Их дружба росла с годами, и когда они стали немного рассуждать, то решили, что не могут веселиться с прочими детьми, если одного из них не было; иногда отец пробовал одного не отпускать от себя весь день, а другого держала при себе мать; оба делались грустные, бледные и работали не-хотя, как больные; за то вечером, при встрече, они уходили гулять вместе, держась за руку, и не хотели возвращаться, сердясь на родителей за причинённое им горе. Скоро бросили попытки их разлучать; надо сознаться, не только отец и мать, но даже братья, сестры, дяди и тетки их очень любили и баловали. Они гордились ими за похвалы, которые слышали отовсюду, да и потом дети были красивыми, не глупыми и добрыми. Иногда отца Барбо тревожила их привычка быть постоянно вместе, особенно для будущего; он вспомнил слова Сажетт и старался иногда возбудить их зависть один к другому. Так, например, когда они оба шалили, он драл Сильвинэ за уши, а сам говорил Ландри: «Прощаю тебе на этот раз, ты всегда умнее». Но Сильвинэ не огорчался, что его уши горели, и радовался, что простили брата; за то Ландри плакал так горько, точно его наказали. В другой раз давали одному то, чего оба хотели; тотчас же, сладким они делились, а игрушку делали общей, или передавали ее один другому, не различая, кому она принадлежала. Когда одного хвалили, нарочно не замечая другого, именно другой радовался и гордился, что поощряют и ласкают его близнеца, и сам присоединялся к хору похвал. Словом, тщетно пробовали их разлучать; скоро все предоставили на волю Божью, так как вообще редко перечат нежно любимым существам, даже для их пользы. Все колкости обратили в шутку, а близнецы только этого и хотели. Оба были очень хитрые; часто они притворялись, что ссорятся и дерутся, чтобы их оставили в покое, но никогда не причиняли друг другу ни малейшего зла. Когда иной простак удивлялся их ссоре, они потихоньку смеялись над ним, и через минуту раздавалась их болтовня и пение, похожее на щебетание дроздов на ветке.
Несмотря на большое сходство и привязанность их, Бог, ничего не сотворивший одинакового на небе и земле, пожелал разделить их судьбу; тогда все убедились, что они были два разных создания, с другим темпераментом. Это обнаружилось очень скоро, после того, как они вместе причастились.
Семья отца Барбо быстро увеличивалась, благодаря его двум старшим дочерям, не терявшим времени производить на свет здоровых детей. Его старший сын, Мартин, красивый и сильный парень, был давно в услужении. Зятья очень любили работу, но иногда дела недоставало. У нас было несколько неурожайных годов, чему способствовали сильные непогоды и неудачная торговля, так что поселянам приходилось отдавать больше денег, чем класть себе в карман. Дошло до того, что отец Барбо не мог содержать всю свою семью, пришлось поместить близнецов в услужение.
Отец Кайлло из местечка ла-Приш предложил взять к себе одного из них для присмотра за быками; ему хотелось получать хороший доход с имения, а его сыновья были слишком велики или слишком малы для такой работы. Когда её муж завел об этом речь в первый раз, мать Барбо испугалась и огорчилась, будто никогда не предвидела грозящей разлуки с близнецами. Но она не возражала, потому что подчинялась слепо своему мужу. А у отца было много забот и он постепенно приготовлялся к этому. Сначала двойняшки плакали и три дня пропадали, приходя только к обеду и ужину. Они не говорили с своими родителями, и на вопросы, покорились-ли они, отвечали упорным молчанием; за то между собой бесконечно обсуждали свое положение.
В первый день они сильно горевали и не отходили друг от друга, словно боясь, что их насильно разлучат. Но отец Барбо был мужик сообразительный и терпеливо доверился действию времени. В самом деле, на другой день, убедившись, что их не принуждают, а рассчитывают на их собственное благоразумие, они более испугались родительской воли, чем всяких угроз и наказаний.
— Придется подчиниться, — сказал Ландри, — только решим, кто из нас пойдет? ведь нам предоставили выбор, а двух сразу отец Кайлло не может нанять.
— Мне все равно, ехать или остаться, — отвечал Сильвинэ, — если надо разлучиться. Мне безразлично будет жить не здесь; будь ты со мной, я скоро отвык бы от дома.
— Это так кажется, — возразил Ландри, — а на самом деле тот, который останется дома, будет меньше скучать; а другой расстанется с своим близнецом, с родными, с садом, с своими животными, словом, со всем ему близким и хорошим.
Ландри говорил довольно спокойно, но Сильвинэ снова заплакал; у него не было твердости брата, при одной мысли о предстоящей разлуке он не мог удержаться от слез. Ландри плакал гораздо меньше; он хотел взяться за самое трудное и избавить брата от всего остального. Скоро он убедился, что Сильвинэ боялся поселиться в чужом месте, в незнакомой семье.
— Послушай, брат, — сказал он ему, — если нам так тяжело расстаться, лучше уж я уйду. Ты сам знаешь, что я сильнее тебя, когда мы больны, что почти всегда бываем вместе, у тебя лихорадка продолжается дольше. Говорят, что мы можем умереть от тоски. Мне кажется, я не умру, но за тебя я не ручаюсь; поэтому мне будет легче знать, что ты остался с матушкой, она будет за тобой ухаживать и тебя утешать. Хотя я и не замечаю, что между нами делают разницу, все-таки, я думаю, тебя любят еще нежнее, чем меня, так как ты ласковее. Итак, оставайся, а я уйду. Мы будем близко жить. Земля отца Кайлло соприкасается с нашей, мы можем видеться каждый день. Я ведь люблю работу; потом я бегаю проворнее тебя и еще скорее приду к тебе, когда кончится мой трудовой день. У тебя немного дела, ты будешь заходить, гуляя, посмотреть, как я работаю. А я буду за тебя спокойнее, чем если бы ты ушел, а я остался. Вот почему согласись на мою просьбу!
Сильвинэ и слышать об этом не хотел; хотя он и был нежнее к отцу, матери и маленькой Нанетте, чем Ландри, но он боялся навалить все бремя на своего дорогого близнеца.
После долгих споров, они вынули жребий, и он выпал на долю Ландри. Сильвинэ не удовольствовался этой попыткой и погадал на орел и решетку. Три раза орел выпадал ему, все приходилось ехать Ландри.
— Видишь, сама судьба за меня, — сказал Ландри, — не надо ей противиться.
На третий день Сильвинэ все еще плакал, а Ландри совсем успокоился. Сперва мысль об отъезде огорчала его еще больше, чем брата, так как он все время сознавал необходимость подчиниться отцовской воле, но постепенно он свыкся с мыслью об отъезде, обсудив весь этот вопрос, а Сильвинэ до того отчаивался, что не мог рассуждать. Уже Ландри твердо решил ехать, а Сильвинэ еще колебался. Притом Ландри был немного самолюбивее брата. Им часто твердили, что из них не будет никакого толка, если они не привыкнут расставаться; а Ландри, гордившийся своим четырнадцатилетним возрастом, хотел показать, что он не ребенок. С самого первого раза, когда они полезли на верхушки дерева за гнездом и до сих пор он всегда убеждал и увлекал брата. Ему удалось и теперь его успокоить, вернувшись домой вечером, он объявил отцу, что оба покорились долгу, что они бросили жребий и ему, Ландри, приходилось смотреть за быками в местечке ла-Приш.
Отец Барбо посадил двойняшек к себе на колени, хотя они были уже большие и сильные, и произнес им следующую речь: — Дети мои, вы уже большие и разумные, вижу это из вашего послушания и очень доволен вами. Помните, что, угождая родителям, дети угождают и Господу Богу на небе, и Он не покидает их. Не хочу знать, кто из вас решился раньше. Но Богу это известно, и Он благословит того, кто решился, равно того, который послушался.
Потом он подвел близнецов к матери, чтобы она их похвалила; но мать Барбо поцеловала их молча, так как слезы душили ее.
Ловкий отец Барбо отлично знал, кто был решительнее и кто привязчивее. Он не хотел охлаждать добрых намерений Сильвинэ, понимая, что Ландри могло только поколебать в своем намерении отчаяние брата. Итак, он разбудил Ландри на заре, стараясь не задеть Сильвинэ, спавшего рядом с ним.