Александр Клубов в это время находится в Закавказье, куда снова добирались не без труда поездами на перекладных. Но вот и Южный Кавказ с его незатемненными городами и красочными базарами. Союзники затягивали поставку «Аэрокобр», ожидание затянулось почти на два месяца. Клубов вместе с Федоровым, Трофимовым и Жердевым отправляются в запасной авиаполк подбирать кандидатов в свою часть, летали с ними, проверяя технику пилотирования, вели учебные воздушные бои. И в результате подобрали хорошую группу младших лейтенантов. Один из них — Андрей Иванков — стал потом ведомым Клубова.
Наконец самолеты прибыли, однако летчики узнали, что и эту партию могут передать другому полку. Этого гвардейцы уже не могли стерпеть. К.В. Сухов писал: «Нас тревожило свое: дома нас ждут и молодежь «безлошадная», и многие «старики», чьи истребители так поистрепались в горячих сражениях, что годятся разве что в утиль». Сев в кабины якобы для проверки двигателей, по команде старшего группы гвардии капитана Ивана Олефиренко они пошли на взлет. Все 12 «кобр» успешно приземлились в Черниговке. Дзусов, которому шли телеграммы о самовольном вылете группы из его «дикой дивизии», бушевал минут десять, а затем спокойно сказал: «А все же молодцы: самолеты пригнали. А они нам очень нужны! При такой плохой погоде огромное расстояние преодолеть и ни одного самолета не поломать — настоящие орлы!»
В апреле дивизия была готова к боевым действиям. В феврале Клубов получил орден Александра Невского, 13 апреля вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении ему звания Героя Советского Союза. В один из тех дней он и был запечатлен корреспондентом на крыле «Аэрокобры». Богатырски подбоченясь, с планшетом в руке, со Звездой Героя на груди он широко улыбается в объектив.
Покрышкин, вернувшись из Москвы, отвел душу и показал в одном из полетов сложный пилотаж на бреющем, у самой земли, в перевернутом положении «на спине». Командование, которое стремилось всячески ограничить риск для прославленного героя, было встревожено. Но асы не могут без риска: такая уж у них природа.
1944 год — год десяти «сталинских ударов» Красной армии, окончательно сломивших военную машину нацизма. Инициатива полностью перешла к командованию нашими войсками.
Из 376 дивизий противника 257 находились на Восточном фронте, причем 207 из них были немецкими. Из 32 танковых дивизий 25 также были задействованы на советско-германском фронте. Однако наступать они уже не могли. Командование вермахта, как советское руководство в 1942-м, было введено в заблуждение относительно направления нашего главного удара. Мы ударили не на юго-западе, а в центре Восточного фронта, разгромив летом в ходе операции «Багратион» сильнейшую немецкую группу армий «Центр». В этой операции вновь ярко блеснул полководческий дар К.К. Рокоссовского.
А первый «сталинский удар» был нанесен в январе войсками Ленинградского и Волховского фронтов. 27 января в Ленинграде был дан салют в ознаменование окончательного снятия блокады.
Александр отправил письма на станцию Понтонная — матери, на Фарфоровский Пост — сестре Алевтине, на Загородный проспект — девушке Лиде, на улицу Крупской — жене брата Николая — Полине. С 1941-го он не имел о них никаких сведений.
К.В. Сухов вспоминал:
«— Вот и «настроение» идет! — вскакивает на ноги Володя Душанин и, широко шагая, торопится навстречу почтальону Ане Родниковой, выполняющей эти обязанности «по совместительству»: основная ее специальность — мастер по вооружению.
— Письма, ребята! Письма! — И начинает Аня выкрикивать фамилии.
Кто был на войне, тот помнит, тот хорошо знает, как ждали фронтовики вестей от своих близких.
Добровольные помощники вызвались содействовать Ане в ее благородном деле: дублируют, громко называют фамилии счастливчиков — и «треугольнички» быстро находят своих адресатов. Ребята уединяются, с какой-то жадностью, с упоением читают каждое слово, каждую строку, выведенную рукой близкого, дорогого человека. Одни улыбаются, другие хмурятся, третьи — сосредоточенно строги, четвертые чем-то взволнованы, обескуражены. Эмоции!.. Не всем приносят такие долгожданные письма радость и удовлетворение. Нередко несут они и тревогу, и печаль, и горе. Война!..»
Александр писем из Ленинграда не получал. Связь с братом Алексеем также прервалась. Можно представить себе его настроение в такие минуты.
Некое трагическое предчувствие всегда жило в его душе. К.В. Сухов описал в своей книге случай, когда во время затишья авиаторам в клубе давали концерт. Артисты где-то задерживались. «И вдруг на авансцену вышли два Героя Советского Союза — Александр Клубов и Николай Лавицкий. И заполнили паузу импровизацией. Лавицкий хорошо играл на гитаре, а солировал — Клубов.
Целый час выступал этот своеобразный дуэт, исполнил несколько романсов; потом поочередно Николай и Александр читали стихи...
Клубов прочитал на память пушкинские стихотворения. Потом читал Блока — «Русь» и «На поле Куликовом». Затем вдвоем с Лавицким исполнили песни на стихи Есенина. Они пели «Клен ты мой опавший», и многие в зале плакали: здесь были и воины разных возрастов, и эвакуированные, и местные жители — и у каждого был свой клен».
1944 год. 10 марта при перегонке новых «Аэрокобр» погиб Николай Лавицкий. Высота полета из-за низкой облачности была всего 300—400 метров. В левой плоскости самолета произошло короткое замыкание, вспыхнул пожар. Летчик принял решение немедленно произвести вынужденную посадку, но огонь уже ворвался в кабину. «Кобра» ударилась о землю под углом, на высокой скорости. Более ста воздушных боев провел Николай Лавицкий, сбил 20 немецких самолетов, а погиб из-за технической неисправности. Такова была судьба летчика... В летной куртке рядом с офицерским удостоверением личности и партийным билетом нашли конверт с надписью «Память Смоленщины» (родина Лавицкого), в который был вложен осенний кленовый лист.
После долгого ожидания Александр получил скорбные вести из освобожденного Ленинграда: его брат Николай, танкист, погиб в бою на Карельском перешейке, мать Александра Константиновна умерла в первую блокадную зиму в больнице, Лида убита осколком бомбы на Обводном канале во время дежурства на посту ПВО, похоронена в братской могиле.
А затем последовала еще одна смерть. 10 мая в учебно-тренировочном полете Иван Олефиренко сорвался в плоский штопор. Он пытался спасти машину, но вывести ее в горизонтальный полет не смог. Лишь на высоте 100 метров летчик выбросился с парашютом, который уже не успел полностью раскрыться. На месте катастрофы однополчане увидели страшную картину: летчик разбился при ударе о землю — перелом основания черепа, разорванный живот.
Гвардии капитан Олефиренко, кубанский казак, за август—декабрь 1943-го сбил 15 самолетов, среди них, помимо трех Ю-87, одного Ю-88 и трех «Мессершмит-тов», были такие «звери», как бомбардировщик Хе-111, два транспортных Ю-52, три «рамы» ФВ-189, «Савойя-62». Редкостный набор сбитых.
Летчик, безусловно, заслужил звание Героя Советского Союза, которое так и не получил.
Причиной катастрофы, как пишет А.И. Покрышкин, стала забытая техником в хвостовом отсеке сумка с инструментами, которая нарушила центровку.
В тот день дивизия получила приказ перебазироваться на румынский аэродром Стефанешти, в состав 5-й воздушной армии. Покрышкинцам предстояло принять участие в воздушном сражении под Яссами. В штабе 7-го авиакорпуса, при докладе Покрышкина командиру А.В. Утину, нежданно-негаданно появились заместитель командира дивизии Н.В. Исаев и замполит Д.К. Мачнев. Покрышкин вспоминал:
«Исаев заявил:
— Решил прилететь и доложить о том, что в дивизии творится что-то непонятное».
Рассказав о гибели комэска, Исаев сообщил, что после поминок Клубов, друживший с Олефиренко, поссорился с мотористом из другого полка и якобы его застрелил. Покрышкин поначалу не может вымолвить ни слова, он потрясен. Затем со злостью спрашивает:
— А вы, товарищ Исаев, что там делали? Как вы допустили полеты без опытного техсостава, а также поминки со спиртным?