— Что это тебе, пароход или фабрика? — возмутился Ченда.

Мирек наморщил лоб, а я почесал в затылке:

— Братцы, надо дать клубу какое-то название и отпраздновать наш первый клубный день.

Ченда пожал плечами:

— Ну, если вы так считаете… Можно, допустим, назвать его «Три мушкетера».

— Видали умника? — сказал Алеш. — Нас же четверо!

— Ну и что? — удивился Ченда. — Ведь три мушкетера тоже были вчетвером.

— Вы что, рехнулись? — вступил в разговор Мирек. — Какие мы мушкетеры?

Тут Ченда с Алешем умолкли, никто из нас не взял на себя смелость утверждать, что он мушкетер.

Я предложил назвать клуб «Красной корчмой» — как раз недавно я читал книгу, в которой всех посетителей, приходивших в «Красную корчму», убивали и забирали у них золото, драгоценности и деньги.

Ченда обрадовался и заявил, что мое предложение ему нравится, а нашим первым посетителем мог бы стать, допустим, Богоушек.

Но Мирек с Алешем принципиально возражали против «Красной корчмы», утверждая, что тотчас появится милиция и все кончится плохо. Зачем нам это?

Ченда сказал, что Мирек с Алешем трусы. Чего тут бояться — закон наказывает только за плохое, а избавить мир от подхалима Богоушека — дело доброе, наверняка никто ни слова не скажет.

— Н-нет, — глубокомысленно изрек Алеш, — тюрьмы нам тогда не миновать.

Так ни о каком стоящем названии для клуба мы и не договорились, решили отложить все до пятницы, когда состоится торжественное открытие клуба.

С названием клуба у нас были затруднения, а вот как отпраздновать его открытие, решили сразу. Алеш предложил испечь торт и воткнуть в него одну свечку — это будет означать начало первого года существования клуба.

Мы одобрили его проект, нам и в голову не пришло, что испечь торт — дело нешуточное.

Мы это поняли лишь по дороге домой, а поскольку раньше речь шла о зазнайках, никто не рискнул утверждать, что умеет делать торт.

— У мамы есть поваренная книга, — заговорил я.

— А у нас самые лучшие запасы в кладовой, — выпалил Алеш.

— Я раздобуду свечу, — заявил Ченда.

— А я бумагу для украшения и бумажные тарелки, — предложил Мирек, потому что папа у него художник-оформитель и занимается витринами, в чем на примере с «трупом» прекрасно убедился Ченда.

Договорились, что торт мы будем печь в четверг у Алеша.

Я пришел домой раньше мамы с папой и тут же начал поиски поваренной книги. По логике вещей, поваренная книга должна находиться в книжном шкафу, это ведь книга, или на рабочем месте, то есть в кухне. Но сколько я ни искал, никак не мог ее найти.

Вот так всегда. Большинство необходимых тебе вещей находится совсем не там, где ты думаешь. Если, например, я ищу кусок резины, чтобы починить проколотую велосипедную шину, она наверняка окажется не в чулане, где у меня лежит всякое барахло, а скажем, под кроватью в коробке с коллекцией марок, которые я собирал года три назад.

И только друзья помогут тебе понять, что не ты один такой, это уж закон природы, вроде закона о земном притяжении, который гласит, что все равно все падает на землю. Но поваренной книги и на кухонном полу не было. На нее, видно, закон земного притяжения не действует: есть вещи, которые ни за что на свете не найти, особенно если они просто необходимы.

Так объяснил когда-то Алеш, он тогда еще не был предводителем нашей компании, хотя вообще-то он специалист скорее по еде, чем по объяснениям.

«Подобная ситуация мне хорошо знакома, — заявил Алеш. — Один раз я отложил полдник, пошел в подвал за углем, да забыл, куда я полдник положил. Ужас! Я целый час носился по квартире и совсем отчаялся его найти».

«Ну, и нашел?» — сочувственно спросил я, зная, насколько Алеш чувствителен ко всему, что касается еды.

«Да, но только на следующий день».

«Вот видишь, — сказал я, — все кончилось хорошо».

«Чего уж тут хорошего, — мрачно ответил Алеш, — хлеб оказался черствым, а колбаса безвкусной».

Вон оно, продолжение закона о вещах, которые невозможно найти, когда они необходимы, и которые попадаются под руку, когда вовсе не нужны или, как в случае с полдником Алеша, когда становятся никуда не годными.

Поэтому я предпочел оставить поиски — зачем же себя взвинчивать, злиться! Мама наверняка знает, где ее поваренная книга, нужно только быть с ней повежливее, и она мне эту книгу даст.

Когда пришла мама, я был с ней весьма предупредителен, что для нее уже само по себе подозрительно, — выложил из сумки покупки, рассортировал их, что в холодильник, что в чулан, а потом, не отходя от книжного шкафа, начал многозначительно вздыхать.

Мама сначала удивленно качала головой, наблюдая за моим рвением — я ведь даже картошку почистил, а потом вдруг просияла:

— Я давно за тобой наблюдаю, Боржик, и понимаю, что ты ищешь.

Я очень в том сомневался, но, решив быть предупредительным, не возражал.

— Ага, молчишь! Верный признак того, что я попала в точку. Если ты думаешь найти в шкафу «Преступления доктора Мртволки», «Всадника из Сьерра-Платы» или «Восемь жен Синей Бороды», то ошибаешься. Эта макулатура совсем не для тебя, я заперла книги в шкаф. Ключ не найдешь, даже если обыщешь всю квартиру. Ясно?

Я прекрасно знал, что книжки, про которые говорит мама и которые были мне подарены дядей Хробаком, хранятся вместе с другими книгами в чемодане в шкафу. А ключ, тайником для которого мама так гордится, лежит в коробке от индийского чая, стоящей на кухонном шкафу. Только сегодня мне было не до этих книг, и потому я притворился обиженным.

— Да ты что, мама? Если мне что запрещают, я всегда слушаюсь.

— Как? — недоверчиво спросила мама, сделав вид, что она ослышалась.

— Добрый вечер, какие вопросы решаем? — явился домой отец и сразу же спросил про ужин, а узнав, что он будет готов примерно через полчаса, важно кивнул головой, похлопал по портфелю и сказал, что пока приведет в порядок кое-какие документы, которые принес домой, потому что на работе горит квартал.

Мама вздохнула, поставила на плиту картошку, а потом спросила:

— О чем, собственно, мы с тобой говорили?

— О том, что, если ты мне что-нибудь запрещаешь, я всегда слушаюсь. Я уважительно отношусь к твоему материнскому опыту, знаю, ваши с папой запреты идут лишь от желания мне добра, — сказал я серьезно.

— Что? — удивилась мама.

— Правда, я пока не так умен, как вы, — продолжал я мягко, — а иной раз, когда разозлюсь, и вовсе не могу понять ваших добрых намерений. Но как только все в голове уложится, приходится самокритично признать вашу правоту, и тогда я жалею лишь об одном, что не могу извиниться за все свои необдуманные слова, да разве у вас найдется для меня столько времени?

Мама смотрела на меня в полнейшем ужасе, и поварешка в ее руке дрожала от изумления. А меня понесло.

— Мне иной раз просто плакать хочется. Не ценю я свое счастливое детство, а будь у меня больше денег, дорогая мамочка, поверь, ты получала бы подарки не только к именинам, ко дню рождения, к Рождеству и к Восьмому марта, а чаще.

— Обожди, — остановила меня мама, — оставь-ка эту лирику. Тебе нужны деньги? Что ты опять натворил? Разбил окно?

— Нет, — ответил я печально, — ничего я не натворил, и никаких денег мне не надо.

— Ага, — прервала меня мама, — значит, дело все-таки в дядиных книжках, запертых в шкафу.

— Да меня вообще эти книги не интересуют, — произнес я грустно, — но все-таки в твоих мудрых, пусть и полных сомнения, словах есть доля истины. Речь идет о другой книге — о поваренной.

— Как?!

Видно было, что маме стало нехорошо: она то бледнела, то покрывалась румянцем, и это чередование происходило все быстрее и быстрее.

— Да, — провозгласил я торжественно. — Я кручусь возле книжного шкафа, потому что ищу поваренную книгу. Я хочу научиться готовить и помогать тебе по хозяйству.

— Ах, — выдохнула мама, после чего из соседней комнаты примчался папа и спросил, что это свалилось.