- Своих тебе пора уже! Ты все с чужими нянчишься! – неожиданно проговорил Пашка.

          - Ха! От ветра мне их рожать, своих-то? – весело отмахнулась Любка.

          - По сторонам надо было смотреть хорошо! – буркнул Паша.

          - Эй, ты чего на меня наезжаешь? – засмеялась Любка. – Коль, чего он меня обижает?

          - Да, чего-то у него настроение спортилось, - глядя под ноги, пробурчал Колька.

          - Я так вижу, и у тебя не шибко-то радостное? – вопросительно посмотрела на Колю Любка.

          - Ты не знаешь, где Аська? – вместо ответа спросил Колян.

          Любка только испуганно посмотрела на брата. Тот пожал плечами.

          - Леха вроде уехал, где ее носит… - спокойно говорил Коля, - ты это… если увидишь ее, скажи, чтобы домой приходила, мать извет ведь…

          - Если увижу – скажу, только я ее не видела, честно… - Любка с жалостью смотрела на Коляна.

          Коля только кивнул головой, нашел в кармане пачку, достал сигарету, сунул е в рот, и после этого посмотрел на Любку. Она снова удивилась его светлым глазам и почему-то смутилась. Колька закурил, и проговорил: « Вот интересно, если бы можно было вернуться в прошлое, куда бы вернулись?».

          Паша с Любкой переглянулись, не совсем понимая, о чем это он.

          - Я бы вот в школу вернулся, – продолжил Колян.

          - А чего? Неплохо, - согласился Паша.

          - Не, я бы не хотела ни чего возвращать. Да ну нафиг. – тихо проговорила Любка.

          Колька посмотрел на нее сквозь сигаретный дым и вздохнул, Паша тоже посмотрел на сестру, но с укором, потому что она упустила Федьку и тот залез в ведро с водой.

***

          Этим летом Лешка больше не появлялся в деревне. Ольга не отпускала, тяжело ей было одной с близнецами, тем более что она не могла не знать, что в деревне он обязательно встретится с Асей. Но он все же вырвался из дома, отпросившись с мужиками на рыбалку на Селигер. Среди мужиков была и его подружка то ли по универу, то ли по школе, и Викуля с Илюхой. Обалдевший от собственных детей Леха придумал этот турпоход, пригласил Викулю с Илюхой, которые поддержали идею с радостью. Конечно, они немного удивились подружке Лешки, но быстро к ней привыкли       . Они неплохо проводили время, жили в двух палатках, жарили шашлыки, играли в волейбол, купались… И все бы так и прошло гладко, если бы Вика не познакомилась там с Денисом из Твери, обладателем крутого джипа, круглого брюшка, своего бизнеса и не укатила бы с места отдыха с ним, передав Илье свои извинения через Леху.

          Илюха вне себя вернулся в деревню и рассказал о скверном поведении Вики ее брату. Причем он сам был настолько растерян, что не заметил, как рассказал обо всем, в том числе и об очередной подружке Лехи, при Асе. Таким образом, Колян получил дополнительную головную боль из-за непутевой сестры и  впавшей в тихую истерику жены.

          Илья пытался найти в Твери Вику, даже выпытал телефон Лехи у Аси, но ничего не вышло. Почти месяц прошел в бесплодных попытках найти и вернуть на путь истинный Вику. К поискам подключился Роська, но безрезультатно. Илюха похудел, сгорбился и запил. Запил по-черному, дело дошло до гоняний чертей в прямом смысле этого слова. Кончилось тем, что однажды Олег Самсонов, отец Викули и Коляна, за какой-то надобностью пошел в свой сарай, откуда вернулся быстро, на глазах изумленной жены хватанул прямо из горлышка припасенного на праздник «Кагора», и проговорил с закрытыми глазами: «У нас в сарае Илюха висит».  Пока Наталья разбиралась, что это значит, пока вызывала «скорую», пока то, да се, Илюху было уже не спасти. Тем более что повесился он задолго до появления Олега в сарае.

          Округа ахнула. Чтобы парень из-за девки вешался – такого даже старожилы припомнить не могли. Родители Илюхи сразу как-то постарели, замкнулись, стали прятать глаза от людей. Батюшка наотрез отказался отпевать Илью – не положено. Некоторые говорили, чтобы его даже и не кладбище не хоронили, но тут Роська и отец Ильи воспротивились общественному мнению и сами выкопали могилу рядом с каким-то дальним Илюхиным родственником.

          - Считай, что он и не повесился. Считай, от пьянки это, у нас тут от пьянки-то больше половины лежит, – говорил отец Ильи на похоронах, мутным взглядом обводя кладбище.

          Роська вообще не знал, что думать. С одной стороны просто страшно было видеть своего друга в гробу, с другой – он не понимал, как такое могло случиться. Он слышал, что окружающие в основном осуждали Илью, жалели его родителей, но сам не знал, как относиться к тому, что случилось.

          Наталья готовилась заступаться за дочь, если ее будут винить в смерти Ильи. Конечно, она и сама не оправдывала Вику за то, что связалась неизвестно с кем, предала Илью, сама себя запутала в какую-то передрягу, из которой, наверное, не знает теперь как выбираться. Но после похорон стало понятно, что люди ни в чем не винят Вику, даже понимают ее, и Наталья успокоилась. Она рассудила про себя, что Вика теперь уж хоть как-то устроена, Колька тоже не маленький, и больше незачем ей терпеть мужа. Тихим летним вечером она собрала свои вещи в две сумки и ушла жить в Коростково, в старый пустой дом своих родителей.

          Олег пришел за ней на следующий день, долго наблюдал, как жена отрывает доски от кухонных окон, наконец, приблизился, чтобы помочь.

          - Не надо! – сухо остановила его Наталья, когда он положил руку на доску.

          - Наташка, не чудила бы ты! – проговорил Олег, убирая руку.

          - Да кто чудит? – Наталья вытерла ладонью запотевшее лицо, - Уж отчудилися… Теперь все, дай пожить спокойно…

          - А кто тебе мешает?

          - Ох, Олег, не надо со мной разговоры разговаривать только, все уже. Поздно.

          - Что ты людей смешишь на старости лет? – нервно усмехнулся Олег, - Что ты кому доказать хочешь?

          - Ничего и никому. И вообще – мне наплевать на людей. Мне пожить бы чуть-чуть… Понимаешь? Просто пожить. Ничего больше не надо. Просто тебя не видеть, отдохнуть… - Наталья присела на завалинку, расправив подол халата, - Ты же знал, что я уйду.

          - За что же ты меня ненавидишь так? – Наталья видела, что у мужа задрожали руки, - Что ты за баба такая? Другая бы ноги целовала, ведь все тебе простил…

          - Простил? – перебила его жена? – Начинается опять! Простил он меня! Ни одной целой косточки, ни живого местечка на мне не оставил, все стулья об меня переломал! Простил он! Не люблю я тебя, не могу! Понимаешь ты это? Ради детей только терпела, не могу больше! Всю кровь ты мою выпил, все, хватит!

          - Значит, не вернешься?

          - Нет, Олег. Можешь убить  меня, но к тебе я больше не вернусь, ни за что! – твердо проговорила Наталья.

          - Как знаешь… - шепнул Олег, Наталья увидела, что в глазах у него блеснули слезы, и брезгливо отвернулась от него.

***

          В этом году Нюрка поступила в университет, на педагогический факультет. Хоть Надежда и пыталась втолковать дочери, что лучше уж на бухгалтера пойти учиться, или на юриста, но Аня никого не послушала, сдала экзамены, получила место в общежитии, и остаток лета пыталась представить, как это она теперь будет жить в Твери. Она совсем перестала общаться с Любкой, потому что не знала, как сестра отнесется к тому, что Роська теперь ухаживает за ней.

          Любка же старалась не думать об этом. Она помогала Юле, которой еще трудней стало, когда в сентябре у них с Пашкой родился Сережка. Пашка по такому случаю угостил чуть ли не всю деревню, накупил жене, сестрам и матери подарков,  а к ноябрю созрел для венчания. Так получилось, что сначала окрестили Сережку и Асиного Костика, а на следующий день венчались Паша с Юлей.

          В этом году ноябрь был морозный, уже выпадал снежок, таявший с неохотой, воздух был прозрачный, звонкий. На венчание собрались родственники, друзья, соседи, так что храм наполнился, как бывает только на Рождество и Пасху. В длинном светло-сиреневом платье, с высокой прической, со скромным белым букетиком в руках, Юля, стройная, красивая как будто  сошла со старинного портрета, и казалось, что это одна из сестер Бакуниных венчалась морозным ноябрьским утром со своим возлюбленным. Любка училась петь на клиросе и сегодня с особым чувством старательно подпевала матушке Ольге.