Сейчас я понимаю, что мой пристальный интерес к чужой жизни был своего рода защитной реакцией от своей. И он-то, этот интерес, помог мне выжить. Вокруг как мухи мерли поэты и журналисты. От неумеренных возлияний и инфарктов, а я, будто поплавок постоянно выскакивал на поверхность, хотя вполне мог бы вот так же сгинуть. А это означало не просто умереть, а исчезнуть навеки из жизни и из памяти. Одно равнялось другому. Нет, я не желал уходить так бесславно. Хоть что-то должно было остаться, и поэтому я барахтался изо всех сил. А в один из дней мне вдруг позвонил Алекс. Это было странно, он никогда не звонил. И настойчиво начал приглашать меня в гости – мол, годовщина свадьбы, двенадцать лет. И еще говорил что-то невразумительное, непонятное. «Цикл завершен, все вернулось на свои места». Оригинал, конечно.

Само собой, я пошел в назначенный вечер к ним. Дверь мне открыл старик Крупский. Он демонстративно оглядел меня с головы до ног и только после этого впустил в коридор. В воздухе разливался запах праздничных блюд, хотя самим праздником и не пахло. Я заглянул в комнату. Посредине стоял богато накрытый стол, но никого не было. На мой немой вопрос, Крупский коротко ответил: 

– Ревет. На балконе.

Я протопал на балкон и увидел Лену. Она сидела на высоком металлическом стуле, какие бывают в барах, скрещенные ее руки покоились на широких каменных перилах, а взгляд был устремлен на неоновую вывеску магазина ковров. Из глаз безостановочно текли слезы, оставляя темные следы на камне, которые тут же испарялись из-за невыносимой духоты. Шел сентябрь – месяц хамсинов. Лицо Лены напоминало красную подушку с узкими щелочками глаз. Не очень-то я люблю плачущих женщин. И мне еще очень хотелось узнать, что же произошло. Но ее состояние не позволяло о чем-то спрашивать. Это было бы бессмысленно. (О своей тактичности, я умолчу). Поэтому я вернулся в комнату и вопросительно воззрился на Крупского. 

– Алекс ушел, – сказал он мне хмуро. 

– То есть как это? – задал я дурацкий вопрос. – Он же меня на годовщину пригласил. 

– И меня тоже. И еще интернет ей провел,  подготовился. А нас пригласил во избежание сцен. Знает, что при нас она его не поколотит. Крупский хмуро улыбнулся, – словом, сбросил свой груз на наши плечи. Сегодня выяснилось, что он снял себе квартиру и подал на развод. 

– А в чем причина? – недоумевал я. – Мы же только-только все вместе ходили в «Подземелье», и никаких разговоров о расставании не было. 

– Сама расскажет, как только перестанет капать, – уверенно ответил сатирик. – Еще час-два, на большее ее не хватит. А мы пока поедим. И он принялся накладывать на тарелку всего понемногу. Но мне, почему-то, захотелось выпить. Что старик не пьет, я знал давно, он хвалился, что за всю жизнь капли спиртного не попробовал. Ну, а я попробовал. Поэтому налил себе стопку джина и выпил его в одиночестве. После этого мне немного полегчало и ситуация начала приобретать ясность. Какое-то время мы провели в молчании, а потом я не выдержал и позвал ее: 

– Лен, выпить хочешь? 

– Куда ей выпить еще, – усмехнулся Крупский, – она сейчас прямо у меня на глазах пять косяков выкурила, а все без толку. Специально нес в подарок. 

– Лен, – снова позвал я, не надеясь на ответ. На балконе началось какое-то шевеление, и вдруг она пробежала мимо нас и скрылась в ванной. Крупский откомментировал: 

– Гадить пошла.

Но тут мы услышали шум воды, льющейся в ванну. И озадаченно посмотрели друг на друга. 

– Ты не заметил? Там есть лезвия в ванной? – вдруг спросил Крупский. 

– Не видел, – ответил я. – Погоди, может, она решила просто умыться? 

– Подождем…

Мы прождали минут пять. Ничего не происходило. Меня охватила тревога. 

– Может дверь взломать? – предложил я. 

– Чего ее ломать, там и крючка изнутри нет. Просто открывается. 

– Ну, так пошли, вытащим ее, пока не поздно.

И опять меня посетило дежавю. Словно уже сидели мы вот так и ожидали чего-то непоправимого. То ли Лена, в конце концов, смогла заразить нас своей тревожностью, то ли и вправду что-то происходило. Крупский поднялся и пошел спасать гипотетическую самоубийцу. Я потянулся следом. Но мы увидели лишь зареванную Елену, сидящую на краю ванны и воющую в голос. Шум воды был призван перекрывать ее вытье. И все. Тогда мы вдвоем просто взяли ее за руки и вытянули в комнату, где усадили на диван, и я налил ей стопку. Вскоре она уже смогла почти связно рассказать, что произошло. Оказывается, вернувшись из «Подземелья», Алекс повел себя неадекватно. Он кружил по комнате, и спать почему-то не ложился. Потом словно очнувшись, увидел, что Лена на него смотрит. Вот тут и началось. Она сделала паузу и, кажется, собралась, снова закапать. Но мы не дали ей такой воли: 

– Что началось? – рыкнул Крупский. 

– Он мне сказал… мне сказал… Что теперь увидел мир вверх ногами, и увидел его таким, какой он есть на самом деле, – выкрикнула Лена на одном дыхании. – Он…он сказал, что мы должны расстаться!

Я вспомнил сцену в клубе, висящего вниз головой Алекса, и невозможность понять, что же мне напомнила его поза. 

– Я не понимаю, что произошло, – прорыдала она голосом известной эстрадной певицы. И все ее лицо собралось в единый знак вопроса. Но в ответе этот вопрос не нуждался, потому что она и так знала ответ. Я почувствовал что-то, связанное с навязчивым дежавю последних дней. И близость разгадки породила быстрое, подобное молнии чувство, похожее на эйфорию. Только похожее, потому что мне трудно охарактеризовать это ощущение. Нет в языке слов, которыми можно описать мимолетные всплески некой «ясности», посещающие нас в минуту откровения. Словом, в ту секунду я понял, что она знает то, что я пытался безуспешно вспомнить несколько дней. 

– Ты знаешь, на что он был похож там? – осторожно, почти шепотом, спросил я. – Где я мог такое видеть?

Она взглянула на меня с подозрением. Она ждала чего-то другого, другого ответа, и сейчас не могла поверить, что я не увидел очевидное. 

– Я и вправду не совсем понял…, – сказал я жалобно. – Не совсем… Но, кажется, в этом был заложен какой-то смысл? 

– Смысл! – фыркнула Лена, становясь прежней. Ушла куда-то и вернулась с колодой карт.

– Сейчас-сейчас, – лихорадочно бормотала она, в поисках какой-то одной-единственной. – сейчас… Вот!

Я взял в руки этот клочок бумаги, и уставился на него. Это была карта «Повешенный». Человек, висящий вниз головой, одна нога согнута в колене…. 

– Но, – сказал я и замолчал. 

– «Повешенный», – свистящий шепот Лены стал угасать, и на последней умирающей ноте, словно бы для себя, она пробормотала, – Это карта жертвы.

Все оказалось просто до отвращения. Сколько раз в этой самой комнате Лена гадала мне и всем желающим. Я знал эту потрепанную карту наизусть. Какие только фокусы не выкидывает наше сознание. Она подозрительно взглянула на меня и снова залилась слезами. Тут в замочной скважине заскрежетал ключ, и на пороге возник Алекс. Сказать честно, мы его не ждали. И у меня вдруг появилось чувство, что я любовник, застигнутый, приехавшим из командировки, мужем. Крупский имел на физиономии то же «интересное» выражение. Мы замерли, как жены Лота, в предвкушении семейной сцены.

Алекс как-то бочком протиснулся в комнату, словно стеснительный гость и присел на краешек дивана. Лена выжидающе смотрела на него. Так мы втроем и рассматривали его, как какую-то театральную афишу. 

– Леночка, – застенчиво пробормотал Алекс и умолк. Наступило тягостное молчание. 

– Кофе хочешь, – тусклым голосом спросила Лена. – Я сделаю. 

– Да-да, – вежливо ответил Алекс. И тут же добавил, – Ты не думай, я не вернулся. Мне просто ДВД плеер забрать… Он же… мой… 

– Пожалуйста, пожалуйста, – так же вежливо ответила Лена из кухни. – Здесь все твое. Все и забирай. Все равно я скоро переселяюсь на пляж. 

– С чего бы? – кротко спросил Алекс. 

– А с того, что мне нечем платить за эту квартиру. Она для меня слишком дорогая, – не менее кротко подытожила Лена. И вышла из комнаты. Пока она там гремела чашками, Алекс сидел молча, но было видно, что сидеть ему не слишком удобно, и в любую минуту он вспорхнет и кинется к двери. Мы с Крупским затаили дыхание. В воздухе веяло грозой. И более всего страшил первый удар грома. Но, как ни странно, грома не случилось. Алекс допил свой кофе из малюсенькой чашечки. Из своей чашечки. Поговорил о погоде и откланялся. Уже с порога он крикнул Лене, опять засевшей на балконе: