Что можно сказать поэтому поводу? Конечно, исторические оценки и выводы — это не юридический процесс, и категория презумпции невиновности едва ли приложима к оценкам исторических событий и личностей. Здесь совершенно иное поле столкновения интересов и различного рода противостояний. И чем выше ставка в таком противостоянии, тем больше элементов субъективизма, а порой и откровенной тенденциозности. Единственным принципом, который может хоть в какой-то степени предохранить от вынесения неправомерных выводов в исторических оценках, — это строго следовать фактам, объективно интерпретировать их, а не подгонять их под заранее определенную схему. Именно этому принципу я и стремился следовать, рассматривая данную проблему.

Наконец, позволю себе сослаться на такого достаточно серьезного специалиста, как профессор истории Массачусетского университета Р. Макнил. (Он, кстати, был редактором 14–16 томов сочинений, которые как бы завершили публикацию прерванного в связи со смертью Сталина издания его произведений). В своей книге о Сталине, касаясь рассматриваемого нами вопроса, он, в частности, пишет: «Нет достоверных документов, свидетельствующих о том, что Коба был полицейским агентом, хотя многие исследователи ищут их в архивах парижского отделения секретной полиции (охранки — Н.К.) — богатом собрании материалов, которые доступны на протяжении многих лет в Гуверовском институте. И тот факт, что полиция арестовала Сталина в 1913 году и сослала его в особо отдаленный район Сибири и не освободила его или не позволила бежать на протяжении всего времени существования режима, все это демонстрирует, что, по крайней мере в этот период, полиция не обращалась со Сталиным, как со своим агентом»[556].

Достаточно определенный, хотя и с некоторыми оговорками, вывод американского исследователя говорит сам за себя. Действительно, зададимся простым вопросом: почему в период, когда власти были особенно обеспокоены нараставшим революционным движением и когда они особенно нуждались в получении максимально полной и достоверной информации о деятельности революционных партий и групп, они не нашли ничего более разумного, как отправить своего чрезвычайно ценного информатора в ссылку? Неужели работники царского сыска были начисто лишены элементарного здравого смысла и расчета? Если им нужно было каким-то образом замаскировать работу Кобы на полицию, скажем, путем демонстративного ареста и высылки, то едва ли для этого был бы избран Туруханский край. Выбраться оттуда, как я уже отмечал, шансов имелось мало. Вполне закономерно сделать заключение, что так со своим ценным агентом могли поступить только законченные идиоты. Причислять к таковым сотрудников царской охранки, памятуя о той широкой сети агентуры, созданной ими в рядах революционных организаций, нет ни малейших оснований.

Уже этот довод, основанный не на каких-то умозрительных построениях и маловразумительных предположениях, а на железной и неопровержимой логике, говорит за то, что Сталин не был агентом царской охранки. Всевозможные спекуляции относительно того, что он якобы, говоря, современным полублатным жаргоном, решил «кинуть» своих хозяев и они в отместку за такое поведение упекли его за Полярный круг, на мой взгляд, выглядят, по меньшей мере, несерьезно. У полиции было достаточно средств и способов, чтобы держать под контролем своего давнего и весьма ценного секретного сотрудника.

Я попытался осветить лишь некоторые из наиболее существенных вопросов, касающихся данной темы. Из всего изложенного, на мой взгляд, вытекает один бесспорный вывод: Сталин не был агентом царской охранки, хотя в силу своей революционной деятельности неизбежно вынужден был постоянно соприкасаться в той или иной форме с ее сотрудниками. Многочисленные аресты, ссылки и побеги столь тесно и замысловато переплелись в его судьбе, что по прошествии стольких лет нет возможности дать четкий и однозначный ответ на многие стороны его жизни в тот период. Неясности, недоуменные вопросы вполне закономерны при рассмотрении подпольного периода его жизни и деятельности. Сам характер этой конспиративной деятельности уже предполагал наличие тайн и всякого рода мистификаций, к которым прибегал не только он, но и многие другие деятели революционного движения. Будь то большевики или эсеры, меньшевики или националисты из различных окраинных революционных организаций.

Все это, как говорится, было. И не могло быть иначе! Однако на базе каких-то сомнительных, малодостоверных и тем более фальсифицированных свидетельств делать заключение о причастности Сталина к работе на царскую охранку, нет никаких оснований.

Позволю себе сделать еще одно замечание по данному сюжету. Как известно, в годы правления Сталина был организован ряд широкомасштабных политических процессов. В их ходе видным деятелям партии большевиков предъявлялись всякого рода обвинения вплоть до заговора с целью свержения Советской власти, шпионажа в пользу иностранных разведок и т. д. Некоторым обвиняемым, к тому же предъявлялись обвинения в сотрудничестве с царской охранкой. Делалось это с заведомой целью провести прямую параллель между борьбой против политики Сталина со службой на полицию старого режима. Я не буду сейчас вдаваться в детали и рассматривать вздорность или обоснованность такого рода обвинений. Это станет предметом специального рассмотрения во втором томе мой работы. Здесь же мне хочется заметить, что с позиций простой осторожности, если бы у Сталина были какие-либо грехи по части работы на охранку, он, по всей вероятности, не стал бы специально делать акцент на том, что некоторые его противники имели связи с полицией. Тем более делать этот вопрос предметом открытого судебного разбирательства. Инстинкт самосохранения и осторожности подсказывал бы ему иное решение: не акцентировать внимание на данном вопросе. Думается, что отмеченный момент также может служить дополнительным, правда, косвенным аргументом в пользу точки зрения, которую я отстаиваю.

Эту главу хочется закончить таким замечанием: у Сталина как партийного и государственного деятеля и без того достаточно грехов, а порой и преступных деяний, чтобы вешать на него еще и высосанное из пальцев обвинение в сотрудничестве с полицией. Но некоторые продолжают мусолить эту тему, преследуя очевидные и однозначно неблаговидные цели. Маскируется же все это разглагольствованиями о стремлении установить историческую правду. Причем широко используется весьма примитивный, но достаточно эффективный метод: если нет возможности доказать данную версию, то, на худой конец, достаточно посеять сомнения, бросить лишний ком грязи на эту фигуру нашей истории. Мертвые, как известно, отмываться от подобной грязи не способны. Хотя приходит на память и другое высказывание, сказанное, правда, по другому поводу великим русским князем Святославом: «мертвые сраму не имут.»

Глава 7

ФЕВРАЛЬ И ОКТЯБРЬ В ПОЛИТИЧЕСКИХ СУДЬБАХ СТАЛИНА

1. Первые недели после Февральской революции: колебания Сталина

Почти все революции отличает довольно странная на первый взгляд особенность — они происходят как-то неожиданно, как некое стихийное бедствие, которого ожидают, но тем не менее поражаются при его наступлении. Эффект неожиданности, характеризующий революционные потрясения, не минует и тех, кто всю свою жизнь посвящает приближению этой революции, работает на нее. Это в полной и, можно сказать, в классической форме относится и к двум революциям, происшедшим в России всего на протяжении восьми месяцев — Февральской и Октябрьской. Столь стремительный, буквально спрессованный до невероятия, ход общественных событий поражает воображение даже сейчас, про прошествии многих десятилетий, минувших с тех пор. В водоворот событий, потрясших устои казавшейся прочной и незыблемой в веках Российской империи, оказалась вовлеченной не только наша страна, но и по существу значительная часть мира.