Анакреон декларирует: поэт поет любовь:

Мне петь было о Трое,

О Кадме мне бы петь,

Да гусли мне в покое Любовь велят звенеть.

Ломоносов с презрением отвергает этот отказ от общественной героической темы:

Мне струны поневоле Звучат геройский шум,

Не возмущайте боле,

Любовны мысли, ум;

Хоть нежности сердечной В любви я не лишен;

Героев славой вечной Я больше восхищен.

Анакреон славит чувственную радость, наставляет и требует: счастье человека в частной жизни, в мире собственных личных интересов:

Не лучше ль без терзанья С приятельми гулять И нежны воздыхания К любезной посылать...

Лишь в том могу божиться,

Что должен старичок Тем больше веселиться,

Чем ближе видит рок.

Ломоносов с гневом отворачивается от подобного идеала человеческого счастья. Он бросает в лицо творцу этой философии уничтожающие слова Катона—«Какую вижу я седую обезьяну?» И далее последовательно отвергает принципы морали и эстетики этой школы:

Анакреон, ты был роскошен, весел, сладок,

Катон старался ввести в республику порядок...

Ты жизнь употреблял как временну утеху,

Он жизнь пренебрегал к республики успеху.

Завершается этот спор формулировкой задач искусства. Анакреон, давая заказ живописцу, предлагает «написать любезну мне». Здесь, в этих стихах Анакреона, целая энциклопедия воззрений антиобщественного искусства с его отъединенностью человека от жизни мира, с его равнодушием к другим людям, культом «случайной радости», чувственных наслаждений. С гордостью и восторгом Ломоносов формулирует основы эстетики русской героической литературы. Он тоже заказывает живописцу портрет, но это портрет не «любезной», а «возлюбленной матери»—России.

О мастер в живопистве первый!

Ты первый в нашей стороне,

Достоин быть рожден Минервой,

Изобрази Россию мне.

Изобрази мне возраст зрелый И вид в довольствии веселый,

Отрады ясность по челу И вознесенную главу.

Значение этого ломоносовского выступления трудно переоценить. Он не только выступал против современного, деградирующего и вместе с тем воинствующего, дворянского искусства (не случайно в 70—80-х годах именно на этой анакреонтической базе вырастет целое направление так называемой «легкой поэзии»). Отвергая это искусство с его культом частного человека и проповедью идеалов эгоистического существования, он тем самым предостерегал русскую литературу и от нового течения— сентиментализма, с его эстетикой уединенного человека, семьянина, собственника, довольного очагом и своими добродетелями. Больше того, он вооружал молодую русскую литературу героической эстетикой, в центре которой стоял общественный человек, в великом деянии, в патриотическом служении осуществлявший свою личность.

Все творчество Ломоносова и прежде всего его оды были образцами этого нового чувства. Тематика его од—величие и благо России.

Именно у Ломоносова мы встречаемся с первой попыткой дать личность в ее национально выраженном русском характере. Лирический герой его од—Русский, с большой буквы, сын отечества, пришедший в восторг от сознания, что уже сделано для блага отчизны, что еще открывается в туманной дали ее будущей истории. Это Петр, данный не как император, а как неповторимая индивидуальность, деятель всемирно-исторического масштаба. Да, Петр не изображен в своей частной жизни. Да, лирический герой не совпадает с бытовым обликом Михаила Васильевича Ломоносова. Но перед нами в том и другом случае—личность, понятая и в ее общественной функции, личность, обнаруживающая свою нравственную силу, духовную красоту и индивидуальную неповторимость в патриотическом, активном’ служении общему благу и благу отчизны прежде всего.

Но ломоносовская личность—лирический герой его стихов, данный как сын отечества, как россиянин,—это лишь первый подступ к полному литературному выражению русского характера и русского героя. Герой Ломоносова к тому же и ограничен. Он не видит, что в России есть разные русские—дворяне и хлебопашцы, что Петр не только вождь и вдохновитель народа в его работах й походах, но и самодержец, неукротимый враг народной вольности. Эта ограниченность Ломоносова таилась в его политических убеждениях—он разделял концепции просвещенного абсолютизма.

Нараставшая к середине века борьба крепостного крестьянства с помещиками все более выдвигала проблему социальную, как главную и определяющую характер русской жизни. Вопрос о рабстве, о правах крестьян, о судьбе закабаленного хлебопашца, вопрос о крестьянине и крепостном праве к моменту прихода к власти Екатерины II станет центральным. Это чувствовало и потому волновалось дворянство; это понимала Екатерина и оттого вынуждена была маневрировать и искать путей к новой политике. Это чувствовала и понимала растущая русская общественность. В деле формирования именно этой русской общественности решающую роль сыграла литература.

Рассматривая данный вопрос, Белинский обнаружил наличие резко отличных факторов, исторически образовавших общественность на Западе и в России. «Разнородное общество, сплоченное в одну массу только одними материальными интересами, былсР бы жалким и нечеловеческим обществом. Как бы ни были велики внешние благоденствия и внешняя сила какого-нибудь общества, но если в нем торговля, промышленность, пароходство, железные дороги и вообще все материальные движущие силы составляют первоначальные, главные и прямые, а не вспомогательные только средства к просвещению и образованию, то едва ли можно позавидовать такому обществу»¹.

*Гак, по Белинскому, обстояло дело на Западе: буржуазный способ производства, материальная база капитализма (промышленность, торговля, железные дороги) создают лишь искусственное сплочение навечно разъединенных и враждебных друг другу индивидуумов, и потому оно «печальное общество». Иные исторические обстоятельства сформировали передовую общественность России: «В этом отношении нам нельзя пожаловаться на судьбу: общественное просвещение и образование потекло у нас вначале ручейком мелким, едва заметным, но зато из высшего и благороднейшего источника,—из самой науки и литературы»⁸. Именно эти условия, по мнению Белинского, сделали литературу средством создания прогрессивного общественного мнения.

«Говоря об успехах образования нашего общества, мы говорим об успехах нашей литературы, потому что наше образование есть непосредственное действие нашей литературы на понятия и нравы общества. Литература наша создала нравы нашего общества, воспитала уже несколько поколений, резко отличающихся одно от другого, положила начало внутреннему сближению сословий, образовала род общественного мнения»⁹.

Создание этого общественного мнения падает на бурные 60—70-е годы, годы работы Комиссии по составлению нового Уложения, годы выступлений Козельского, Новикова, годы начала деятельности Радищева. Таким образом, Белинский подошел к объяснению того, как в силу русских исторических условий на арену общественнополитической борьбы с самодержавным колоссом выступила особая, только в России проявившая себя, сила— передовые круги дворянства. Эти люди, чутко слышавшие пульс социальной жизни, не могли оставаться равнодушными к цщзни угнетенного крестьянства и потому оказались способными «уразуметь» положение этого класса. От тех же, кто составлял большинство в русском государстве, от крепостных крестьян, исходило сознание необходимости изменения несправедливого политического и экономического режима, сознание необходимости революции.

Ленинская периодизация русского революционного движения дает нам ключ к пониманию процессов, происходивших в обществе и литературе в конце XVIII века. В статье «Памяти Герцена» Ленин писал: «Чествуя Герцена, мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала—-дворяне и помещики, декабристы и Герцен»¹. Сначала дворяне: Радищев—первый русский революционер—открывает этот список. Ему предшествовали дворяне, не поднявшиеся до осознания необходимости революции, но честно порывавшие с эксплоататорской, своекорыстной практикой своего класса и отважно отстаивавшие интересы народа, борясь с просветительских позиций против рабства и тирании. Среди этих людей первое место принадлежит писателю-просветителю Николаю Новикову.