К полудню второго дня Диор приметил в стороне от дороги небольшое кочевье и свернул к нему. Кочевье было гуннское. Десятка два повозок кольцом окружили лужайку возле реки. Чуть подальше паслось стадо, охраняемое вооруженными подростками. На лужайке горели костры, возле них хлопотали женщины. Несколько остроухих больших собак с лаем выскочили навстречу Диору. Из–за повозок показалась группа настороженных пожилых мужчин. Некоторые держали луки. Увидев одинокого всадника, кто–то прикрикнул на собак. Диор поднял пику с красным флажком. Мужчины опустили луки. Диор, подъехав к ним, потребовал, чтобы привели старейшину кочевья.

Вперед вышел длиннобородый рябой старик, важно сказал, что он предводитель рода Сайгаков, звать его Симдемга, что в роде пять кочевий и что все молодые мужчины ушли в поход с Аттилой.

— Слушайте приказ Верховного правителя! — повелительно произнес Диор, — Слушайте, люди рода Симдемга!

Лица пожилых мужчин стали почтительными. Диор объявил, что везет с собой грудного младенца, сына главного советника Аттилы Диора, и в доказательство протянул сверток. Старейшина, приблизившись, убедился, что в козьей шкуре спокойно посапывает малыш.

— Его мать и охрана погибли. В двух днях пути отсюда на нас напали неизвестные люди. Я единственный спасся. Мне нужна женщина, груди которой полны молока. Она отправится со мной, пока я не доставлю младенца старшей жене советника. Вернувшись, я доложу Диору, какую услугу оказал ему род Симдемга!

В новости и требовании скорого гонца не было ничего удивительного. Молодые жены тарханов нередко сопровождали мужей в походах. Случается, в пути рожают и гибнут. Слава же о советнике Аттилы широко распространилась по кочевьям гуннов. Выполнив просьбу гонца, малоизвестный род Симдемга наверняка будет возвышен.

— Мой сын привез из прошлого похода молодую рабыню–славянку, — сказал предводитель. — Недавно она родила, но младенец умер. Груди ее полны молока. Я дарю советнику эту женщину!

Рабыню привели. Она оказалась круглолица, русоволоса и отдаленно напоминала Заренку. Рабыня с жадностью схватила малыша, тотчас поднесла к своей набухшей груди и, усевшись на траве, стала кормить его, ласково напевая ему что–то убаюкивающее, не обращая внимания на мужчин. Диор велел привести для славянки сильную лошадь с хорошим седлом. Потом обратился к ней и спросил, откуда она и как ее звать.

Услышав родную речь, женщина так была ошеломлена и обрадована, что разрыдалась.

— Успокойся! — ласково сказал ей Диор. — Теперь никто тебя не обидит. Знай, моя мать была тоже славянкой. И у него мать славянка. — Он показал на сына. — Откуда ты и какого рода?

Женщина, прижимая к себе ребенка, плача рассказала о своей судьбе. Она оказалась из племени Божа и попала в полон в одно время с матерью Диора, но только в младенческом возрасте и выросла в рабстве. Ее несколько раз продавали, пока она не оказалась здесь.

Кочевье Симдемги располагалось на возвышении. Равнина, по которой весь день сегодня ехал Диор, простиралась на северо–запад до самого горизонта. В той стороне была ставка Аттилы. Диор, оставаясь в седле, не забывал посматривать в ту сторону. И в какое–то мгновение заметил, как от края небесного шатра вдруг отделились несколько темных точек и стремительно покатились по направлению к кочевью. Приглядевшись, Диор понял, что это конный отряд. Как только солнце опустится за вершины деревьев, преследователи будут здесь.

Удивительно, но славянку звали Ладой. Ей привели лошадь с притороченным к седлу хурджином, наполненным припасами. Диор взял у нее насытившегося и уснувшего сына. Лада умело вскочила в седло. Диор попрощался со старейшинами и направил своего коня не по дороге на Сармизегутту, а правее. Только когда кочевье Симдемга скрылось из глаз, он повернул в нужном направлении.

Вскоре Лада знала судьбу Диора и его сына. А когда Диор сообщил ей, что скоро в этих местах появится войско антов, радости ее не было предела.

— Ты господин мой! — прошептала она. — Я стану твоей верной служанкой, а сын твой мне дороже собственного дитяти!

И она рассказала Диору, как не хотела рожать от гунна, а когда родилась дочь, она ее столь невзлюбила, что желала смерти дочери, и вот на небесах услышали ее желание, и дочь умерла. Рассказывая, она прижимала к груди светловолосого голубоглазого ребенка Диора, и было видно, что она искренне привязана к малышу и нежна с ним неподдельно.

Подъезжая к Сармизегутте, Диор удвоил осторожность. Как зверь, гонимый охотниками, торопится скрыться в норе, так и Диор стремился найти убежище в подземном дворце. В нем он надеялся дождаться Добрента. Преодолев перевал, анты пройдут по каменистому Дакийскому плоскогорью в стороне от кочевых гуннских дорог. Резервные тумены Аттилы пасут свои табуны южнее. Здесь же, кроме тысячи Джизаха, нет более войска. Хайлундуры и не подозревают о том, как замыслил Диор отдать долг им за Белый замок. Им вручат согласно договору золото, и Ак—Булач будет доволен. Остальное его не касается. Когда анты укрепятся в Белом замке и заново отстроят крепости, ослабевшие хайлундуры окажутся в ловушке. Им не останется иного выбора, кроме как уйти из тех мест. На войну с окрепшими антами Ак—Булач не решится. Тем более что Аттила не сможет прийти ему на помощь. Диор не сомневался в успехе задуманного. Судьбе было угодно, чтобы именно так закончились детские мысленные игры советника, когда в мечтах он представлял себя на месте римского императора.

Боясь случайной встречи с заставами Джизаха, Диор далеко от стана свернул на заброшенную дорогу и углубился в дремучий лес. Заблудиться он не мог. Та самая гора, в недрах которой скрывалось подземелье, была видна за много миль.

В лесу и произошла встреча Диора с алмасты. Еще юношей он страстно желал сразиться с лесным гигантом, дабы испытать свою силу и храбрость. Это случилось на лесной поляне, на которой они заночевали, выбрав это место потому, что на поляне бил родничок.

Диор сидел возле костра и жарил мясо убитого им вепря. Рядом Лада кормила сынишку, напевая ему колыбельную песенку. Недавно она призналась Диору, что у нее в жизни не было радостей, а вот теперь она безмерно счастлива. Смерть Заренки наполнила ее состраданием, а от сострадания до любви — один шаг.

Чтобы свет костра не проникал далеко в чащу, Диор еще засветло нарубил лапника и огородил им поляну, как частоколом, набросав его и на кроны ближних деревьев. Получилось нечто вроде уютных зеленых стен. Насытившийся сын уснул. Диор и Лада приступили к еде, запивая жареное сочное мясо родниковой водой. Лада вдруг тихо засмеялась и сказала:

— Второй день кормлю сына, а как звать его — не знаю!

— Ратмиром, — ответил Диор.

Ратмир, сын Диора! Что может быть звучнее?

— А если у нас будет дочь, — добавил он, — назовем ее Заренкой!

Лада потупилась, порозовела, смущенно прошептала, что она согласна и будет предана своему господину до смерти.

— Не зови меня господином! — засмеялся Диор. — Я муж твой!

И в это время Диор вдруг заметил, что одна из молоденьких берез на краю поляны отклонилась в сторону, зашелестев ветками, да так и осталась согнутой, будто под напором ураганного ветра. А между ней и соседним деревом появилась огромная лохматая голова и горящими глазами всмотрелась в людей.

Диор мгновенно оказался на ногах. Его лук лежал наготове. Рядом — несколько стрел, длиной в полтора локтя, из тех, что, будучи выпущенными могучим лучником, пробивают металлический панцирь.

Алмасты был громаден, голова его достигала средних веток березы. Хозяин леса был явно недоволен вторжением в его владения непрошеных гостей и глухо ворчал, сжимая огромной черной лапой ствол дерева. Тот вдруг треснул и надломился. Какой чудовищной силой надо обладать, чтобы с легкостью переломить дерево. Диором уже не владел юношеский задор, и к битве с лесным чудовищем он не стремился, тем более это, по словам Ратмира, грозило несчастьем. Диору уже не хотелось рисковать.

— Уходи, лесной дух! — повелительно сказал он, — Я не боюсь тебя, но не желаю твоей смерти! Уходи, леший!