Эвакуация раненых и больных через Дунай планировалась автосанитарным транспортом и санитарными летучками через временный железнодорожный мост у города Байя, на южном крыле фронта.
ГБА 26-й армии имела только 12 госпиталей. Занимая центральное положение, армия крайне нуждалась в усилении ГБА. В первой половине марта ее пополнили 3 ХППГ, 2 ГЛР и 1 ИППГ.
Начмедарм подполковник медицинской службы Н. И. Пикулев, учитывая, что расстояние от переднего края войск до Дуная 60 километров и центральное расположение армии во фронте, оставил на западном берегу 4 ХППГ, из которых три находились в полосах действия корпусов, хирургический ЭГ, выполнявший функции специализированного госпиталя, ТППГ, единственный ИППГ и ЭП, предназначенный для осуществления переправы раненых через Дунай в районе города Пакш.
ГБА 4-й гвардейской армии состояла из 19 медицинских учреждений, из них 6 были оставлены на западном берегу, остальные 13 на восточном. Центр расположения войск армии находился в 30 километрах от Дуная. Маневрировать госпиталям на западном берегу не было возможности. Вместе с тем в нескольких километрах южнее Будапешта работал временный железнодорожный мост и действовала переправа.
2-й Украинский фронт, развернув подготовку к наступлению, 17 февраля неожиданно подвергся нападению немецко-фашистских войск, которые решили выбить части и соединения 7-й гвардейской армии с плацдарма на западном берегу Грона, северо-западнее Будапешта. Приложив невероятные усилия к скрытному сосредоточению 6-й танковой армии СС, выдавая ее за штаб старшего начальника инженерных войск в Венгрии, фашистское командование безрассудно бросило две ее танковые дивизии на ликвидацию плацдарма. 24 февраля части и соединения 7-й гвардейской армии после тяжелых и кровопролитных боев вынуждены были покинуть западный берег Грона и отойти на восточный. В ходе восьмидневных боевых действий было установлено, что вражеские дивизии принадлежат 6-й танковой армии СС. Плацдарм имел размеры с запада на восток 22 и с севера на юг 17 километров и оборонялся двумя корпусами. Дивизии 24-го гвардейского стрелкового корпуса, обращенные фронтом на север, занимали позиции с запада на восток в следующем порядке: 6-я гвардейская воздушно-десантная дивизия, к ее правому флангу примыкала 72-я гвардейская в, наконец, 81-я гвардейская стрелковые дивизии. Соединения 25-го гвардейского стрелкового корпуса были обращены фронтом на запад и юго-запад. Они располагались с севера на юг в следующем порядке: 409, 375 и 53-я стрелковые дивизии. Левый фланг последней упирался в Дунай. На юге по Дунаю располагался стрелковый полк 93-й гвардейской стрелковой дивизии, а остальные два стрелковых полка ее находились во втором эшелоне. 27-й гвардейский стрелковый корпус, за исключением части сил 243-й гвардейской дивизии, был на восточном берегу Грона, на правом фланге армии. Здесь же располагались все тыловые части армии, в том числе и медицинские учреждения.
Что представляли собой соединения 7-й гвардейской армии, занимавшие гронский плацдарм? Какую роль сыграли восьмидневные бои этих соединений с внезапно напавшим на них врагом, многократно превосходившим по численности танков и штурмовых орудий и не уступавшим по численности пехоты? Надеюсь, что читатель не упрекнет меня за слово «внезапно», учитывая, что только накануне наступления об этом сообщил пленный солдат. За считанные часы трудно было что-либо сделать для укрепления обороны плацдарма, чтобы предупредить продвижение вглубь армады танков и штурмовых орудий.
Численность дивизий 7-й гвардейской армии и поступление пополнений свидетельствует о том, что, с одной стороны, соединения нуждались в более крупных пополнениях, с другой — что их малочисленность была результатом длительных непрерывных боевых действий, большого физического и нервно-психического перенапряжения личного состава.
Какие особенности были в медицинском обеспечении боевых действий войск за удержание плацдарма?
Санитарные потери за 8 дней боев с 17 по 24 февраля составили 4295 человек, из них 2214 человек, или более 51 %, приходилось на дивизии 24-го гвардейского стрелкового корпуса. В этом нет ничего удивительного. Соединения этого корпуса располагались одноэшелонно и неравномерно на фронте шириной 22 километра, развернутые на север. По частям 6-й гвардейской воздушно-десантной и 72-й гвардейской стрелковой дивизий утром 17 февраля был нанесен огромной силы удар танков и штурмовых орудий. Ему противостояло не 3423 солдата и офицера, которые числились в штатах, а гораздо меньше. Фактически было 1998 активных штыков[29].
На 17 февраля дивизии армии пополнились, но ненамного. На этот же день в армии было только 10 танков Т-34 и 7 САУ. 20 февраля вступил в бой 4-й гвардейский механизированный корпус. Количество танков Т-34 достигло 47, САУ осталось 6. Не нам разбирать и судить о правильности расположения войск армии на плацдарме. Можно только отметить, что равномерное их распределение по северной и западной окружности плацдарма — не лучшее решение в плане обеспечения отпора врагу в случае его наступления. А наступал он, как показала только что закончившаяся Будапештская операция, танковыми соединениями. Но не в этом заключается главная мысль, а в другом. Однако прежде чем ее выразить, целесообразно предоставить слово участнику этих боев, известному советскому писателю, Герою Социалистического Труда М. Алексееву.
«Перед тем был плацдарм. Наш тяжкий предвесенний плацдарм за рекой, за Гроном. Из всех форсированных рек Грон для нас — это самая грозная, гибельная река. По утрам накатывались туманы, сплошной тучей заволакивали еще не совсем размерзшиеся поля вокруг Барта и Камендина — так назывались населенные пункты, которые нам надо было удержать. Туманом съедало снег. Его становилось все меньше, талые воды, подступая, заливали блиндажи, огневые, затапливали наши окопы. Положение ничем нельзя было изменить: солдатам приходилось днем и ночью стоять в этой ледяной воде, среди подступающего потопа держать оборону. Да простится мне эта длинная цитата: дело в том, что там, среди талых вод, среди этих туманов, на плацдарме за почти безвестной, но „грозной и гибельной“ для нас речушкой по имени Грон, был и я, гвардии капитан Алексеев, и старшина минометной роты, гвардии старший сержант Гончар…»[30]
Да простится и мне еще более длинная и неоконченная цитата. Она нужна для того, чтобы на нее и на следующую выдержку обратить внимание медиков — как участников войны, так и знакомых с ней по литературе и рассказам, — профессоров, докторов и кандидатов наук, врачей без ученых званий и степеней, преподающих и слушающих курс медицинских дисциплин, пишущих научные труды и читающих их, наконец, врачей, которые лечат хирургических и терапевтических больных, получивших производственную, уличную, бытовую травмы и доставленных в лечебные учреждения на машинах «скорой помощи», а также поступивших на стационарное лечение через поликлиники. Не так давно я присутствовал на конференции в Институте хирургии имени А. А. Вишневского, посвященной вопросу о ране и раневой инфекции. За первые два часа конференции было прослушано более десяти выступлений, демонстрировались блестяще выполненные слайды, которые докладчики сопровождали рассказами о сложности структуры лейкоцитов, лимфоцитов, бактериофагов и возбудителей нагноительных процессов в ранах — микроорганизмов. Но я не слышал ни одного слова о больных, у которых ранения сопровождаются нагноительными процессами, как и о взаимосвязях между нагноительными процессами и возрастом, полом больных, перенесенными ранее или сопутствующими ранениям заболеваниями. Все это меня поразило. То, что я услышал и познал на конференции, свелось к вариации процентов микроорганизмов, сопровождавших нагноительные процессы в ранах. Таким образом, главный объект изучения и анализа — больной человек, представляющий собой единство с окружающей его средой, — остался вне поля зрения исследователей, призванных обогащать науку, приоткрывать тайны общественной, социальной природы недугов человека. В докладах сообщалось о фактах, являвшихся всего-навсего следствиями, искусственно оторванными от причин.