В той стороне, куда ушел Докукин, снова просыпались короткие пулеметные очереди.

Первым в седловинку возвратился старшина. Выскользнул из-за валунов прямо к рации, с которой без нужды, чтобы прогнать тревожное ожидание, возился Кобликов.

— Ну, чего глаза растопырили? — недовольно сказал Гнеушев, отряхивая с колен налипший торф. — А если бы вместо меня егеря?

— Та нет, товарищ командир, — откликнулся Забара. — Я вас еще от озерка убачил… Там, где вы под большой каменюкой лежали… Нет пакуль егерей…

— «Пакуль»… Все у тебя, Забара, «пакуль». Только тогда и почешешься, когда жареный петух в зад клюнет… Есть егеря! За озерком на сопке дозор. Из-за камней пилотки торчат. Не очень и прячутся фрицы… А ближе подойти нельзя. Скала ровная, как стол… Надо место менять.

— Мы здесь тихо сидели, товарищ старшина, — подал голос Лыткин.

— Вы-то тихо, а вот Докукин, похоже, нарвался. Опять из пулеметов стреляли.

Сержант явился живой и невредимый. К груди он прижимал ушанку, доверху насыпанную крупными, темно-красными ягодами.

— Брусницы я нашел, ребята, хоть пригоршнями греби, — протяжно заговорил он. — На одной проплешинке, дак ногой ступить некуда. Скалы там, а в середине затишок и припек солнечный…

— Егерей видел? — строго перебил Гнеушев.

— Нет, товарищ старшина. И следочка не приметил. Сопка нехоженая совсем, а за ней болото. Жидкая дрябь, не пройдешь. Я шагнул шаг и по колено втяпался…

— По тебе стреляли?

— Нет, в стороне пулемет стучал… Худой здесь проход к перешейку, товарищ командир. Один-два человека, может, пройдут, а, скажем, рота или поболе — берет меня сомнение… У нас в Лахте брусницы иной раз тоже навалом уродит. На карбасах вверх по реке уйдем и там прямо с бочками выгрузимся. Первейшая по здешним местам ягода…

— Может, нам вместо разведки брусникой заняться? — насмешливо спросил старшина и первым запустил руку в ушанку. Выгреб горсть ягод и кинул их в рот.

— Я так полагаю, что перешеек немцам ни к чему, — убежденно повторил Докукин. — Неспособное это место…

— Разберемся, способное или неспособное… Глянул разок и уже считаешь, что все тебе на ладошке. Нет, в разведке иногда пять раз носом ткнешься, пока сообразишь, что к чему… Может, у них берегом проход к перешейку есть. Не зря бухточку сторожат… Ладно, завтра мы там пощупаем… Ночь здесь перебудем, а на рассвете переберемся на новое место. Мне одна хорошая ухороночка попалась… Кобликов, готовь связь!

«Чайка» приняла сообщение, приказала продолжать наблюдение и во что бы то ни стало разведать бухточку.

— А то без их команды не соображаем, — ворчливо сказал старшина, выслушав ответ. — Ясно, что в бухточке самый гвоздь программы.

Ночь лежала тяжело и глухо. Чернильная темень навалилась так, что ничего нельзя было различить и в пол-метре.

Остап ворочался под валуном и изо всех сил таращил глаза. Когда глаза открыты, уши лучше слышат. В такую ночь глухому крышка.

Из темноты, как шуга на осенней реке, наплывал холод. Забирался под ватник, жег колени и тяжело застывал между лопаток. В плечи, в грудь, в спину втыкались сотни ледяных иголок и обламывались, оставляя в теле кусачие жальца. Валун, под которым устроился Забара, казался глыбой льда…

Супешнику бы сейчас хлебануть. Консервы и сухари — разве это для человека еда. Нет в них настоящей сытости. Так, вроде брюхо запакуешь, а потом внутри опять сосет. Супешнику бы сейчас горячего добрый котелок. Здорово Ряхин гороховый суп с треской варит. Подумать только — горох да рыба, а вкуснотища. До дна выскребешь, под гимнастеркой жарко…

Ночь наискось располосовали ракеты. Взвились одна за другой в стороне сопок, загораживающих бухточку, и стали опадать клочьями мертвого огня, бросая на скалы зеленоватые отсветы.

Затем впереди булькнула вода. Может, подбирались егеря, а может, в ближней болотине просто лопнул вонючий пузырь, расплескав застоявшуюся воду.

Остап отогнул клапан ушанки, но больше подозрительных звуков не услышал.

К рассвету, когда его уже должен был сменить Лыткин, загрохотала пулеметная стрельба. По ночному времени звуки выстрелов казались близкими, но трассирующие пули прочертили небо где-то за сопками.

Пулеметной стрельбы Забара не испугался. Знал по солдатскому опыту, что перед рассветом, одуревшие от дремоты и холода, пулеметчики частенько шпарят вот так наугад, разряжая страх прожитой ночи.

Потом приполз Лыткин. Забара возвратился под гранитную стенку, где, прижавшись друг к другу, ворочались в тревожном сне разведчики. Старшина тотчас же поднял голову и, узнав Остапа, снова заснул.

Чтобы согреться, Забара съел половинку сухаря, поднял воротник и надышал под телогрейку. Затем втиснулся между Докукиным и Кобликовым. Ленька всхрапнул и разметался. Забара натянул ему на ноги полы шинели, подоткнул их под бок и подумал, что радист по молодости еще не очень сообразительный. Консервы за сухари отдал! Разве солдаты так меняются?

Глава 4

В предутренний час, когда природа и люди еще не могут отойти от ночного оцепенения, старшина увел группу из седловины. Неясными тенями скользнули по сопке и оказались возле треугольного лаза, косо уходившего под расколотый гранит. Вход был скрыт завалом камней и порослью путаных березок, тянувшихся в ту сторону, где ртутно светлело, курилось холодным туманом круглое озерко.

В пещерку заползли на карачках.

— Если здесь егеря прижмут, уходить некуда, — сказал Докукин. — Худа та мышь, товарищ старшина, которая одну лазею знает.

— А мы не будем голову в мышеловку совать… Пещерка так, на крайний случай. И от дождя укрытие… Огонь ведь для обсушки не разведешь, а мокрому в здешних камешках сидеть — егерей никаких не потребуется. Вон Лыткин уж перхать начал.

— Пустяки, товарищ командир, — отмахнулся Игорь и прокашлялся. — Холодно было очень под утро…

— Подходы будем держать в кустиках, — распорядился Гнеушев. — Если с умом смотреть, здесь отойти можно незаметно… По кустам или вдоль осыпи махнуть…

Докукин поглядел в сторону озерка и мысленно согласился с Гнеушевым. Если охранение вынести вперед, от пещерки легко отойти незамеченными. И окрест все хорошо просматривается. За кустами открытая лощинка, а позади голый склон. Верно маракует командир группы, смекает, что к чему, и глаз имеет приметливый. И насчет дождя тоже правильно решил — мокрому здесь ночь не пересидеть. Жирово местечко командир углядел…

— Значит, так, — сказал старшина. — Мы с Докукиным попробуем пройти к бухточке по левому берегу ручья. Лыткин и Забара пойдут по правому, доберутся до поворота и поглядят что делается в распадке. Кобликов здесь пока один посидит… Заползешь в кусты и смотреть будешь в оба!

Ленька кивнул и подтянул к себе карабин.

— Неужто не отыщем щелочки, чтобы в бухту заглянуть? — задумчиво сказал Гнеушев, и темные глаза его стали озабоченными. — Неужели так запаковали, что не просунешься?

Едва пробрались за озерко и залегли в ернике, как на сопке показался дозор егерей. Двое, с автоматами на изготовку, в пятнистых маскировочных плащ-палатках, в пилотках с длинными козырьками и жестяными кокардами эдельвейсов, вольно шли по склону. Передний дымил сигаретой, второй, чуть поотстав, наклонялся, на ходу ощипывая бруснику.

Дозор пропустили. С полчаса лежали в ернике без движения, затем поползли вперед. Одолели метров двести, проклиная острые камни и закрученные, непролазные, как колючая проволока, ветки низкорослого ивняка.

— Вон еще егеря сидят, — чуть слышно прошептал Докукин, ворохнув глазами на обрывистый выступ скалы в стороне распадка. На фоне неба четко вырисовывалась пилотка с длинным козырьком.

— Этим всю округу видно, — ответил старшина и подался назад. — Здесь ходу нет…

— Может, сопку окружить и берегом попробовать?