И надо признать, что скромная оговорка автора была вполне оправдана — статья написана в типичном для Сталина катехизисном стиле и не содержала каких-либо теоретических новаций или острой постановки новых проблем. Однако в глазах партийной массы она еще раз напомнила о нем не только как о практике революционной борьбы и как партийном организаторе, но и как о человеке, которому вопросы теории отнюдь не чужды. И более того, он явно претендовал на четкое и предельно ясное, понятное самым простым и необразованным людям, выражение квинтэссенции вклада своего учителя Ленина в марксистскую теорию. Особенно в разработку проблем революционной стратегии и тактики, в которых, как не без оснований полагал Сталин, он и сам достаточно компетентен.
Примечательно, что на этот период падает и усиление литературной активности других лидеров большевистского руководства. Они как бы соревнуются друг с другом, чтобы обрести соответствующее реноме в глазах партийной массы. Именно в это время начинается издание собрания сочинений Троцкого, а затем Зиновьева и Каменева. Сталин, как человек, обладавший чувством меры и здравого смысла, конечно, не претендовал на издание своих сочинений. Да и количество таких сочинений явно оказалось бы слишком скромным. Но показать себя человеком, сведущим в вопросах теории, было важно. Тем более, что по всем признакам, в воздухе уже ощущалось наступление эпохи самой ожесточенной борьбы за верховную власть в партии.
Наряду с этими политико-прагматическими моментами, бесспорно, более серьезное значение имели и обстоятельства объективного порядка. Страна и партия вступили в принципиально новую полосу исторического процесса. Каждодневно возникали все новые и новые задачи и проблемы, решение которых уже не могло базироваться на голом практицизме. Необходимы были и теоретические разработки, способные дать какие-то ответы на возникавшие проблемы.
Не исключено, что определенную роль здесь играло и такое соображение: ближайшие соратники Ленина не могли не видеть, что здоровье вождя ухудшается и, соответственно, сокращается его как практическая, так и теоретическая активность. Поэтому каждый из них стремился создать себе необходимые тылы, укрепить свои позиции, в том числе и на ниве марксистской теории. Все это, несомненно, будет иметь отнюдь не второстепенное значение в предстоявшей борьбе за власть. Поскольку было трудно, если вообще возможно, претендовать на первые роли в руководстве, не проявив себя на поприще марксистской теории. Тога партийного теоретика служила непременным условием и одной из предпосылок в схватке за лидерство в партии. Репутация маститого практика революционной борьбы и крупного организатора, а также знатока национального вопроса, — такая репутация была необходима, но одной ее было недостаточно.
Попутно здесь я позволю себе коснуться еще одного аспекта проблемы предстоявшей борьбы за власть. Я имею в виду язык и стиль Сталина, сыгравшие не последнюю роль в его победе над своими соперниками. В других местах тома я уже частично затрагивал этот вопрос. Не ставя перед собой задачу подробно осветить языковые и стилистические особенности речи и письма Сталина, хочу подчеркнуть, что ясность, четкость, простота и лаконичность были органически присущи ему как государственному и политическому деятелю. Он умел выражать свои мысли так, что они становились понятны всем. Многие биографы Сталина посвятили немало страниц критике (или же восхвалению) его языка и стиля речи. М. Вайскопф — известный израильский славист — посвятил даже объемистую книгу данному вопросу. Выдержана она в критическом по отношению к Сталину ключе. Но я позволю себе привести одно место из этой книги, которое представляется не только любопытным, но и весьма показательным. Автор пишет: «…сталинский стиль выглядит примитивным даже на фоне общебольшевистского волапюка. В ответ на подобные возражения мне остается напомнить, что именно стиль, язык явился непосредственным инструментом его восхождения к власти, а следовательно, обладал колоссальным эффектом, причина которого заслуживает изучения…
В конечном итоге мы сталкиваемся здесь с поразительным парадоксом. Несмотря на скудость и тавтологичность, слог Сталина наделен великолепной маневренностью и гибкостью, многократно повышающей значение каждого слова. По семантической насыщенности этот минималистский жаргон приближается к поэтическим текстам, хотя сфера его действия убийственно прозаична. Очевидно, это были те самые слова, которые обладали одновременно и рациональной убедительностью, и, главное, необходимой эмоциональной суггестией (внушением — Н.К.), обеспечивавшей им плодотворное усвоение и созвучный отклик. Иначе говоря, они опознавались сталинской аудиторией как глубоко родственные ей сигналы, как знаки ее внутренней сопричастности автору»[931].
Несмотря на излишнюю наукообразность изложения, Вайскопф, как мне кажется, верно уловил именно динамичную силу речи и слога Сталина, а главное то, что слушатели и читатели становились как бы сопричастны ко всему тому, что говорил Сталин. В условиях полуграмотной страны данное обстоятельство по своему удельному весу и воздействию было намного ценнее и выше классического ораторского красноречия и умения писать ярким и красочным языком.
Вот характерный пример такого простого и понятного стиля. В набросках брошюры о стратегии и тактике русских коммунистов Сталин сформулировал и свое знаменитое определение — «компартия как своего рода орден меченосцев внутри государства Советского, направляющий органы последнего и одухотворяющий их деятельность»[932]. В дальнейшем, как видно из плана брошюры, он намеревался раскрыть значение для «этого могучего ордена» старой большевистской гвардии. Однако в последующих работах мы нигде не встречаем сравнения партии с орденом меченосцев. Можно предположить, что автор счел такое сравнение слишком уж одиозным и шокирующим, поэтому и избегал его использования в дальнейшем. Впервые план-набросок брошюры с уподоблением партии ордену меченосцев увидел свет лишь в 1947 году в очередном томе собрания сочинений Сталина.
Осторожность, проявленная Сталиным с использованием этого достаточно красочного и весьма многозначительного сравнения, вполне понятна и объяснима. Этот метафорический образ слишком расходился с принципиальными основами марксистско-ленинского понимания партии и ее роли в обществе. Он мог породить много недоуменных вопросов, а посему автор и решил не использовать его в своих работах. Хотя, надо сказать, внутреннее понимание Сталиным природы большевистской партии и характера ее отношений с органами государственной власти страны, на мой взгляд, наиболее полно и верно выражалось именно этим определением. Навеянные реминисценциями средневековой эпохи понятия, как мне кажется, импонировали самому духу понимания Сталиным природы большевистской партии как голого инструмента осуществления определенных политических и государственных целей. Ведь духовно-рыцарские ордена средневековья покоились на системе строгой иерархии и беспрекословного подчинения нижестоящих вышестоящим, обязанностью свято выполнять взятые на себя обеты и т. д. Именно такой организацией и мыслилась в голове будущего вождя партия, которая должна была играть роль главного инструмента осуществления воли и предначертаний своего верховного магистра-генсека.
Но все это только тускло маячило впереди. К тому же, — и это было гораздо важнее, — совершенно неопределенными, туманными рисовались и ближайшие перспективы. Однако Сталин не только морально был готов к новым свершениям, но делал все во имя этого. Подобно кроту истории, он неутомимо рыл пути выхода на авансцену исторических событий.
3. Сталин становится Генеральным секретарем
Именно в период X съезда как бы еще неясным и нечетким пунктиром стали обозначаться контуры того маршрута, который в конечном счете привел Сталина к посту Генерального секретаря. Профсоюзная дискуссия, борьба с различными оппозициями внутри партии, кульминация которой пришлась на время проведения съезда, но самое главное — стремительный рост общего недовольства в стране, опять же кульминацией которого стало восстание в Кронштадте, — все это вносило тревогу и чувство неуверенности в самые верхи большевистской партии. В каком-то смысле у многих членов партии складывалось впечатление, что партия постепенно утрачивает контроль за развитием событий в стране.