В споре победил Кулов. Тогда возник второй вопрос: какую дивизию создавать — стрелковую или кавалерийскую. Опять разделились голоса. Приверженцы и радетели национальных традиций ратовали за кавалерийскую дивизию. Приводились примеры, как еще в войсках Суворова и Кутузова служили кабардинцы, составляя отдельные эскадроны. Да и во все другие времена участвовали в походах и кампаниях русских войск. Противники кавалерии возражали, ссылаясь на то, что в современной войне этот род войск отходит на второй план. Если кавалерия раньше успешно действовала на степных просторах, то ныне танки и мотопехота вытесняют ее. На одно из совещаний Комитета обороны Зулькарней пригласил раненого полковника Кубанцева, убежденного приверженца кавалерии, и тот доказал, что кавалерия не устарела, на фронтах действуют румынские и венгерские кавалерийские части, против которых может быть выставлена Нацдивизия.
Кубанцев выздоровел, когда дивизия уже проходила боевую подготовку по ускоренной программе. По заданию Кулова старейшие мастера золотой чеканки наносили тончайшие узоры на серебро, украшая ножны и рукоять сабли командира дивизии, а известный седельщик Бекан Диданов всю свою любовь к коню и к своему ремеслу вложил в седло, сделанное им для человека, который поведет в бой славных сынов Кабардино-Балкарии. Но кроме шашки и седла требовалось еще много другого, чтобы дивизия стала реальной силой, способной решать боевые задачи. Однако положение на фронте не позволяло держать ее в глубоком тылу. Да и невозможно было больше содержать ее на иждивении маленькой республики, когда в колхозах не стало ни зернофуража, ни другого провианта.
Пока Кубанцев и Кулов осматривали готовый к отправке эшелон, начподив Солтан Хуламбаев приказал выкатить грузовик с откинутыми бортами на середину товарного двора, поскольку люди все равно уж собрались. Предполагался небольшой митинг перед тем, как дернутся вагоны и лязгнут тяжелые буфера.
Кулов и Кубанцев уже по четыре раза успели выступить на четырех других станциях. Надо было выступить и здесь, перед толпой, заполнившей всю пристанционную площадь и даже улицы и переулки, выходящие на нее.
Все посты сняли, и народ хлынул, мгновенно заполнил товарный двор, растекся вдоль железнодорожного полотна, окружил импровизированную трибуну.
Хабиба тоже оказалась здесь. Она взяла с собой ту пару сапог, в которой воевал еще в партизанах покойный Темиркан. Слава богу, сапоги оказались счастливыми. Пусть и Альбиян, уходя на войну, возьмет с собой эти счастливые сапоги. Что из того, что они старинной, дореволюционной еще, модели. Голенища блестят, как новые, а каблуки сразу прибавят пять сантиметров роста.
Альбиян помнил эти сапоги с детских лет. Отец в них как будто никогда и не ходил, они всегда висели на стене, и Хабиба время от времени стирала с них пыль сухой тряпкой. Однажды Альбиян ради смеха попробовал их надеть. Но куда там! Каблуки словно у женских туфель, подошва пересохла, не хватит на один хороший танец, разлетится в порошок. Так сапоги и висели на стене.
— Бери, не обижай маму,— взмолилась Ирина.— Что тебе стоит?
Альбиян передал сапоги бойцу из своего взвода и велел где-нибудь спрятать. Может, и правда пригодятся.
Все, кто наблюдал за погрузкой, давно обратили внимание на высокого капитана. Трудно было бы его не заметить. Он опирался на палку и этой же палкой показывал, куда ставить какую повозку или машину. Одна нога у него была в сапоге, а другая в бинтах. Это был замкомандира полка капитан Локотош. Он тоже, как и комдив, лечился в госпитале в Нальчике, но, узнав о формировании дивизии, не стал долечиваться и добился нового назначения.
Альбиян пошутил, кивнув головой на капитана:
— Видите, ему и одного сапога хватает, а вы мне всучили вторую пару.
Но шутки не получилось. Ирина поскорее перевела разговор. Она заговорила об Апчаре и о том, что девочка втайне мечтает уехать на фронт и что недаром же ее звали в школе «боевая наша Апчара»... Никто не заметил за разговором, как исчезла Даночка.
Вдруг рядом раздался густой мужской голос:
— Это чья тут девочка хочет ехать с нами на фронт?
Все обернулись. Рядом стоял, улыбаясь, тот самый
хромой капитан с Дакочкой на руках.
— Ваша? Заберите ради бога, не лягнула бы лошадь. Бродит у самых копыт.
— И пять минут на месте не постоит. Только сейчас была здесь.— Ирина взяла у капитана дочку.— Спасибо вам!
— Товарищ капитан, познакомьтесь,— остановил Альбиян уже повернувшегося уходить Локотоша.— Мои родные. Мать. Жена. Сестренка. Между прочим, не замужем, ко жених уже есть. Это я для ясности обстановки.
Апчара покраснела.
— Что болтаешь. Никакой он мне не жених. Просто вместе работаем.
— Познакомьтесь и вы,— обратился Альбиян к родным.— Капитан Локотош. Недавно из госпиталя. Вместе поедем туда...
— Ах, сынок!— запричитала Хабиба, словно читая молитву.— Да не пожалеет аллах для тебя здоровья. Пусть рука аллаха, которая уводит тебя, приведет и назад целым и невредимым. Пусть будет легка твоя рана. Аллах наказал твою мать, подал ей чашу горя, пролил твою кровь... Где она, твоя мать, сынок?
— В Ленинграде.
— Да как же так?—всполошилась Хабиба.— Говорят, немцы окружили этот город. Какие беды унесли ее туда?
Локотош не успел ответить, кто-то громко издалека через толпу окликнул его.
— Извините, меня зовут.
Капитан повернулся и исчез в толпе, прихрамывая. Он ловко перехватывал палку в левую руку, когда нужно было отдать честь старшему командиру.
Трибуна на середине товарной станции уже готова, но все лица еще не обращены к ней. Народ стоит хотя и плотной толпой, но кучками, кружками, каждый говорит со своим близким.
Бойцы из вагонов машут руками. Зенитчики следят за «воздухом», устроившись на крышах вагонов. «Четырехструйный» пулемет, который Апчара видела на параде, установлен на открытой платформе.
Апчара краем глаза видит Чоку Мутаева, но тот крутится поодаль, не осмеливается подойти, боится Хабибу. Наконец решился и подошел к Альбияну.
— Из родного Чопракского ущелья,— и протянул камень, слишком увесистый для того, чтобы таскать его всю войну в кармане.— Возьмите, частица родной земли, амулет.
— Ладно, буду воевать с камнем за пазухой,— пошутил Альбиян.
— Пусть даже так. Против Гитлера, конечно.
— А это еще к чему?
Чока вытащил из кармана и передал Альбияну кресало и длинный фитиль.
— Первобытный способ добывания огня.
— Зато верный. В любую погоду безотказен. На ветру от спички ты ни за что не прикуришь. А тут — даже лучше. И маскироваться не надо. Пламени ведь нет.
Чока и Альбиян отошли в сторонку.
— Спасибо, буду носить с собой.
— О Хабибе, Апчаре и Ирине ты не беспокойся. Положись на меня. Пока я жив, с ними беды не случится. Будем делить все — и кров, и тепло, и пищу. Никому не дам их в обиду. Если хочешь, пиши. На каждое письмо я напишу два. Не знаю, что нас ждет. И ждет ли что? Меня тоже могут взять в любой день. Я не хоронюсь. Ты знаешь. Я этого хочу. Пока меня не взяли. Оставили. А тебе я завидую. По-хорошему. И желаю одного: чтобы ты вернулся...
Паровоз набирал пар, машинист, высунувшись из окошка, поглядывал на длинный эшелон, который замыкала платформа с зенитной установкой.
— Ну, ладно, ладно...
Чока и Альбиян обнялись. У эшелона заволновались люди. Сигнальщик проиграл сбор. Толпу теснили. Капитан Локотош кричал в рупор, просил людей подойти к трибуне.
Хабибу, Апчару и Ирину с Даночкой толпа подхватила и понесла.. Им едва удалось не потерять друг друга. Кое-как они протиснулись к грузовику.
Начался митинг. Открыл его сам Зулькарней Кулов короткой речью. Людям, стоявшим вокруг, не надо было рассказывать историю дивизии, все происходило у них на глазах. Не пересчитать собраний в колхозах и на разных предприятиях, где говорилось о новорожденной дивизии. После речей на тех собраниях объявлялся сбор пожертвований на оснащение и вооружение дивизии с перечислением предметов, которые — желательно — должны быть пожертвованы. Бурки и овечьи шкуры, кинжалы и серебряные пояса, уздечки и седла, если они еще сохранились, газыри, сапоги, ремни, носки, недоуздки, плетки, стремена, шпоры, ну и, конечно, сабли,— все принималось на специальных пунктах. И люди несли. Отдавали все, что у них было, чтобы дивизия оделась, обулась и вооружилась по всем современным правилам. Отказывая себе, приносили из аулов зерно, масло и мясо, сыры и крупы.