— А, это ты, Габриель! — сказала она. — И у тебя еще хватает дерзости показываться мне на глаза! Занятный ты придумал способ уходить со службы! Теперь я вижу, что ты просто лгунишка, которому ни в чем нельзя доверять. Говори: ты всегда платишь своим покровителям такой преданностью?

— Сударыня, — отвечал я, стойко выдерживая молнии ее очей, как моряк — молнии небесные, — служба, которую вы мне предназначали во дворце, не по моему вкусу. Если же я не успел проститься со своей госпожой, то лишь потому, что боялся ареста и поспешил покинуть королевскую резиденцию.

— Должна признаться — вдруг рассмеялась она, — ты славно подшутил над лиценциатом Лапой! Недаром я говорила, что ты малый смышленый. Но даже самый блестящий талант остается скрытым от людей, пока не придет случай его проявить. Я бы еще больше восхищалась тобой, признала бы тебя умницей, талантом, гением, если бы письмо ты отдал мне.

— Но мне-то его дали не для вашей милости.

— Это не беда. Главное, что Лесбия выпустила его из рук. У тебя письмо отняла Пепа, и что она с ним сделала, ты сам знаешь. Заупрямилась, мне не захотела дать, но судьба сама его бросила к моим ногам. Гляди, вот оно.

— Надеюсь, теперь ваша милость вернет его мне. Оно должно быть у меня, я обязан доставить его той особе, что его написала, — решительно заявил я.

— Вернуть тебе! Да ты спятил! — воскликнула Амаранта, с громким смехом, словно я сказал невероятную глупость.

— Да, сударыня, вернуть, это для меня вопрос чести.

— Чести! — захохотала она еще громче — Откуда у тебя честъ? Да знаешь ли ты вообще, что это такое?

— Почему ж не знаю? — ответил я. — Когда ваша милость предложила мне стать шпионом, я почувствовал, что щеки у меня загорелись, я будто увидел себя за этим занятием, увидел, как я лгу, притворяюсь, хитрю, и мне стало страшно, я весь похолодел… Знайте же, Габриэль, сын честных родителей, нередко забавы ради слушает свои собственные рассуждения о том, как должно вести себя человеку смелому, порядочному, благородному. Опять же, когда сеньора герцогиня потребовала свое письмо, а я не мог его отдать, я снова почувствовал такое же смятение… И мне подумалось, что сеньору Габриэлильо грош цена, раз он не возвращает письмо и допускает, чтобы другие пользовались этой бумажкой в дурных целях. Если это не называется честью, пусть сам господь меня судит.

Амаранта заметно удивилась моим словам.

— Эти мысли, дружок, тебе не по возрасту, — сказала она мягко. — Придет время, станешь взрослым, и тогда будешь рассуждать о своей чести и беречь ее. Да, я с каждым разом все больше убеждаюсь, что ты прямо-таки создан для тех дел, о которых я с тобой говорила. По-моему, ты превосходно начал свое обучение в житейском университете, и я уверена, тебе понадобится совсем немного уроков, чтобы выйти в магистры.

— Ваша милость, пожалуй, права, — отвечал я, — а что до уроков, вами преподанных, то они мне пошли на пользу.

— И ты не отказался от своих планов? По-прежнему намерен стать — как это ты говорил?.. — с легкой иронией спросила она.

— Да, сударыня, по-прежнему, — невозмутимо отвечал я. — Что ж тут такого? Почему бы мне не стать князем, а то и королем в каком нибудь королевстве, которое раздобудут для меня придворные дамы. Как говорит Инесилья, надо только захотеть.

— Но скажи, ты и вправду верил, что тебя ждет генеральская шпага или герцогская корона?

— Верил, как верю в то, что сейчас ночь. А вы, сударыня, кого я считал божеством, сошедшим с небес, чтобы меня облагодетельствовать, вы окончательно вскружили мне голову своими наставлениями о том, как я должен поступать, если хочу когда-нибудь надеть королевскую мантию или, на худой конец, эполеты капитан-генерала.

— Ты, кажется, шутить изволишь? Что ты хочешь сказать?

— С тех самых пор, как ваша милость объяснила мне, что, если хочешь добиться успеха, самый верный путь — это подслушивать за портьерами да переносить сплетни, как-то само собой получается, что я против своей воли узнаю чужие тайны. Взял бы, кажется, да и заткнул себе уши, так нет, слушают, негодные, и хоть бы что.

— Понимаю, ты хочешь мне рассказать то, что подслушал, — ласково улыбнулась Амаранта. — Садись, говори.

— С величайшим удовольствием исполню ваш приказ, если отдадите мне письмо герцогини.

— Об этом и не думай!

— Тогда буду молчать как рыба. Но если позволите, расскажу вам взамен одну историю, похожую на ту, что я слышал от вас, — ну, может быть, не такую занятную. Я ее не вычитал в старых книгах, а просто услыхал… Все треклятые мои уши…

— Что ж, начинай свою историю, — сказала графиня с легким замешательством.

— Лет пятнадцать тому назад жила в Мадриде прехорошенькая юная особа, а зналась она, зналась… нет, имени не помню. Дело было не в дальнем королевство и не в древние времена, а попросту здесь, в Мадриде, и речь пойдет не о султанах, и не о великих или малых визирях, а всего лишь о премиленькой девице. Взяла эта девица да и влюбилась в юношу из знатной семьи, приехавшего в столицу искать счастья. Родители, кажется, были против, но красавица наша влюбилась по уши, любовь же, как известно, побеждает все препятствия, амур купно с дьяволом устраивали влюбленным тайные свидания и…

Амаранта побледнела, от изумления она не могла слова вымолвить.

— И дело в том, что красотка произвела на свет младенца, — продолжал я.

— Что за глупости ты мелешь! Замолчи! — сказала она, стараясь держаться спокойно.

— Сейчас кончаю. Так вот, родила она младенца, возлюбленный, испугавшись неприятностей, бежал во Францию, а родители девицы сумели так хитро все устроить, что в столице никто ничего не узнал. Красотка потом вышла замуж за старичка-графа и… Вот и вся история.

— Боже, какой дурень! Я не желаю больше слушать эту чепуху, — воскликнула дама, заливаясь густой краской.

— Уже немного осталось. Со временем, однако, кое-кто об этом проведал, в одном месте был такой разговор, и я его подслушал. Но я, видите ли, очень любопытен, вдобавок, если я хочу стать генералом или же князем, мне теперь надо навостриться в сплетнях и интригах, так что этих сведений мне маловато, я хотел бы узнать подробности и собираюсь наведаться к одной женщине, что живет на берегу Мансанареса, рядом с доном Франсиско Гойей.

— Ох! — в ярости вскричала Амаранта. — Убирайся прочь, наглый мальчишка! Какое мне дело до твоих глупых историй!

— А поскольку сведения такого сорта приобретают цену только тогда, когда их рассказывают направо и налево, я думаю сообщить их сеньоре маркизе, чтобы она помогла в моих розысках, Не правда ли, сударыня, блестящая мысль?

— О да, я вижу, ты уже законченный мастер по части клеветы и низких, гнусных интриг. Догадываюсь, кто был твоим наставником. Уходи прочь, Габриэль, ты мне гадок.

— Я согласен уйти и молчать при условии, что вы вернете мне письмо.

— Мерзкий мальчишка, ты хочешь меня перехитрить, хочешь победить меня своим подлым оружием! — вскричала она, вставая из кресла.

Решительный ее вид слегка смутил меня, но я постарался держаться стойко.

— Чтобы преуспеть в жизни, — возразил я, — самое лучшее средство — это шпионство и интриги: кто владеет важными тайнами, тот всесилен. Следовательно, подавайте мне сейчас же две епископские митры, восемь приходов, двадцать полковничьих шпаг, сотню капелланий и тысчонку-другую казначейских должностей для всех моих приятелей.

— Оставь меня, я не желаю тебя видеть. Слышишь?

— Но сперва вы отдадите мне письмо. Не то я отправлюсь с весточкой к сеньоре маркизе или к сеньору дипломату, а он, вы знаете, человек надежный, никому словечка не скажет.

— О, негодяй, как я тебя презираю! — простонала Амаранта, с горячечной поспешностью роясь в своем кошельке. — Вот оно, вот это письмо, возьми его и убирайся, чтобы я больше никогда тебя не видела.

И она шнырнула на пол письмо, которое ваш покорный слуга молча поднял.

Затем опять села и, обратив ко мне свое прекрасное лицо, сказала: