— Так нельзя, Бэбс. Мы говорим с тобой о способах защиты, об очень старинных мерах защиты, а ты зовешь все это чушью, дикими бреднями. Мы никогда не поймем друг друга.

Я продолжаю разглагольствовать, как прежде, и слышу ее ответ.

— Я знаю, Жанна, — говорит она в тоне полного смирения, как будто хочет даже извиниться. — Но мне нужно объяснение. Попробуй, прошу тебя.

— Зачем? Что тебя пугает — само выражение «дурной глаз»? Оно тебе неясно, поэтому ты против? А не лучше ли попытаться понять, чем так удивляться и призывать на помощь воззрения тетушки Рози? Конечно, это не для тебя. Понятия «дурной глаз» в твоем обиходе нет. Стало быть, можно, пожимая плечами, утверждать, что и вообще этого не бывает. К тому же подобные вещи тебя шокируют. Это заметно по твоей недовольной мине. Неужели ты не понимаешь, Бэбс, что речь идет только о символе? Это образное выражение, и означает оно угрозу, могущую помешать тем редким мгновениям, когда человек бывает счастлив. Знаешь ли ты, Бэбс, что такое счастье? Речь идет не о тех пошлых пантомимах, когда, приняв теплую ванну, бегут в постель, чтоб насытить короткое желание любви. Нет, Бэбс, дурной глаз этакому счастью не грозит. Он страшен тем, кто ищет большой, безрассудной любви. Неисправимые мечтатели — вот за кем гонится он.

— А как выглядят эти мечтатели?

— Ну хотя бы как строитель виллы, о котором мы с тобой говорили. Видишь ли, этот человек был одержим мечтой. Не знаю, какой именно, но я думаю, что это было для него главным. Мечта, которой он посвятил весь свой досуг, всю свою фантазию и даже больше, чем это… Мечта, которой он придал законченную овальную форму своего сада.

— Бывает мечта, воплощенная и в образе сада, Жанна?

— Да, я это видела. Так же как и в образе дома. Эти дома как пристанище, обращенные в… Не знаю, как ясней сказать… в ночь удивительной красоты с ее едва ощутимыми глухими звуками, хрустом сухих ветвей, беспокойным полетом ночных бабочек вокруг лампы, которую забыли погасить, неясно откуда возникшим шумом, который бы в иных условиях привлек внимание или насторожил — кто там?.. Может, забыли погасить лампу? Но разве кто думает обо всем этом, когда полон счастья? Ничто не удручает, никто не отвлекает, все принадлежит ночи… Посев ночных звезд кажется вечным ребусом, вдали слышится песнь рыбака, который, как только взойдет луна, забросит свои сети в море, а на море чудо и на него никак не наглядишься — дрожащая, танцующая дорожка от фонаря на маяке… Поймешь ли, Бэбс, как легко может все это вдруг утратить свое очарование и стать банальностью, скукой, равнодушием? Хватило бы пустяка, какого-нибудь жеста или взгляда, в котором читалась бы усталость… И вдруг щелчок, внезапный поворот в сторону, еще не опомнились, а наше счастье обернулось бедой. Вот это и называется «сглазить»… Надо же уберечься от этого, не правда ли?

Бэбс пожаловала меня несколькими удачными улыбками. Как всегда в таких случаях, ее влажные губы медленно раскрылись, обнажив зубы, потом — это можно было бы назвать операцией «Сюрприз», тщательно отработанной, как у специалисток по стриптизу, — появился аппетитный и тоненький кончик языка, точно ломтик ветчины. Я уже знала наизусть все улыбки Бэбс. Ведь точно так улыбались все кинодивы, которых фотографировали для «Ярмарки». Меня уже пресытила их манера, можно не сомневаться. Но на этот раз выражение ее лица чем-то отличалось от обычного. Может быть, взгляд был не так наивен, как полагалось. И, повторив: «Уберечь себя, да… Но скажи, как это сделать?», она скрестила руки, засунула ладони в широкие рукава своего кимоно и машинально поглаживала себе плечи.

— Как, ну скажи, как? Что нужно, чтоб сберечь счастье, не дать ему пропасть, когда оно у тебя есть? Как это сделать?

— Ну, каждый делает это как умеет. Нельзя терять бдительности. А если нужно, то следует поставить рога. Этот способ нисколько не хуже других, и подтвердилось, что он сопровождается удачей.

Я показала Бэбс рожки, и, видимо, ее это развеселило, она дважды подняла вверх руки, растопырив указательные пальцы и мизинцы. Все это она проделала так простодушно, с чувственным воркующим смешком, что я не решилась еще что-то добавить или сообщить ей значение рожек, которое могло бы ее испугать и смутить. Заметив, что я смотрю на нее с удивлением, она со смехом спросила, не знаю ли я еще каких-нибудь магических заклинаний. «Сколько колдовства в этих старых обычаях!» Она настаивала: «Наверно, есть еще…» Что рассказать ей? Не могла же я описать ей средиземноморский обычай, по которому мужчина, встретив похоронную процессию, должен немедленно сунуть руку глубоко в карман или же вместо этого на виду у всех показывать фигу да еще сопровождать это гримасами и плевками. Все это выглядело настолько непристойно, что даже простодушную Бэбс обмануть было бы невозможно. Я промолчала, а она все смотрела на меня взглядом, полным ожидания.

— Ну, Жанна, ты только это и расскажешь нашим читательницам?.. Рога? Не так-то уж много, а?

Боже мой, думалось мне, насколько она близка своей аудитории. Всегда ей надо что-то еще, все время еще… Я как бы продолжала слышать пронзительный голос Флер Ли, непрестанно повторявшей: «Вы слишком часто забываете об этой жажде… вечной жажде».

— Да нет же, Бэбс! Я им еще много скажу… Не беспокойся, они достаточно получат за свои деньги. Я назову им магазины Палермо, где они смогут купить предметы, приносящие счастье, и притом любого размера. Они найдут там рожки для взрослых, рожки для детей, даже для новорожденных, такие, которые можно пристроить на тележку, в автомобиль, на мопед «ламбрета», на колыбельку, малюсенькие рожки, которые легко подвесить к ожерелью, браслету или вроде брелока к часовой цепочке, некоторые даже можно вшить в рубашку. Рожки из Палермо войдут в моду, вот увидишь! Спустя пару месяцев их станут печатать на долларе. Флер Ли уже пора начать плести для меня венки и поздравлять себя с тем, что огромное влияние наших очерков подняло торговлю амулетами. Она будет говорить о Сицилии то же, что раньше сказала мне о Греции: «Это ведь мы нанесли ее на карту. До появления статьи в нашем журнале никто о ней и не слыхивал». Уверяю тебя, Флер Ли будет довольна… «Надо, чтобы наши читательницы могли скопировать то, что им пришлось по душе за границей, или же приобрести, иначе они посчитают себя обманутыми. Описываемые вами храмы для такой цели никак не подходят — не портативны. Но, к счастью, мы им сказали о рогах…» Рога ведь можно найти из коралла, из серебра, даже из дерева. Любители тысячелетней мудрости также не останутся в обиде. Я предложу их вниманию это древнейшее здание, окруженное охраняющими его скульптурными изваяниями чудовищ. На подступах к городу стоит этот замок с двойным рядом зубчатых стен, убранство которых выглядит отталкивающим и манящим. Стены кажутся несокрушимыми, но уже разрушаются, а замок носит странное имя то ли дикого зверя, то ли черной богини: Багерия. Конечно, наши читательницы будут вспоминать легендарного принца, который, чтобы сберечь свою любовь, построил здесь этот замок. Они смогут вволю гадать, в чем смысл этих архитектурных безумств. Об этом хорошо потолковать после обеда в свободный часок. Я могу себе представить их около этой крепости, в полосатых платьях и туфлях без каблуков, румяных от волнения, с путеводителем в руках. Они осматривают все то издали, то подбегая ближе. Сам принц Палагония — хозяин замка вызывал удивление у тех, кто узнавал эту историю. Этот человек был влюблен в молодую и прекрасную женщину, но сам был уродом. Впрочем, эта деталь не так существенна. Трезвое восприятие жизни показывает, что опасность, нависшая над счастьем, одинаково мучительна и для красавца и для урода. Итак, он был нехорош собой. Однажды, во время любовной встречи с той, что занимала все его мысли, он вдруг заметил на балконе соседнего дома человеческий силуэт, мгновенно скрывшийся за опущенными занавесками. Принц почувствовал, что его любовь в опасности. Чтоб избавиться от овладевшей им тревоги, он обратился к одному поверью, не знаю, откуда оно пришло, может быть, из долины Нила. Согласно этому поверью, смех обезоруживает несчастье, может его одолеть в известных обстоятельствах… Смех, ты понимаешь? Именно к этому оружию и прибегнул принц, и вот он уже разместил по стенам, окружающим его сад, причудливые скульптурные фигуры горбунов и карликов, стоявших как на страже. Однако легкомысленный вид всей этой мраморной рати не успокоил принца. Тревога не уходила, и, устав притворяться веселым, он выразил свое подлинное настроение вот этими, новыми скульптурами, поставленными среди прежних. Это были кариатиды — одни из них выражали бремя страсти, другие, воздев руки к небу, молили о любви, третьи, павшие ниц, как бы воплощали тщету надежд… Вечная любовь, можно ли в это верить, как ты думаешь?