— …не спрашивал.

— Перестань. Ты купишь сотню таких домов. С видом на что угодно.

— Ты умеешь мотивировать, я помню.

— Сейчас важнее то, что умеешь ты.

— Важнее для тебя.

— Для тебя тоже. Для всех.

— Ага. Скажи еще — ради нашей свободы.

Олег разговаривал с Виктором, смотрел на Виктора — в упор, в переносицу, слегка вскинув подбородок для правильного направления взгляда. И все равно обращался к Женьке, каждое слово по касательной адресовал ему. Но не попадал, не цеплял, промахивался; казалось, мальчик выставил невидимую упругую защиту от всего, что шло со стороны его отца. Они не совпадали ни в единой точке, словно существовали в параллельных измерениях, в противофазе. А вот между Женькой и Виктором вибрировала зримая, прочная натянутая нить. Связка. Или, скорее, привязь.

— Хорошо, я так и скажу. Ради нашей свободы.

— Слабо придумать что-то поновее?

— Некоторые вещи не устаревают. Аш-два-о — это свобода.

— Аш-два-о? То есть?

— Объясню по дороге.

— Думаешь, я поеду с тобой из чистого любопытства?

— Ты поедешь со мной, потому что иначе свободы больше не будет. Ни у меня, ни у тебя. Ни у кого.

— Я не Женька, чтобы тебе безгранично верить.

Вздрогнул мальчик, услышав свое имя: наконец-то черкнуло, туше! Виктор криво улыбнулся невольной двусмысленности Олеговой фразы, все той же путанице имен. А ведь именно это — ключевой момент, поняла Анна, заноза и загвоздка, которая при всей своей незначительности может решить все. Олег никуда не поедет затем лишь, чтобы доказать: он больше не Женька. Доказать Виктору, доказать сыну, доказать самому себе. Ну и нам, наверное, заодно…

Она шагнула вперед, оставив за спиной слепое окно, загороженное стеной:

— Виктор.

Показалось, будто он впервые нас увидел. Посмотрел уничижительно, с веселой иронией: ну вот, оказывается, все в сборе. Практически тот же расклад, ничего не изменилось за два десятка лет; а ведь пыталась же пустить пыль в глаза в прошлую встречу, делая вид, будто чего-то за эти двадцать лет накопила и добилась. Ну-ну. Максимум тоже сменила имя да отрезала косу.

Неважно. Важно совсем другое, и это другое сейчас в наших руках.

— Подождите, пожалуйста, на улице, — сказала глухо, но вполне по-хозяйски. — Нам с Олегом надо поговорить.

Мгновенное сканирование ситуации в быстром, слегка удивленном взгляде. Олег посмотрел на нее тоже, почти синхронно, с микроскопическим опозданием. Но он-то как раз ничего не понял. Ему придется объяснять.

— Хорошо, — кивнул Виктор. Обернулся к Женьке: — Пошли.

И мы остались вдвоем в прихожей, загаженной грязными следами и соломенным сором от бывшего домика, разнесенным по всему полу. От узкой полоски неба с краю окна падал через весь кабинет розоватый луч, подсвечивая полуседой коротко стриженный затылок. Олег стоял отвернувшись, примагнитившись взглядом к двери, за которой скрылся его давно, а теперь уже и окончательно потерянный сын. Ничего. Наши дети — отдельная тема, тут далеко не все так однозначно и трагично; об этом мы еще поговорим, но в другой раз. А сейчас надо сказать ему самое главное:

— Поехали, Олег.

— С чего это вдруг? — не обернулся, пожал плечами. — Я больше не работаю на его свободу.

— Если ты откажешься, то ничего не сможешь изменить. А если согласишься — сможешь.

— Не смеши меня. Я смогу только отработать на него по полной программе. Или оказаться кругом виноватым, если нажму не на ту кнопку.

Вздохнула громко, со стоном:

— Ты хоть в курсе, что вообще происходит?

— Догадываюсь. Аш-два-о.

— Просто чтоб ты знал. Аш-два-о — это теперь единственная альтернатива термоядеру…

Усмехнулся:

— Ну, знаешь, термоядеры лично мне ничего плохого не сделали.

— Ты не понимаешь. Термоядеры запустили процесс, но не в силах удержать его в руках, у них нет ни мощностей, ни ресурсов. Это никакой не передел мировой экономики, а просто сбой, надлом, который все, абсолютно все потащит в тартарары. А Виктор — он может…

— Искренне рад за него.

— Может, все-таки дослушаешь? — его глухая броня начинала раздражать, хотелось замолотить кулаками по квадратной непробиваемой спине. — Если ему сейчас помочь, вывести на открытое противостояние, они, наверное, нейтрализуют друг друга. И обойдется малой кровью. Поединком вместо полного разгрома.

— Не делай вид, что ты разбираешься в экономике.

— Олег, дело даже не в этом. Он ведь уже построил свои комбинаты. Они уже заработали, ты слышишь?! И весна.

— Весна, да.

Наконец-то он соизволил обернуться. Посмотрел со снисходительной улыбкой. И снова замигал сигнал тревоги, недопустимой операции, несоответствия, несовпадения. Анна стиснула кулаки, отступила на шаг:

— Ты до сих пор не понял? Оказывается, у него нет над ними контроля! И ни у кого нет!.. Весь этот грандиозный кошмар вдоль побережья работает сам по себе!!! — сглотнула, перевела дыхание. — Поехали, Олег. Поехали быстрее.

За окном был узловатый ствол старой сосны. Из толстого морщинистого нароста торчала юная веточка, топорщилась яркими иглами, а на самом ее кончике висели две сережки с тонкими чешуйками, окруженные облачком пыльцы. Весна. Пущенная на самотек, никем не управляемая весна.

Анна отвернулась от окна. Кухонный стол, холодильник, микроволновка, табуреты, кушетка — на ней мы, кажется, и лежали тогда, прошлой ночью, еще зимой… Как разительно меняет интерьер солнечный свет и зелень за окном. Машинально собрала со стола грязные стаканчики, выплеснула в раковину остатки водки и растворимого кофе, выкинула посуду в мусорный контейнер, затем, отжав губку, протерла клеенку на столе. Походный мужской беспорядок, такой естественный и правильный. Но ни гостеприимного Химика, ни его людей здесь больше нет, и хорошо, если они хотя бы живы. Трудно представить, чтобы Химик по доброй воле бросил тут свою уникальную машину.

— А ты, оказывается, хозяйственная женщина.

Пожала плечами, не оборачиваясь на Викторов голос:

— Надо же чем-то пока заняться.

— Он еще не выходил?

— Нет.

Олег заперся в диспетчерской полтора часа назад. Перед тем, осмотрев аппаратуру, он появился на пороге и, чуждо категоричный и резкий, потребовал не беспокоить его ни под каким предлогом. Иначе, пообещал он, в упор глядя на Виктора, результата не будет. Олег диктовал условия, пришло его время, ему не могли возразить! — и это сейчас было для него главным. Гораздо главнее малознакомой женщины из давнего прошлого.

Мы, конечно, промолчали. А Виктор — тот усмехнулся понимающе и слегка иронически. Когда за Олегом закрылась дверь, когда он уже не видел.

Женьки не было. Его Виктор отправил еще раньше, сразу после приезда, негромко дав какое-то поручение. И мальчик до сих не вернулся.

— Как там твои птенцы? — внезапно спросил Виктор.

— Растут.

Коротко, обрубая тему. Краем глаза увидела, как он опустился на кушетку, устроился поудобнее, затем протянул руку, включая электрочайник:

— Кофе будешь? А то ведь кое у кого не хватает чашек.

Усмехнулась:

— Спасибо, мне хватило.

— Ну, вы с ним, я вижу, нашли общий язык. Не то что двадцать лет назад.

Анна подошла ближе, села напротив. Считанные дни прошли с момента нашей последней встречи — а как изменились и он, и мы, декорации и обстоятельства, расстановка ролей и сил, табуированные и дозволенные темы для разговора; всё, абсолютно всё. Начиная с него самого, в тот раз надменного хозяина жизни в безупречном костюме, стареющего, но ухоженного настолько, что даже это казалось элементом имиджа. Сейчас, в толстом свитере под горло, небритый и помятый от недосыпа, Виктор тем не менее выглядел удивительно, невероятно молодым — и в куда большей степени хозяином жизни. Он мог позволить себе все. Даже воспоминания.

— Я ничего не путаю? Ты ведь уже тогда была в него влюблена?

Закипел чайник. Виктор сыпанул на глаз растворимого кофе из банки в стаканчик, поискал глазами сахар, не нашел, залил кипятком и отхлебнул с мальчишеской жадностью, поморщившись от горечи. А мы, съежившись и напряженно следя за его манипуляциями, так и не сумели придумать достойного, бритвенного ответа. Разумеется, он знал. Все, наверное, знали. Вся «Наша свобода».