— Ну как ты мам?

— Я еще хочу пожить королевой — смеялась она.

Конечно, иногда наступали периоды упаднического настроения. Иногда отец фардыбачил, уставая от своей новой роли, но…. Но это была все же, практически полноценная, настоящая жизнь.

К концу третьего года ситуация изменилась. И совсем не в мамину пользу. Лекарства больше не помогали. Придуманная технология больше не работала. Жизненный ресурс был исчерпан. Мама слегла и медленно начала угасать. Она уже больше не вставала, но жизнь по-прежнему продолжала вращаться вокруг, изможденной болезнью, королевы.

Она и все окружающие четко понимали, отсчет идет на дни. Впервые в моей жизни я не испытывал страха перед приближающейся смертью. Маму не мучили боли. Практически целыми днями она спала или находилась в полузабытьи. Когда на минуты она выходила из этого состояния, по ее реакции было видно, что она все слышит и понимает. И вот неизбежный финал. Отек легких наростал. Несколько облегчив ее состояние, я спросил у жены:

— Ну?

В её глазах я увидел выстраданное и выплаканное по ночам решение.

— Снимем сейчас, а через час будет тоже. Не мучай. Пусть уходит с миром. Мы ей не поможем.

Она говорила, а слезы не переставая, текли по щекам. Порываясь еще раз попробовать хоть как-то облегчить ее состояние, четко понимал, что счет пошел на часы и около четырех все должно закончиться.

Агония. Весь вечер и ночь жена стояла на коленях у ее постели. Держа маму за руку, она читала, читала, читала…. Молитвы сменялись одна за другой. Мама слушала и еле заметно сжимала её руку. Вздох, ещё…. В 4.30 мамы не стало.

Смерти не кому не пожелаешь. Но, честно говоря, такому уходу из жизни….

На этом хочу остановиться. Смерть ни кого не красит, но умирать можно по-разному. И врачи. Да что собственно врачи. Мы не многое можем, но иногда…. Иногда нам что-то удается. И это что-то наполняет нашу жизнь смыслом.

Учитель.

Задуматься о смысле жизни, найти в ней свое место, не потеряться и не запутаться в бытовых проблемах, попытаться понять себя и окружающих, может это и есть то, ради чего мы живем и умираем.

Ростислав Георгиевич жил в соседнем доме и преподавал в школе русский язык и литературу. Высокий, худой, седовласый, умудренный жизнью еврей, за плечами которого Отечественная. Негнущаяся раненая нога, изглоданная остеомиелитом и постоянная боль, не давали забыть о прошлом. Война жила с ним всегда. И только когда он говорил о творчестве великих людей, война оставляла его и пряталась в глубины его души…. Когда он болел, мы заходили к нему домой, где жил он и его книги. Они занимали все пространство комнат, огромными стопками лежали на полу, подоконниках и всевозможных стеллажах. Сказать, что он много читал это не сказать ничего. Читал, читал, читал… читал сам и давал читать нам. Имел один костюм и практически все деньги тратил на книги. Такому количеству книг могла бы позавидовать любая библиотека. Окружающее его мало интересовало. Он жил среди Печориных, Ростовых и летящих по степи Блоковских кобылиц. Он тонко чувствовал, понимал и учил этому нас. О войне говорил мало и не так как в кино. Его война была другой. Молодым гражданином лейтенантом он поднимал в атаку штрафбатовцев. Они шли в атаку за смертью или кровавым прощением, жили и умирали с молитвой или матерщиной на устах. Каждый умирал за себя, не веря в справедливость на земле и все же на что-то надеясь. Уже там, в окопах, он научился отгораживаться от реальной жизни, уходя в мир Есенинской сини и Болдинских просторов.

Последние годы боль все чаще и чаще не давала ему покоя, и он пил. Пил, но всегда оставался трезвомыслящим. Алкоголь для него был лишь средством от боли. Очередная операция желаемого результата не дала, боли, боли, боли…. Он умер, и сотня молодых людей стояла с непокрытыми головами….. Почему-то очень хочется верить, что этот Высокий человек ушел в мир, где есть место таким словам как честь, совесть, любовь и доброта….

Виктор.

В мире ежегодно умирает примерно пятьдесят миллионов человек и у каждого из них своя история жизни и смерти. Нет ни одной смерти похожей на другую, все они разные, как жизнь и лица людей.

Виктор родился и жил в убогом, прокопченном керосинками подвале. Скрипучая лестница вела в полутемный коридор с маленькими дверями обитыми мешковиной. За каждой дверью семья и своя жизнь. Удобства во дворе, вода в колонке и на троих детей одни валенки, в которых попеременно ходили в школу. Голодные послевоенные годы… Отец крепко выпивал, но был добрым, зла на людей не держал, а держал голубятню, единственную на всю округу. Работать по причине болезни не мог, отчего сапожничал дома. И все это в десяти шагах от центральной улицы, где кипит жизнь, продают мороженое и ситро. В Доме офицеров крутят новое кино, а по субботам танцы….. там жизнь, настоящая и красивая….

Вырос, отслужил, устроился на работу, женился. Женился на, молодой, черноглазой цыганке. Родилась дочь. Работа хорошая, жена красавица, чем не красивая жизнь? Но в подвале свои мерки и законы. Подвал это отдельный мир, где свободолюбивая натура чахнет. Давят стены на цыганскую душу, от того, наверное, и бросила его молодая красавица. Бросила вместе с маленьким ребенком и….. Да, обычно бросают мужики, а тут наоборот. Стал воспитывать один. Дочь на продленке сам на работе. Работа, дом, дом, работа, такую жизнь красивой не назовешь. Работу сменил, в пожарные устроился, пристрастился читать. Читал запоями. В книгах жизнь интересная, насыщенная, красивая, а дома стены подвала давят. Единственное спасение книги. День за днем, месяц за месяцем читал все, что попадет под руки, но только на работе. Дома не мог оградиться от серых прокопченных стен. Ремонт сделал, новые обои в мелкий цветочек наклеил, но не помогает. Ощущение подвала не отпускает, не уходит, а душа просит и просит красивой жизни. Однажды устав бороться напился. Напился и лег в обнимку с очередной книгой и…. Стены подвала вроде исчезли, ушло ощущение окружающего. Остался только он и книга про красивую жизнь.

С того дня пить стал постоянно. Пить и читать, читать и пить. Со временем все окружающее потеряло, какой либо смысл. Сменял ни одну работа, нигде долго не держался. Дочь росла в интернате, а Виктор пил и читал, читал и пил. Его знали в каждой библиотеке города. Он читал все, но современен предпочтение стал отдавать детективам…. Замутненный разум теперь требовал агрессии, погонь и крови. Он ввязывался в драки, путался в реальности, и читал, читал, читал…. Жизнь и книга стали одним целым.

Его доставили с тяжелейшей черепно-мозговой травмой. Вопрос жить или не жить завесил от исхода операции и длительного дорогостоящего лечения. Родственники поставлены перед выбором: кошелек или его жизнь. Деньги нашли, но…. вернуть его к жизни это значит, что он снова будет пить и читать, читать и пить…. Стоит ли такая жизнь, что бы за нее платить? Смерть решила вопрос в свою пользу, оградив его от реальности и серости мира, поставив точку в этой истории.

Серега.

Описывая истории человеческой жизни и смерти, я каждый раз прихожу к одному и тому же заключению. Смерть это всего лишь итог жизненного пути на земле. Её лик — это отпечаток наших дел, поступков и помыслов.

С Серегой мы росли вместе. Жили в одном доме, ходили в одну школу. Вместе гуляли, играли и бедокурили. Моя мама рассказывала, что однажды мы с Серегой в очередной раз что-то не поделили, вот он и решил мне хорошенько приложить, да ни чем ни будь, а железным ведерком по голове. Я сильно на него обиделся и закричал: "Серега дурак, собачья морда", за что тут же выслушал нравоучения от матери, он, мол, маленький и т. д. и т. п….

— Ну ладно, — согласился я, — ты Серега дурак, но без собачьей морды.

Я старший и, наверное, поэтому за совместное хулиганство перепадало чаще и больше мне. Однако и я не оставался в накладе, когда удавалось свалить на него свои грехи. Но что не говори, а жили хорошо и весело. Мы выросли, но роль старшего брата так и закрепилась за мной по жизни.