Изменить стиль страницы

Разумеется, знакомство с ранними публикациями Сталина не открывают перед нами какого-либо яркого мыслителя-теоретика, прокладывающего свои пути в трактовке злободневных проблем современности и социал-демократического движения. Не обнаруживают они и каких-либо выдающихся публицистических способностей автора. Однако они вполне убедительно свидетельствуют о том, что молодой Сталин хорошо владеет пером, ясно и четко мыслит и умеет убедительно аргументировать свои позиции.

Заслуживает быть отмеченной и вторая его статья, помещенная позднее в той же газете. Она вышла под названием «Российская социал-демократическая партия и ее ближайшие задачи». В ней автор рассматривает довольно широкий круг вопросов, сосредоточивая внимание на критике взглядов тех, кто ориентировал рабочее движение на отстаивание прежде всего экономических требований, упуская из вида задачи политического характера, и прежде всего свержение самодержавия. Заслуживает специального упоминания позиция молодого Сталина по национальному вопросу, которую он изложил в этой статье. Характеризуя сущность национального вопроса в тогдашней России он, в частности, писал: «Стонут угнетённые нации и вероисповедания в России, в том числе гонимые со своей родины и оскорблённые в своих святых чувствах поляки, финны, права и свободу которых, дарованные им историей, самодержавие нагло растоптало. Стонут постоянно преследуемые и оскорбляемые евреи, лишённые даже тех жалких прав, которыми пользуются остальные российские подданные, — права жить везде, права учиться в школах, права служить и т. д. Стонут грузины, армяне и другие нации, лишённые права иметь свои школы, работать в государственных учреждениях, вынужденные подчиниться той позорной и угнетающей политике русификации, которую с таким рвением проводит самодержавие. Стонут многие миллионы русских сектантов, которые хотят веровать и исповедывать так, как им подсказывает их совесть, а не так, как желают православные попы»[226].

Любопытно поставить вопрос, как нынешние авторы, активно раздувающие версию о чуть ли не генетически обусловленном антисемитизме Сталина, объяснят тот факт, что уже с самого начала своего революционного пути Сталин счел необходимым выступить против притеснений евреев в царской России? Ответят, видимо, что со временем его позиция изменилась. Что же, вполне возможно. Но и в таком случае о каком-то изначально присущем ему антисемитизме говорить абсурдно.

Объективная оценка ранних политических работ Сталина начисто опровергает утверждения о якобы убогом и примитивном уровне его ранних публикаций. Равно как и утверждения о том, что интеллектуальный и образовательный уровень бывшего семинариста был весьма невысок. Можно, наконец, провести сравнение с уровнем нынешнего высшего образования, при котором многие выпускники вузов с большим трудом и массой ошибок выражают свои мысли (если они, конечно, есть) на бумаге.

Политическая биография Сталина, разумеется, не может быть написана без использования его произведений, созданных в самые различные периоды, как в ранние годы его деятельности, так и на закате жизни. По ряду важных аспектов статьи и выступления Сталина порой являются едва ли не единственным достоверным документальным источником. В первую голову это касается ранних периодов его деятельности. Я, конечно, хорошо понимал и понимаю, что полностью опираться на его произведения, рассматривая их в качестве абсолютно надежной и в полной мере объективной документальной базы, в серьезном исследовании нельзя. Это все равно, что судить о человеке только на основании того, что он говорит сам о себе. Ведь автобиография и биография — жанры, хотя и имеющие много сходства, тем не менее различающиеся и по своему характеру и по степени объективности, не говоря уже о принципиальных отличиях, касающихся существа самих оценок деятельности личности, мотивов, которыми эта личность руководствовалась в своих поступках. Нет нужды доказывать, что в приложении к Сталину данное обстоятельство имеет особое значение, учитывая сложность и противоречивость самой этой фигуры, а также колоссальный разброс мнений и суждений вокруг едва ли не любой стороны его деятельности. При всем при том, метафорически выражаясь, опубликованные произведения Сталина служат как бы своеобразной материальной основой при вынесении исторического вердикта в отношении этого политического деятеля. Конечно, произведения Сталина, помещенные в собрании его сочинений, требуют к себе критического подхода, поскольку на них нередко лежала печать политической конъюнктуры, продиктованной различными мотивами, интересами и расчетами непосредственной борьбы. Такого рода обстоятельства я стремился, в той мере, в какой было возможно, учитывать в каждом конкретном случае, когда возникала необходимость опираться на произведения Сталина.

Мне представляется, что есть смысл в связи с ранними работами Сталина специально остановиться на одном довольно спорном вопросе. Речь идет о том, что некоторые произведения, помещенные в собрании его сочинений, якобы написаны не им, а принадлежат перу других лиц или же написаны им в соавторстве с другими. Понятно, что прояснение данного вопроса требует тщательного специального и профессионального исследования. Однако определенную ясность в него поможет внести свидетельство П.А. Шария — одного из идеологических работников ЦК компартии Грузии, затем довольно близкого сотрудника Л. Берии. Ценность его воспоминаний, не известных широкому кругу читателей, придает то обстоятельство, что он являлся тем работником, который занимался идентификацией произведений Сталина при подготовке к изданию его собрания сочинений. Вот как описывает Шария перипетии, сопровождавшие эту работу. Приводим наиболее существенные моменты из его воспоминаний, надеясь, что они дадут возможность читателю самому вынести суждение по этому довольно пикантному вопросу.

Сам Шария в беседе с корреспондентами в 70-х — 80-х годах сказал, что со Сталиным «был дружен». И объясняется это тем, что он оказался причастным к истории издания сталинского собрания сочинений. Произошло это так.

В 1945 исполнялось 40 лет со дня смерти А.Г. Цулукидзе. К этой дате Шария решил выпустить томик избранных произведений Цулукидзе на русском языке. Сам засел месяца на три переводить статьи. Готовая книга была отправлена всем членам Политбюро.

Через некоторое время Шария был срочно вызван к Маленкову с группой людей, хорошо знающих русский и грузинский. Забрав, кого надо из ученых и писателей, он полетел в Москву.

Оказалось, что Маленков вошел к Сталину, когда тот листал томик Цулукидзе. Маленков сказал: «И у меня такой есть», — и в ответ услышал: «Кажется, было решение и о моих сочинениях?»

Выйдя из кабинета, Маленков кинулся наводить справки. В самом деле: решение об издании собрания сочинений Сталина было принято где-то около 1935 года (для Шарии это десятилетие ожидания — свидетельство того, что Сталин не заботился о создании своего культа).

Начавшаяся работа затормозилась из-за Мочалова — сотрудника Института Маркса — Энгельса — Ленина, — который десять лет «сидел на отделе Сталина» в ИМЭЛ: заведовал отделом. У Мочалова не были подготовлены к изданию тексты сталинских работ, больше того — не были выявлены эти работы. Шария организовал изучение сталинского стиля, выделение работ Сталина из множества неподписанных газетных статей, перевод ранних работ на русский язык. Мочалов сопротивлялся: «Это Каменев. Это неизвестно кто».

И вот однажды у Сталина собраны Александров, Кружков, Митин (в то время ведущие работники идеологических учреждений партии), Шария, Мочалов… Сталин предоставляет слово Мочалову. Тот докладывает, что грузинские товарищи — конечно, из лучших побуждений — готовы приписать Сталину чужие работы. Сталин предлагает высказаться. Все молчат. «Может быть, Шария скажет?» — «Да, я скажу», — начинает Шария и говорит о том, что он не видывал «такого нахальства». — «Пожалуйста, без выражений», — останавливает его Сталин. Шария продолжает: он ничего не приписывает, анонимные статьи подготовлены для того, чтобы спросить об их авторстве (в сторону Сталина) самого автора. — «Ну что ж», — и Сталин просматривает работу за работой: «моя», «моя», «моя» (Мочалов мрачнеет), «не моя» (Мочалов взбодрился). «Посмотрите, товарищ Сталин, — говорит Шария, — это же Ваш язык. Ваша композиция».

«А, вспоминаю, — произносит Сталин, — я начал писать эту статью, но должен был уехать, и по моим тезисам ее закончил Давиташвили».

При одной из встреч Шария обратил внимание Сталина на то, что не годится издавать Сочинения «кустарно»: нужна редакционная коллегия. «Предлагайте», — сказал Сталин. Шария первым назвал Поскребышева и на удивленную реакцию собеседника ответил, что только Поскребышев всегда сможет обратиться к автору. Кандидатуру Поспелова Сталин отвел.

Члены редколлегии ограничивались в лучшем случае корректурной правкой. Серьезные замечания к первому тому подготовил один Шария. Отправил Поскребышеву. Приехал однажды в Москву — тот его вызывает. Оказалось, что Поскребышев даже не сказал Сталину о присланных замечаниях: «Что я — дурак?» С такими исправлениями Шария пусть идет объясняться сам. А теперь он доложил Сталину, что приехал Шария с предложениями по первому тому. И вот Сталин читает свою фразу: «Мы за пролетариат, потому что ему принадлежит будущее». К Шарии: «Что Вам здесь не нравится?» Шария отвечает: сейчас критикуют марксизм за прагматизм, за отсутствие морали. Предлагает изменить: мы за пролетариат, потому что он против частной собственности. В другом месте Сталин писал со знаком плюс о неодарвинизме. Но теперь неодарвинизм оценивается иначе, объясняет Шария и предлагает изменить оценку или вообще изъять кусок текста. — «Это будет приспособленчество». — «Вы автор. Вы имеете право…»

Споры длятся часами. Сталин принимает предложения Шарии. Потом распоряжается: исправления Шарии без согласования с ним, Сталиным, направлять прямо в печать. Шария и теперь счастлив оказанным тогда доверием. Все это было подано как иллюстрация мысли: Сталину можно было резко возражать, с ним можно было спорить — какой же он тиран?[227]

вернуться

226

И.В. Сталин. Соч. Т.1. С. 22.

вернуться

227

Минувшее. Исторический альманах. Т. 7. М. 1992. С. 455–456.