— А я совсем и не спала!

Мы рассмеялись, как дети, и она, пробежав по камням, юркнула по воде в камыши. Я пошел по ее следам неслышно, как преследовал бы газель. Когда я догнал Золотой Цветок, она посмотрела на меня с невысказанной мольбой, вся дрожа, и я поцеловал ее мягкие губы, ее по–девичьи нежную шею и тонкие загорелые плечи. Она медленно сползла по мне, и мы упали на колени. Золотой Цветок плакала от счастья. Одна лишь щетинница да высокое небо слышали, что мы друг другу обещали.

Когда из–за горы выплыла луна, я отнес Золотой Цветок в долину Черного Сердца под кров моей войлочной юрты.

Глава 9

СНЕЖНО-БЕЛАЯ КОРОВА

Наша любовь была жаркой, как лето.

Поначалу меня, правда, мучила мысль, что Золотой Цветок могла думать, что должна быть мне покорной, потому что она всего лишь рабыня, которая не имеет права ни пожелать чего–то, ни отказаться, если хочет остаться в живых. Хотя я и не допускал мысли, будто она согласилась перейти в мою юрту, лишь бы не быть в услужении у других и жить там в темном закутке. И все–таки любовь, которая заставляет человека, стоящего на низшей ступени, любить человека, стоящего на высокой ступени, казалась мне чувством унизительным. Поэтому я взял Золотой Цветок себе в жены: теперь каждый из нас будет равен другому. Наша любовь росла, крепла и расцветала, потому что проистекала из одного чувства и одной плоти…

Когда минули год и еще полгода, мы в день Красного Диска, в шестнадцатый день первого месяца весны, откочевали из долины Черного Сердца, чтобы найти новые пастбища.

Темучин скакал бок о бок с Джамухой, а мы с Бохурчи сразу за ними.

На третий день Джамуха сказал:

— Давайте станем лагерем вплотную к горам. И тогда табуны лошадей смогут пастись там, а их пастухи спать в кибитках. Да, а еще лучше нам расположиться между горами и озером. Тогда и пастухи овечьих отар смогут передохнуть и отъесться.

Темучин, ничего не ответив, придержал коня. Мы с Бохурчи остались рядом с ним, а Джамуха с колонной повозок отправился дальше. Когда мимо нас на повозке проезжала Мать Тучи, Темучин попросил ее задержаться и сказал:

— Друг Джамуха предложил мне: «Давайте станем лагерем вплотную к горам. И тогда табуны лошадей смогут пастись там, а их пастухи спать в кибитках. Да, а еще лучше нам расположиться между горами и озером. Тогда и пастухи овечьих отар смогут передохнуть и отъесться». Как мне, матушка, понять эти слова? Я ему ничего не ответил, хотел спросить сначала твоего совета.

Прежде чем Оэлон—Эке успела ответить, жена Темучина проговорила:

— Джамуха всегда считался ненадежным другом. Настал час, когда мы ему надоели. То, что друг Джамуха сказал тебе, относится прямо к нам. Мы не станем разбивать здесь лагерь, мы расстанемся с его людьми и будем идти дальше всю ночь. Так будет лучше всего.

А Мать Тучи добавила:

— Твоя Борта правду сказала, Темучин. Джамуха низкого рода: у него всегда были одни овцы да бараны, а он хочет указывать нам, где мы станем лагерем. Выходит, ему незнакомы наши законы и обычаи. Он вот что хочет своим приказом сказать: пастухи лошадей станут лагерем у горы, а пастухи овец — у озера. Значит, он хочет расстаться с нами. Потому что под пастухами лошадей он разумеет нашу орду, а под пастухами овец — свою. Будет хорошо, дорогой сын, если дальше мы пойдем без него.

— Нас опять станет меньше, — сказал Темучин. — Вождь тайчиутов Таргутай может воспользоваться этим разладом, матушка.

Оэлон—Эке усмехнулась. И Борта тоже усмехнулась. Мне подумалось, что женщины уже раньше обсуждали возможность расставания с Джамухой. А Борта сказала даже:

— Нас станет больше, Темучин, намного, намного больше. Не кто иной, как низкий Джамуха, повинен в том, что самые знатные и высокородные представители старых монгольских родов отошли от нас. Они не хотят служить никаким выходцам из низких сословий, они хотели бы служить сыну Есугея.

— Тогда мы расстанемся, — сказал Темучин.

И те, что уходили с Джамухой, свернули влево, а остальные, оставшиеся с Темучином, — направо. Той ночью на небе месяца не было, и во мне родилось такое чувство, будто он скрыл свой лик за темными тучами, чтобы не видеть, как два друга расстаются врагами.

Но обе женщины оказались правы.

Весть об этом пронеслась по степи и всем ее теснинам и лесам, горам и холмам быстрее ветра: уже на другой день утром к нам прибились первые пастухи и охотники. А в последующие дни приходили целые роды и большие семьи, знатные и вовсе нет, родственники Темучина и братья Борты, бывшие друзья и много–много незнакомых, которые последовали за теми, с кем они жили раньше и с которыми собирались жить впредь. Среди них был и некий Хорчи, который сразу по прибытии сказал Темучину:

— Все мы происходим от женщины, которую похитил святой Бодончар, мы с Джамухой из одного и того же материнского чрева, из одной с ним зародышевой воды. Нам бы всегда быть вместе с Джамухой! Но нам явилось небесное видение, которое стоит у меня перед глазами, как ты сейчас: это была снежно–белая корова, которая обошла вокруг Джамухи и боднула повозку с его сложенным шатром, а потом боднула и самого Джамуху и сломала один из своих рогов, так что у нее теперь один рог кривой. «Верни мне мой рог!» — ревела она на Джамуху и била изо всех сил копытом о землю, так, что пыль курилась. А потом появился безрогий белый бык с привязанной к спине деревянной опорой от шатра. Он пришел по широкому следу, оставленному тяжелой двухколесной повозкой Темучина, и взревел еще пуще коровы: «Небо договорилось с землей, что господином нашего царства будет Темучин! И вот она, опора этого царства, на мне!» Вот какому откровению я свидетель, вот что я видел собственными глазами. А теперь ответь, Темучин: когда ты станешь господином нашего царства, чем ты порадуешь меня за это предсказание?

Темучин ответил:

— Если Небо и впрямь отдаст мне царство монголов, я поставлю тебя начальником тумена.

На что Хорчи возразил:

— Если ты поставишь человека, который принес тебе такую важную весть, князем над десятью тысячами воинов, какая мне от этого радость? Но если ты все же поставишь меня всего лишь начальником или князем одного тумена, то дай в придачу еще тридцать жен и право выбирать их из самых красивых девушек царства.

После присоединения отдельных родов в нашу орду начали приходить целые племена со своими вождями и просили принять их.

Мы откочевали к озеру Санггур, что у горы Гурелгу, потому что в старом лагере места уже не хватало.

Когда поток вновь прибывающих начал иссякать, Темучин велел мне пересчитать число юрт и кибиток.

— Тринадцать тысяч, — доложил ему я.

И мне вспомнилась наша маленькая орда у Бурхан—Калдуна и та ночь, когда мы, объятые тоской, выехали с Темучином в степь вдвоем на одной лошади. «Мне нужно в тысячу раз больше воинов…» Теперь у него тринадцать тысяч воинов, тринадцать тысяч!

Вечером того дня благородные мужи пригласили Темучина в свой круг. Они надели самые дорогие платья, и огонь костров освещал их красные, синие, зеленые и желтые праздничные наряды из блестящего шелка, которые привозили торговцы из далекого китайского царства и выменивали на наши лучшие товары. Почти все эти благородные мужи были старше Темучина, у некоторых седые волосы спадали на загорелые щеки, а седые пряди — признак мудрости.

Я сидел вместе с Бохурчи, сияющие глаза которого, казалось, уже видели, что вот–вот произойдет, во втором ряду, за благородными мужами; мы хотя и ближайшие друзья Темучина, но происхождения низкого.

— Мы хотим сделать тебя ханом, — сказали благородные и мудрые. — Если ты, Темучин, согласишься стать нашим ханом, все мы, острие твоего копья, вонзимся в земли твоих врагов, отнимем у них самых лучших женщин и девушек и их дворцовые шатры, мы пригоним к тебе их крутозадых и быстроногих холощеных жеребцов. Когда ты, Темучин, будешь охотиться на дикого хитрого зверя, мы, весь наш круг, первыми будем подгонять тебе его. Мы сгоним к тебе все пасущиеся в степи стада. Мы приведем к тебе все табуны отъедающихся на сладкой траве лошадей. А если мы в дни битвы не подчинимся твоему приказу, вырви у нас из рук все наше добро, отними жен и наложниц и брось наши черные головы на землю! Если мы в дни мира нарушим наш союз, оторви нас от наших воинов, наших жен и детей и сошли в безлюдные земли. Мы хотим сделать тебя с сегодняшнего дня нашим ханом, и пусть имя тебе будет Чингисхан.