Пауза затянулась….

Повзрослев, в какой-то период, мы с Лидой стали особенно близки. Причина тому, вероятно, обоюдное желание пообщаться. Поболтать о том, о сем.

— Ты рассуждаешь, как старик, — сказала она, показывая эскиз вычурного, но очень красивого платья.

— Современная мода должна раскрепостить женщину. Сделать ее свободной и подчеркнуть все её прелести.

Я засмущался. Чего-чего, а этих прелестей у нее было хоть отбавляй. Куда уж еще подчеркивать. Её натура всегда требовала всего возвышенного, не земного, не обычного.

Замуж Лена вышла за рано поседевшего высокого красавца с удивительным, по тем временам, именем Левон.

— Она всегда коллекционировала игрушечных львов, а теперь завела себе настоящего. Он у нас — "серебренный" — с гордостью в голосе, сообщила мне тётя Таня.

К тому времени я заметно подрос. Ревновал ли я её к "Серебрянному", не думаю, но на её свадьбе я впервые напился.

Теперь мы встречались крайне редко. У каждого была своя жизнь. Как и все родственники, обычно видятся на свадьбах и похоронах, так и я, спустя много лет увидел её на юбилее её сестры. Она по-прежнему была красивой, но вот глаза… Её глаза были очень грустные. Она несколько раз подходила ко мне и пыталась как-то неловко завязать разговор. К середине торжества она отчаянно напилась и попросила меня поговорить с ней один на один.

Мы уединились, в соседнем, пустующем, зале ресторана. Медленно закурили. Так, как будто в этом, состоял весь смысл нашей встречи. Выдыхая струйки табачного дыма и нарочито аккуратно стряхивая, маленьким пальчиком, сигаретный пепел, она спросила: — " Как тебе новая семья?"

К тому времени я действительно успел развестись и жениться, как говорят, по новой. Перипетии тех лет для меня были не очень приятными и я, честно говоря, не был расположен к такому разговору. Как-то нехотя я попытался что-то ответить, скорее из приличия, нежели желая поддержать интересующую её беседу.

— Вначале тяжеловато было, а вернее непривычно, — глубокомысленно проговорил я.

— Что тяжело? — эта тема ее явно интересовала, но она не находила в себе силы спросить напрямую.

Кто-то меня позвал и я, скомкав разговор, вернулся к общему застолью. Если бы я тогда знал…, что твориться в её душе. Я нашел бы и время и силы, растолковать ей все, что знал и понимал, но….

В следующий раз я увидел её нарядную и безразличную ко всему окружающему миру. Она лежала в гробу, молодая и красивая.

Скрытность и не умение делиться своими проблемами, и вот результат. Только на похоронах я узнал всю трагическую историю её последних лет.

Жизнь как-то не задалась. Рос сын. Тягу ко всему прекрасному заслонил злополучный быт и жизненная неустроенность. Работа тоже не ладилась. Окончив строительный институт, она мечтала заниматься архитектурой, а пришлось…. Пришлось работать дорожным мастером. По уши в грязи с вечно пьяными работягами. Тут уж точно не до красоты. Единственная отдушина это сад. И то не он сам, а озерцо с заводью, где вдоль берега, колышутся под ветром, желтые лилии.

Любовь вспыхнула, как сверхновая звезда. Она верила, что её поймут, поддержат, но…. У всегда хорошей, правильной девочки не может быть как у простых смертных. Что есть любовь по сравнению с досужим мнением? Но, увы. Общественная мораль тех лет, тупые коммунистические домостроевские идеалы встали на пути к её счастью. Родители, родные и близкие её не поняли. Не только не поняли, но и начали активно противодействовать. Разборы полетов дома, на работе и все с опорой на моральные принципы строителей коммунизма. Партия всегда знала, в каких штанах ходить и кому с кем жить. Парторг не мог допустить раскола в своих рядах и отступления от норм. Даже на похоронах её отец вел себя, как на партийном собрании, соблюдая установленный регламент.

Загнанная в угол, истерзанная не пониманием и отчаянием она свела свои счеты с несправедливостью. Как глубоко было это отчаяние, и какого мужества нужно было набраться, что бы сделать этот шаг, можно только догадываться.

Поздняя осень. Озерную гладь покрывает мелкая рябь. Холодно. Она разделась и бросила себя и свои страдания в ледяную воду любимого озера.

Лида ушла. Ушла в красоту, к качающимся на волнах лилиям…. Оставив прощальное письмо со словами — Я больше так не могу….

Её смерть это тоже мой горький урок. Я был слеп и глух к человеку, которого когда-то любил. Смог бы я или нет, что-то изменить, сказать очень трудно, но, то, что даже не потрудился понять…. Теперь это мой тяжелый моральный груз на всю оставшуюся жизнь.

Почему? Почему мы такие бессердечные и черствые. Почему нас пугает что-то новое? Почему мы боимся перемен? Почему возвышенные человеческие чувства нас смущают? Почему красоту, во всех её проявлениях, мы пытаемся заменить, на уродливые штампы?

И пока мы не сможем ответить на все эти вопросы, красота не спасет этот мир. Она не доступна для слепоглухонемых.

Игорь Алексеевич на похоронах Лиды вел себя, как на партийном собрании, соблюдая правила и регламент, но все же делал это скорее по привычке, потому как смерть дочери явно выбила его из наезженной колеи. Он был готов встретить собственную смерть, но уход из жизни Лиды был выше его понимания и никак не согласовывался с его жизненными устоями и представлениями….

Время лечит и все вроде бы вернулось на круги своя, если не считать, что после смерти дочери, болеть Игорь Алексеевич стал чаще и все реже и реже ездил на собственноручно взлелеянные шесть соток. К 9-у мая он взбадривался, принимал поздравления, но никто уже не играл на рояле про фронтовую дружбу и безымянную высоту. Сменялись весны, годы брали свое. Несмотря на правильный образ жизни и отсутствие, каких либо вредных привычек, от инсульта убежать ему не удалось…. В одночасье все изменилось, и он превратился в старика, беспомощного и зависимого от других. Многие, попадая в подобную ситуацию, сдаются, пасуют перед болезнью, но это многие, но не он. Лечение, умноженное на непримиримый характер коммуниста, и… сбитый с ног болезнью боец поднялся. Поднялся и пошел. Говорил, правда, плоховато, но с этим можно было и мириться. Он снова стал самим собой, только с поправкой на теперешнее состояние. Один, наперекор всем и вся, он продолжал спорить с судьбой. Его супруга же выглядела напротив вполне здоровой, но…, но к несчастью она совсем утратила способность что-либо понимать и помнить. Тем не менее, он как-то научился справляться и с этим. Вновь хозяйственные вопросы решал сам, ухаживал за больной женой сам…. сам… сам….. Сам потому, что не любил обременять других, а может и потому, что не многие спешили….

Поскрипывая протезом, ногу потерял еще в Отечественную, он упорно шел по жизни. Как-то решил помыть жену, а ей стало плохо. Выйти из ванны не может, а вынуть ее, нет сил. Смешно сказать, а на помощь пришлось вызвать МЧС. Как не храбрился, а здоровье все же мало-помалу его покидало, а с ним уходили силы и оптимизм. Восемьдесят пять — это уже не шутки. Он чаще ложился днем отдыхать и постепенно перестал выходить из дома. За ним закрепили социального работника, и два раза в неделю она приносила что-то по мелочам, а за дополнительную плату разгоняла по углам копившуюся там пыль и грязь. Все чаще к дому подъезжала скорая, все реже в их доме появлялись родные и близкие. Почему? Все тоже стареют, да и своих проблем и болячек им тоже хватает…., а может…. Прозвенел последний звонок к началу третьего акта…. Подорванное здоровье сделало его окончательно беспомощным. Положение обязывает и заботу о родителях взяла на себя старшая дочь….

Страшно представить то состояние когда все осознаешь и понимаешь, но даже выдавить из себя понятное для окружающих слово — это тяжелый, а порой и непосильный труд. Вызов скорой и тот превратился в целую проблему. Ну, кто в состоянии понять бессвязную речь, похожую больше на бред пьяного? Поэтому и вызовы на скорой помощи не принимали. Тогда он звонил внуку, да, да тому самому сыну Елены, когда-то так безжалостно расплатившейся по счетам со своей жизнью. Внук приезжал, и как говориться, разруливал ситуацию. Ну а если ничего особенного не происходило, то просто каждую субботу навещал и привозил продукты на всю последующую неделю. Вот так и жили, пока в один из дней судьба не преподнесла ему еще один сюрприз….