Светлый праздник, наступивший в 1668 году 24 марта, был не радостен для царя: вести с Волги о Стеньке Разине были тревожны, а Малороссия была вся в огне.

Не радостна была и царица Мария Ильинична: погоня за обеспечением наследником династии — что чуть-чуть не вызвало до рождения сына Феодора даже развод с царём — сделало то, что у Марии Ильиничны явилось на свет Божий пятеро сыновей: Дмитрий, Алексей, Фёдор, Симеон и Иван, и шесть дочерей: Евдокия, Марфа, Софья, Екатерина, Марья и Феодосия. Из них первородный сын Дмитрий умер, а остальные все дети были в живых.

К несчастью, все дети мужского пола были хилы и слабы, зато царевны были здоровы и красивы.

Имея такую обширную семью, царица переносила с нею много горя и забот, а тут ещё примешались и другие обстоятельства, огорчавшие её и разрушавшие её здоровье. В особенности на неё сильно подействовали два земских мятежа: один против Морозова, когда так трагически окончили жизнь родственники её Плещеев и Траханиотов, а другой — по поводу медных рублей, когда жизнь отца её была в опасности. Кроме этого, несчастная жизнь её отца со второю женою его — Аксиньею Ивановною, опала его и опасность, в которой он неоднократно находился, — наносили сильные удары её здоровью. В семье Морозовых было тоже не благополучно: сестра её, жившая в замужестве за Борисом Ивановичем, связалась с англичанином Барнсли, и того сослали; а жена Глеба Ивановича, Феодосия Прокофьевна, как фанатичная раскольница, была осуждена и заточена.

Марью Ильиничну нельзя было поэтому узнать: она состарилась, похудела и осунулась, а чёрные, некогда прекрасные её глаза впали и горели лихорадочно.

Провозглашение старшего её сына Алексея наследником престола тоже не радовало её: глядя на его худобу, на его матовое лицо, на впалые глаза, ей приходила нередко мысль, что не жилец он этого света, и, отгадав причину, она отдала Фёдора и Семёна на руки дядьке, князю Фёдору Фёдоровичу Куракину, для того чтобы изъять, по крайней мере, этих от влияния терема.

Образование давала она и дочерям, и сыновьям такое, насколько оно возможно было в то время и по тогдашним понятиям: Семеон Полоцкий, один из наших учёнейших тогдашних людей, занимался образованием её сыновей и дочерей, чем и объясняется образованность её дочери Софии.

Но здоровье Марьи Ильиничны с каждым днём становилось всё хуже и хуже, и в начале 1668 года она чувствовала себя совсем уже больною: удушливый кашель её мучил, а боль в груди не давала ей спать по ночам.

Тут встретилось ещё одно обстоятельство: и царь, и врачи его помешались на кровопускании и на рожках, — и вот на Марье Ильиничне начинается практика этих средств.

Довело это её до того, что вместе со строгим постом, который тогда соблюдался, её уложили в кровать, но к Светлому празднику ей сделалось легче, и она явилась в Золотую палату в первый день Светлого праздника выслушать поздравления и похристосоваться с патриархом, родственниками и боярами.

Когда вышла царица в Золотую палату, само собою разумеется, что никто не заметил её болезненности: по обычаю того времени, румяна и белила закрыли цвет лица, но худоба её, однако же, бросалась резко в глаза.

Мужественно выдержала царица более чем часовой приём, но когда удалилась в свою опочивальню, она долго кашляла и не могла успокоиться.

Впрочем, скромная пища вскоре поправила её силы, и она с наступлением весны выехала в Коломенское село.

Лето окончательно её укрепило, но 6 августа было для неё роковым.

По тогдашнему обычаю, во время водосвятия, или, как тогда говорилось, в день Иордани, эта Иордань устраивалась для царя на Москве-реке, под Симоновым монастырём.

Для царицы же приготовлялась Иордань в с. Рубцах, в прудах, ныне Покровская улица.

Не быть на Иордани, не погрузиться в воду в этот день — значило не только оскорбить народное чувство, но и лишиться благодати Божьей...

Никакая непогода никогда не мешала исполнению этого религиозного обряда.

Иордань была тогда торжеством из торжеств, и для исполнения его на Москву-реку стекались все мужчины Москвы, а на пруды — все женщины.

Ещё с рассвета стекался поэтому народ на эти места, чтобы после водосвятия погрузиться трижды в воду.

Марья Ильинична хотя чувствовала, что она больна, но мысль, что, быть может, самое погружение в воду исцелит её, как исцеляла силоамская купель, ободряла.

Молилась у ранней обедни царица, просила себе исцеления, потом с огромным поездом, со всеми сёстрами брата, с дочерьми и придворными боярынями и остальным женским персоналом двора отправилась из Коломенского дворца в село Рубцово.

Здесь имелся дворец, в котором царица со всем теремом должна была после Иордани обедать.

Обряд погружения производился таким порядком: женщины раздевались и входили в воду и стояли всё время по колено, пока шла церковная служба; когда же священник троекратно погружал крест в воду, тогда и все женщины погружались трижды.

Стояние было довольно продолжительное, а тут на беду день этот был необыкновенно холодный, так как несколько дней шли дожди и со стороны Новгорода был резкий ветер.

Находясь в воде, ещё до погружения, царица почувствовала себя нехорошо: ею овладела лихорадочная дрожь и кашель.

После погружений её вынули из воды совсем посиневшею, поспешно одели и увезли во дворец. Потребовала она старого мёда и выпила, но озноб не прекращался, так что она не вышла даже к праздничной трапезе.

После обеда поезд её возвратился в Коломенское село, и она тотчас легла в кровать.

Она сильно заболела и проболела до осени, но с переездом в Москву ей сделалось легче, однако же она более не являлась никуда.

Ко дню 25 сентября, т.е. ко дню представления св. Сергия, она, бывало, совершает с царём шествие в Троицкую лавру, но в этот год она не могла этого сделать, и царь совершил это шествие без неё.

Царица хотя и поднялась на ноги, но с каждым днём таяла и таяла.

Дотянула она так до марта: в кровати она не лежала, а сидела на диване.

В среду, на второй неделе поста, в четыре часа дня царица потребовала своего духовника, чтобы он исповедовал и приобщил её.

Духовник явился, отслужил вечерню, потом исповедовал и приобщил её.

   — Теперь, отец Лукьян, соверши надо мною елеосвящение.

   — Разве ты чувствуешь себя так дурно? — спросил духовник.

   — Чувствую, час мой настал... Соверши скорее обряд... Да позвать царя, его сестёр и детей моих, также моих родственников.

Духовник, совершил елеосвящение, исполнил приказ царицы.

Вся её семья собралась перед её спальнею. Первый вошёл к ней царь; она указала ему место на диване. Тот сел и взял её за руку.

   — Прости, — сказала она, — коль я тебе не угодила чем ни на есть... аль сделала что-нибудь злое... После меня не тоскуй, не горюй, береги своё здоровье. Коль пожелаешь, так женись, только в обиду моих детей не давай: мачехи все злые. Ещё бью челом: проклял нас Никон, так ты упроси святейшего простить нас и пущай молится обо мне и моих детях. Я-то всегда его любила и не я его осудила.

После того вошли к ней сестры царя и её дети.

С каждым она поговорила, каждому сказала несколько слов.

Вся семья, таким образом, окружила её, и она как будто стала засыпать; вдруг она очнулась и, вздрогнув, обвела всех глазами: вся семья стояла на коленях и молилась об её исцелении.

   — Аминь, — произнесла она, упала на подушки и вытянулась...

В 6 часов её не стало.

Плач, рыдания и вопли огласили терем, а царя почти без чувств увели в его опочивальню.