Плохое же поведение будет позорить честь Советского Государства, поэтому мы примем меры предупреждения, воспитания, а если нужно и наказания.

Мы не допустим, чтобы советские специалисты смотрели свысока на китайских специалистов и китайский народ и чтобы они относились к нему пренебрежительно»[919].

Советский вождь счел актуальным поднять вопрос о Синьцзяне. При этом он высказал то соображение, что не следует оттягивать занятие Синьцзяна, потому что оттяжка может повлечь за собой вмешательство в дела Синьцзяна – англичан. Они могут активизировать мусульман, в том числе и индийских, для продолжения гражданской войны против коммунистов, что нежелательно, ибо в Синьцзяне имеются большие запасы нефти и хлопка, в которых остро нуждается Китай.

Китайского населения в Синьцзяне имеется не более 5 %, после занятия Синьцзяна следует довести процент китайского населения до 30 %. Путем переселения китайцев для всестороннего освоения этого огромного и богатого района и для усиления защиты границ Китая.

Вообще следует в интересах укрепления обороны Китая заселить все приграничные районы китайцами[920]

.

Помимо этого, Сталин обещал китайцам оказать помощь в создании флота. Он прямо заявил: «Китай должен иметь флот и мы готовы Вам помочь в создании флота»[921]

. Поднимались и некоторые другие, более мелкие практические вопросы, и Сталин обещал содействие Советской России в их решении.

Со своей стороны Лю Шаоци направил 4 июля 1949 г. Сталину обстоятельный доклад ЦК КПК о современном этапе китайской революции и советско-китайских отношениях. В этом докладе излагалась позиция руководства компартии Китая по важнейшим внутриполитическим и внешнеполитическим проблемам, а также содержалась информация о намечаемых для реализации мер практического характера во многих направлениях.

Нельзя сказать, что этот доклад во всем был приемлем для Сталина. К примеру, по вопросу о Монголии делегация заявила, что монгольский народ в соответствии с принципом самоопределения наций потребовал независимости и мы должны признать независимость Монголии. Однако, если МНР пожелает соединиться с Китаем, то мы приветствовали бы это. Лишь только народ Монголии имеет право решить этот вопрос[922]

. Априори можно утверждать, что подобная постановка вопроса о Монголии явно привела Сталина в состояние раздражения, однако его трудно было сбить с намеченного пути: раз вопрос о Монголии был решен, то не было и смысла вновь поднимать его, хотя бы и в такой внешне деликатной и демократической форме.

Лю Шаоци в конспективном виде изложил в письменном докладе Сталину важнейшие принципы будущей внешней политики Китая. Эти принципы включали в себя следующее:

1. Вести борьбу с империалистическими государствами для того, чтобы осуществить полную независимость китайского народа.

2. В международных делах стоять на позициях вместе с СССР и странами новой демократии, бороться против опасности новой войны, защищать мир и демократию во всем мире.

3. Использовать противоречия между капиталистическими странами и внутри этих стран.

4. На основе принципа равноправия и взаимного благоприятствования развивать торговые отношения Китая с иностранными государствами, а особенно с СССР и странами народной демократии[923]

.

Китайская делегация по каким-то своим соображениям (возможно, чтобы рассеять сомнения Сталина в том, что лидеры КПК придерживаются марксистско-ленинского учения, а не исповедуют некий коммунистический анархизм полукрестьянского типа) сочла необходимым специально подчеркнуть характер своего отношения к советской компартии. Причем сделано это было в подчеркнуто ученических тонах. В докладе по этому поводу говорилось буквально следующее:

«ВКП(б) является главным штабом международного коммунистического движения, а КПК представляет лишь только штаб одного направления. Интересы части должны быть подчинены интернациональным интересам, а поэтому КПК подчиняется решениям ВКП(б), хотя Коминтерн не существует и КПК не входит в состав Информбюро европейских компартий. Если по некоторым вопросам между КПК и ВКП(б) возникнут разногласия, то КПК, изложив свою точку зрения, подчинится и решительно будет выполнять решения ВКП(б). Мы считаем, что необходимо установить как можно более тесные взаимные связи между двумя партиями, взаимно обменяться подходящими политическими ответственными представителями для того, чтобы решать вопросы, интересующие наши две партии и, кроме того, достигать большего взаимного понимания между нашими партиями.

Тов. Мао Цзэдун желает посетить Москву, но теперь он не может секретно приехать в Москву и ему остается лишь только обождать установления дипломатических отношений между СССР и Китаем, когда он сможет легально посетить Москву. Просим посоветовать о времени приезда Мао Цзэдуна в Москву и каким образом это лучше сделать.

Просим дать указания по вышеуказанным всем вопросам.

…Мы желаем, чтобы ЦК ВКП(б) и товарищ Сталин постоянно и без всяких стеснений давали бы свои указания и критиковали бы работу и политику КПК»[924]

.

Подобного рода заявление явно расходилось как с принципами марксизма-ленинизма, так и с обычной практикой отношений между самостоятельными партиями. Складывалась своеобразная иерархия, где есть старшие и младшие, обязанные (хотя бы добровольно) выполнять волю старших. Сталин решительно и категорически выступил против этого. На встрече с делегацией КПК 11 июля 1949 г. (этот факт, кстати сказать, по неизвестной причине не зафиксирован в документах, на которые я постоянно ссылаюсь; однако я его приведу, поскольку он принципиально важен) Сталин заявил:

«Китайская делегация заявляет, что Коммунистическая партия Китая будет подчиняться решениям Коммунистической партии Советского Союза. Это кажется нам странным. Партия одного государства подчиняется партии другого государства. Такого никогда не было, и это непозволительно. Обе партии должны нести ответственность перед своими народами, взаимно совещаться по некоторым вопросам, взаимно помогать друг другу, а при возникающих трудностях тесно сплачивать обе партии – это верно. Вот сегодняшнее заседание Политбюро с вашим участием явилось одной из форм связи между нашими партиями. Так и должно быть.

…Мы весьма благодарны за такое уважение, однако нельзя воспринимать некоторые мысли, которые мы высказываем, как указания. Можно сказать, что это своего рода братские советы. И это не только на словах, но и на деле. Мы можем вам советовать, но не указывать, так как мы недостаточно осведомлены о положении в Китае, не можем сравниться с вами в знании деталей этой обстановки, но главное – не можем указывать, потому что китайские дела должны решаться целиком вами. Мы не можем решать их за вас.

Вы должны понять, продолжал И.В. Сталин, важность занимаемого вами положения и то, что возложенная на вас миссия имеет историческое, невиданное ранее, значение. И это отнюдь не комплимент. Это говорит лишь о том, насколько велика ваша ответственность и историческая миссия.

Между нашими двумя партиями необходим обмен мнениями, но наше мнение отнюдь не должно приниматься за указание. Компартии других стран могут отвергнуть наше предложение. И мы, конечно, тоже можем не согласиться с предложениями компартий других стран.

Записал И.В. Ковалев»[925].

Конечно, все, что говорил Сталин, было совершенно правильно и могло лишь вызвать одобрение китайских лидеров. Однако трудно воздержаться от одного комментария. Это были слова, слова красивые, но отнюдь не всегда подкрепляемые действиями. Сталин вел себя по отношению к коммунистическим партиям стран народной демократии не просто как мудрый советчик, рекомендации которого можно было принять или отвергнуть, а как подлинный хозяин – его слово являлось своего рода финальным приговором. И грозовые тучи неизбежно сгущались над теми, кто решался ослушаться его совета. Примеров, подтверждающих справедливость данной оценки, было немало: взять хотя бы лидера польских коммунистов Гомулку, который был обвинен в националистическом уклоне, поскольку в своей практической деятельности стремился учитывать польские национальные условия. Возмездие – и не только политическое, но и уголовное – последовало незамедлительно.