ГЛАВА IV

Момент истины никак не может быть единственным: их просто не бывает, таких элементарных, одноклеточных истин. Моментов всегда несколько, много, они выстраиваются стройной цепочкой, вот именно такой, как светится сейчас на огромном мониторе. А ты стоишь напротив и понимаешь: да. Это один из них. Момент истины.

Честное слово, даже где-то жаль было двинуться с места, оторвать взгляд, разрушить мизансцену. Красиво, ни убавить, ни прибавить: вот ты стоишь, заложив руки за спину и чуть запрокинув голову, лицом к своей безусловной победе и свободе. Усмехнувшись, Виктор развернулся, прошел к дальней стене, нагнулся за креслом, показав монитору совсем другую часть тела. Все, момент прошел. Было бы глупо позволять времени зависать, словно глючному компьютеру. Будут другие моменты. И совсем скоро.

Закончился этап, на котором все получилось. Придвинув кресло, Виктор дробно заклацал мышкой, отсматривая и сверяя детали. Диаграммы, графики, столбики данных с каждого комбината и в целом по цепочке, — все сходилось, все укладывалось в ножницы предварительных прогнозов и планов, ни на сотую не превышая допустимую погрешность.

Откровенно говоря, не ожидал ты вот такой стройности, ювелирно-часовой точности, с которой воплотился твой многоступенчатый, многовекторный план. Воплотился сам собою, в твое отсутствие, в то самое время, когда ты сам допускал ошибку за ошибкой, сдвиг за сдвигом, неточность за неточностью. Воплотился по математически строгой схеме как раз тогда, когда весь мир полетел с ускорением в крутящуюся воронку кризиса и хаоса. Но Мировому океану все равно. Вода не меняет формулы.

Однако все это уже в прошлом, и минувшая безошибочность не страхует от просчетов в будущем, в том числе глобальных и роковых. Многозначные числа на мониторе с непрерывно мельтешащими цифрами после запятой и чуть медленнее перед ней, — пока всего лишь умозрительные сокровища, спрятанные в пещере, богатство муравья, сидящего на золотом слитке. Состояние, которое скорее вяжет руки, нежели дает свободу.

Но ты вышел на новый этап, и главное теперь — убедительно шагнуть из тени на свет. Оповестить мир не просто о твоем существовании — о своевременности, незаменимости, необходимости тебя для выживания и жизни каждого в сошедшем с ума, перевернутом нынешнем мире. Уже сейчас, в моменте, мир должен узнать, что его есть кому спасти. А потом они придут сами. Обязаны прийти.

— Женька, — сказал негромко, не оборачиваясь.

— Что? — отозвался мальчик. Почти сразу же, почти не задыхаясь, как будто все время находился здесь, у тебя за спиной.

— Готовь пресс-релиз по «Аш-два-о». Сжато, в один абзац. По сути, так, чтобы до всех сразу дошло, понимаешь? У тебя пятнадцать минут. Я потом отредактирую.

— Что?..

Виктор обернулся вместе с креслом и оглядел мальчишку снизу вверх, с ног до растерянно хлопающих ресниц и пурпурных ушей. Черт. Похоже, никогда в жизни он не писал пресс-релизов и смутно представляет себе, что это вообще такое. Да и об «Аш-два-о» имеет самое общее понятие, не было у тебя ни времени, ни побуждения детально обсуждать главный проект жизни с мальчишкой-секретарем.

Придется самому. Раз уж некем его здесь и сейчас же, немедленно заменить.

— Давай выполняй, — указал подбородком; поблажек не будет, пускай потренируется на будущее, не без пользы.

Женька шевельнул губами, но не возразил, передумал. Обреченно кивнул и вполне профессионально телепортировался за дверь.

А Виктор глубоко вдохнул и открыл в углу гигантского монитора окошко обычного «ворда». Вперед — на выдохе, на кураже. Релиз должен быть коротким и дерзким, кричащим и примитивным, заточенным под гремящий калейдоскоп нынешних масс-медиа, давно позабывших, что существуют какие-то там геополитика и макроэкономика, зато бурно реагирующих на любую недостоверную сплетню. Обжигающим и хлестким новостным поводом, способным оттеснить с верхних позиций проплаченную наперед, но уже подостывшую термоядерную джинсу.

За свой выход на сцену, под лучи информационных прожекторов, ты не заплатишь ни копейки — это принципиально. Они сами выстроятся в очередь за каждым твоим словом. Надо только бросить первый камень, чтобы пошли круги по воде. По воде, да. Красиво формулируешь для души, давай теперь по делу.

Значит, так: небывалая сенсация, уникальная технология, удивительно дешево, абсолютно безопасно, единственная альтернатива термоядеру… ну, последнее сложновато, не пойдет. И еще цифры, их необходимо подать так, чтобы они выстрелили мощным залпом наповал, а не прожужжали бессмысленным информационным шумом. Аш-два-о. Кстати, ты уверен, что широкий потребитель помнит со школьной скамьи эту формулу?..

По-хорошему, на данном этапе возле тебя должен был появиться пиарщик-профи. Ничего, казалось бы, сверхъестественного, всего лишь релиз в десять строк, — однако до сих пор любой, самый элементарный участок работы по проекту вели профессионалы. Серийные, легко заменимые детали — но именно их четкая, до миллиметра, подгонка друг к другу и обеспечила безупречный промежуточный результат, удививший тебя самого.

Обидно было бы теперь все испортить. И вдвойне, вдесятеро обидно, скрипнул зубами Виктор, — собственными руками. А ведь запросто.

Современный информационный поток, стремительный и мутный, поверхностный и всеохватный, имеет куда более сложную формулу, чем твоя наивная аш-два-о. И если новость канет на его дно, не породив ни малейших волн, этот утопленник уже не всплывет никогда, растворившись в информации, как в концентрированной кислоте. Тебя просто не будет — ни в сети, ни в эфире, нигде. Сейчас, когда тебе перекрыли привычные теневые ходы настоящих дел, неудача прорыва на свет равносильна поражению и смерти. Череп, охраняющий зарытые сокровища. И вся свобода.

Хлопнула дверь, и на этот раз Женька возник шумно, с топотом и прерывистым дыханием за спиной. Поверх клавиатуры лег почерканный листок бумаги, вырванный из блокнота.

— Вот, — сообщил Женька. — На три минуты не вписался, извините.

Какие еще минуты, не сразу сообразил Виктор. Строчки на листке прыгали, и пришлось поднести его почти к глазам: двести лет, кажется, не приходилось тебе читать текст, написанный от руки. Напрасно ты ограничил парня во времени, иначе не поленился бы, конечно, переписать начисто. Попробуй разберись: сплошные правки, зачеркивания ломаными линиями или кучерявыми каракулями, вставки в комиксных овалах. И кое-где поверх крупных мальчишеских строк — летящие фразы тонким женским почерком…

— Мне помогала госпожа Свенсен, — признался Женька. — Ничего?

— Набери, — сказал Виктор, освобождая кресло.

Парень сел с такой энергией, что даже провернулся по инерции — а может, позволил себе шалость, пусть его. Посмотрел вопросительно из-под низу. Виктор усмехнулся, с небольшой задержкой протягивая листок. Женька застучал по клавиатуре, с бешеной скоростью и смешными опечатками воспроизводя на мониторе единственный, правильный, действенный текст. Виктор повел бровями, вздохнул, отступил в сторону.

И в самом деле, ты, уважающий совпадения и привыкший договариваться с судьбой — как ты мог забыть про Краснову?

— Сделаешь рассылку, — скомандовал уже от дверей. — База на рабочем столе, в третьем каталоге. Только сначала, пожалуйста, проверь орфографию.

— Спасибо, — сказал Виктор.

— Пожалела мальчика, — отозвалась она. — Дал непосильное задание да еще и установил идиотский дедлайн. Но ведь так и было задумано, правда?

— Что?

Он правда не понял. Понял Олег, усмехнувшись мрачно и криво; дрогнул, как струна, ассиметрично вздернутый уголок рта. Допил кофе и сразу же опять потянулся за чайником.

— Ты всегда умел работать с людьми, — сказал Краснова. — Мы оценили.

Странное у нее получилось «мы». Имела в виду, конечно, их с Олегом, — а вышло будто во множественном числе о себе самой. Они сидели по разные стороны стола, не глядя друг на друга. Такие отдельные и далекие, что это прямо-таки било в глаза.