-тактик явно довлеет над Сталиным-стратегом.

Подводя краткий итог, следует оттенить следующие положения:

Внешнеполитическая стратегия Сталина накануне второй мировой войны целиком и полностью была сфокусирована на том, чтобы выиграть время и не дать вовлечь Советскую Россию в войну. Причем не последнюю роль играло то соображение, на какой стороне Советскому Союзу придется воевать, если он будет вовлечен в войну. Недоверие – и заметим, вполне обоснованное – он питал как к западным демократиям, так и к гитлеровской Германии. Именно стремление избежать войны, как можно дальше отодвинуть сроки ее наступления – таков был один из главных императивов, толкнувших Сталина на противоестественный с наиболее распространенной точки зрения пакт с Германией.

Если попытаться выявить генезис появления идеи самого пакта, то нужно со всей определенностью сказать, что он был фактически порождением, своего рода выкидышем политики Мюнхена. Не было бы мюнхенского сговора, не было бы и советско-германского пакта со всеми сопутствующими международно-политическими последствиями. Политика попустительства гитлеровской экспансии, проводившаяся правительствами Англии и Франции, при почти полном равнодушии к этому со стороны США с неотвратимой закономерностью привела к тому, что у Советской России не оставалось иного выбора, как пойти на сделку с Гитлером. В противном случае события могли бы принять для нашей страны особенно опасный оборот, когда он оказался бы перед реальной перспективой войны на два фронта – на западе против Германии, на востоке против Японии.

Реализм и прагматизм Сталина помогли ему сделать единственно верный оставшийся ему выбор – пойти на соглашение с дьяволом, чтобы не быть раздавленным объединенным фронтом антисоветских сил. Ведь, в конечном счете, неизвестно, как бы стали развертываться события на европейском, да и не только на европейском, континенте, если бы Сталин отклонил предложение Берлина и тем самым оказался бы в состоянии глубочайшей военно-политической и стратегической изоляции. Надежд на то, чтобы какими-то иными дипломатическими средствами выбраться из тупика, в который его хотели загнать, по существу не было. Беспристрастный ретроспективный исторический взгляд на действия Сталина в те грозные и тревожные годы дает основание признать вынужденную сделку с Германией правильным и оправданным шагом.

В качестве своего рода аргумента научно-исторического плана позволю себе сослаться на мнение видного английского историка Б. Лиддел Гарта, который в своей получившей широкую известность книге о второй мировой войне дал следующую, на мой взгляд, вполне взвешенную и объективную оценку данному пакту. Он писал следующее: «Сталин прекрасно сознавал, что западные державы давно склонны позволить Гитлеру двигаться на восток, на Россию. Возможно, он считал советско-германский пакт удобным средством, с помощью которого агрессивную деятельность Гитлера возможно повернуть в обратном направлении. Другими словами, Сталин сталкивал лбами своих непосредственных и потенциальных противников. А это, по меньшей мере, означало ослабление угрозы Советской России и, вполне возможно, общее ослабление ее противников, что обеспечило бы России доминирующее влияние в послевоенном мире.

В 1941 году, после того как Гитлер вторгся в Россию, шаг, предпринятый Сталиным в 1939 году, выглядел фатально близоруким актом. Возможно, Сталин переоценил способность западных стран к сопротивлению и тем самым преуменьшил мощь Германии. Возможно также, что он переоценил свои собственные силы к сопротивлению. Тем не менее при рассмотрении положения в Европе в последующие годы нельзя сказать с такой уверенностью, как в 1941 году, что меры, предпринятые Сталиным, нанесли ущерб России. Западу же все это нанесло неизмеримый урон. И главными виновниками этого являются те, кто был ответствен за проведение политики колебаний и спешки в обстановке, явно чреватой взрывом»[96].