Впрочем, у школы в Коктебеле было две собственных дачи рядом с дачей Волошина. Одна из них была в свое время дачей папиросного фабриканта из Феодосии, а вторая - дачей другой местной знаменитости - Юнга. В этих дачах располагались курсанты планерной школы, которых привозили сюда на море, на отдых. Бывали и на даче Волошина, где собирались писатели, музыканты, художники. Это был культурный центр округи. Однако Шабышев, денно и нощно пекшийся о нравственности своих "девок", запрещал им посещать компанию Волошина. Волошин ходил в белой тоге с длинным посохом, и когда ветер распахивал полы тоги, открывалась картина, которую моралист Шабышев никак не мог принять. Но на концерты в этом доме ходили без ограничений: и инструкторы, и курсанты... Волошин, которому наравне с Арцеуловым отдают пальму первооткрывателей уникальной, по меркам планеристов, горы Узун-Сырт, планеризмом особенно не интересовался и на Гору не ходил...

И все же постепенно влияние Анохина на Раценскую, в чем-то и независимо от него, лишь усиливалось. Он не только летал на планерах, но, окончив в 1935 г. высшую парашютную школу, часто прыгал с парашютом. Анохин успешно освоил тогда почти трюковой номер -парашютный прыжок "методом срыва" с планера харьковского конструктора П. Г. Бенинга "П. П. Постышев". Планер был построен по бесхвостой схеме, с килями на концах крыльев. Анохин располагался в задней кабине, спиной к полету и прыгал на сверхмалой высоте.

Годы спустя Раценская несколько по-иному вспоминала свое первое яркое впечатление, возможно, от того же (или иного) увиденного ею лично прыжка: Анохин вставал во весь рост на крыле двухместного планера-бесхвостки, буксируемого самолетом, и выдергивал вытяжное кольцо парашюта. Наполнявшийся потоком купол парашюта срывал смельчака с крыла, и он благополучно приземлялся на парашюте. Между прочим, подобный принцип стал основой изобретенного более шести десятилетий спустя в ОКБ Г. И. Северина устройства для аварийного покидания пилотов спортивных самолетов.

Ведущий инженер ЛИИ по летным испытаниям П. С. Лимар, оставивший после себя уже упоминавшуюся рукопись интересных воспоминаний, рассказывал о том же несколько по-иному: "...В один из дней, чтоб овладеть техникой парашютного прыжка методом срыва, Анохин сделал такой прыжок с двухместного планера ХАИ. Этот прыжок заключался в том, что летчик открывал парашют, не отделяясь от планера. Парашют, раскрывшись и наполнившись воздухом, срывал летчика с сиденья..." Это описание не очень вяжется с известными сведениями из других источников. В частности, сам Сергей Николаевич писал: "В 1934 г. в Коктебеле появилась конструкция бесхвоста под названием "ЦАГИ-2". Ее создатели, перечисляя достоинства своего детища, особенно напирали на великолепную приспособленность машины для парашютных прыжков. В самом деле, при прыжке с бесхвостого аппарата нет опасности удара об оперение. Больше того, в аварийной обстановке возможен прыжок методом "срыва". Утверждение требовало эксперимента, и ранним утром - все самое интересное в авиации происходит ранним утром - мне предложили слетать на "ЦАГИ-2" и прыгнуть именно методом "срыва". Я с удовольствием согласился, одел парашюты и устроился на заднем сидении планера.

Набрали высоту. Вышли в намеченную точку. Я выдернул кольцо. За спиной зашуршал шелк парашюта. Купол быстро наполнился, и резким рывком меня сорвало с планера. Он уходил вперед, к морю, а я спускался на землю. Эксперимент окончился отлично, и все очень этому радовались...».

По всей видимости, именно в связи с этими прыжками на Х слете планеристов появился дружеский шарж на Анохина с шутливыми стихами:

Спокойный, уверенный, четкий

и скорый,

Не унывающий

и только по имени знающий страх,

Товарищ Анохин -

тот самый, который

С планера слетел

с парашютом в руках.

Планер - "красный треугольник" Б. И. Черановского - БИЧ, с которого, по словам Маргариты Карловны, также прыгал Анохин, запомнился ей особенно. Это был планер-красавец, которым все любовались. Он стоял в свое время, когда Раценская только начинала свой романтический путь в планеризме и авиации, на планерной станции Первомайской, в ангаре. Однажды зимой инструкторы решили полетать на нем с Лысой Горы - в полнолуние летали и ночью. Это была сказка: красное чудо техники, яркая луна, снег, блестевший как бриллианты, пар изо рта молодых здоровых людей, увлеченных авиацией на всю жизнь. Инструкторы Миша Романов и Артем Молчанов (у него Раценская начинала летать) взлетали с горы с помощью амортизатора. А те, кто только учился летать, нашли, к ужасу Черановского, не менее интересное для них применение планеру. Они с хохотом и визгом скатывались на нем с горы, как на санях.

Именно в те дни тетя Маруся и дядя Володя нередко бывали озабочены тем, что порою Маргоша не приезжала домой ночевать. Не успокаивали их рассказы о планерной станции, об увлеченных ребятах, которым порою из-за недостатка "спальных" мест приходилось ночевать на одежных шкафах. Они задавались вопросом: "Что это у нас в семье выросло такое?" Когда на планерной станции они увидели, как Маргошу "выстреливают из рогатки", тетя Маруся закрыла глаза от страха и что-то заверещала, а дядя Володя, тоже потрясенный взлетом планера с амортизатора, его полетом и всей атмосферой Горы, стал страшно гордиться своей воспитанницей. Хотя вряд ли сознавал тогда, что здесь рождалась большая авиация страны.

Судьба обошлась с приемными родителями Маргариты жестоко. "Дядя Володя, - рассказывала она, - долгое время, пока шли процессы над Тухачевским, Гамарником, сидел в подвалах Лубянки. Тухачевский хорошо его знал, ценил, бывал у него дома. И от дяди под угрозой (с имитацией расстрела) требовали признания Тухачевского и других обвиняемых врагами народа". В это время Анохины были в Турции...

Тетя Маруся прожила с мужем почти 50 лет. У них было в свое время семь комнат в двухэтажном особняке. Потом их отобрали под общежитие завода. Сергей Николаевич ходил в райисполком и просил помочь тетушке со сносным жильем. Дядя Володя тогда был уже похоронен на Быковском кладбище, а тетушка отказалась ехать с молодыми в Коктебель, где они работали в ту пору. Году в пятидесятом тетя Маруся, будучи уже немолодой, сама пришла в райисполком с единственной просьбой: "Дайте пусть маленькую, метров в двенадцать, но отдельную квартиру!" Ей ответили: «Ты что, бабка! Тебе уже "три на два" пора. А у нас и молодежь не имеет отдельной квартиры!» Она пришла домой, написала письмо, в котором вспомнила всех, включая Тухачевского. Это письмо оставили у следователя - настолько оно было резким, безбоязненным по отношению к власть предержащие. Сначала она попыталась повеситься на отдушине голландской печки. Но крышка открылась, стукнула тетю Марусю по голове, она оказалась в больнице. Через полтора дня соседи забрали ее домой (Анохины в это время были в Коктебеле, куда она вновь отказалась ехать). Тетушка Маруся, вернувшись домой, поставила варить картошку и повесилась на крючке картины. "Когда картошка сварилась, - рассказывала Маргарита Карловна, - Марии Яковлевне в открытую дверь ее комнаты прокричала об этом соседка. Тетушка Маруся не ответила. Испуганная соседка вошла в ее комнату и увидела самое страшное. Картину эту, чтоб она не напоминала о беде, я отдала потом в летную комнату ЛИИ...".

Так вот, в один прекрасный день Маргарита обратилась к Анохину: "Товарищ командир, я тоже хочу прыгать!" Он спросил: "А зачем тебе прыгать?" "А затем, что летаем мы с парашютом, - ответила она, - и должны уметь прыгать ". Он посмотрел на нее так внимательно, с таким характерным, изучающим прищуром, как мог смотреть только он. Эта его особенность сохранялась, даже когда он разговаривал со своими любимыми собаками...

Теперь долгими летними вечерами, когда все другие - кто верхом на лошади, а кто в кузове полуторки - уезжали веселиться в Коктебель, Раценская, чертыхаясь, занималась укладкой парашютов. Ей самой парашют для первого прыжка уложил Анохин, руководивший ее подготовкой к прыжку самолично и очень дотошно. Основательную парашютную подготовку сам Анохин прошел в центральном аэроклубе во время своего очередного отпуска, приехав специально для этого из