Мать Барбо не могла надивиться уменью маленькой Фадетты и вечером сказала мужу — Сильвинэ сегодня лучше себя чувствует, чем за последние шесть месяцев. Он ел все, что я ему давала, без всяких гримас. Но поразительнее всего то, что он чтит Фаддету как Бога; он ее расхваливал все время, — говорит, что хочет скорей поправиться, чтобы поторопить свадьбу Ландри. Это просто невероятно! Не знаю, пригрезилось-ли мне все это или это правда, наяву!

— Чудо или нет, — ответил ей муж, — но Фаншон девушка умная и принесет счастие всей нашей семье.

Через три дня Сильвинэ уехал за братом в Артон. Он просил у отца и Фадетты быть первым вестником радостного события.

— Самое мое горячее желание исполнилось, — воскликнул Ландри, изнемогая от блаженства в объятиях брата;— ты сам приехал за мной и имеешь счастливый вид!

Они вернулись вместе, не развлекаясь в дороге и торопясь приехать, в этом нет никакого сомнения. Не было более счастливых людей, чем все обитатели Бессонньеры, когда они сели в тот день ужинать, с маленькой Фадеттой и её братом Жанэ среди них.

За эти шесть месяцев жизнь всем улыбалась; маленькую Нанетт посватали за Кадэ Кайлло, который считался лучшим другом Ландри, после всех своих. Решено было обе свадьбы отпраздновать в одно время. Сильвинэ очень сошелся с Фадеттой и во всем советовался с ней; она имела на него большое влияние и он любил ее, как сестру. Теперь он поправился и его ревность совсем прошла.

Если иногда он впадал в грустную задумчивость, стоило только Фадетте его пожурить, и тотчас он делался веселым и общительным.

Обе свадьбы совершились за одной и той же службой; средства были хорошие и пир устроили на славу. Даже благоразумный отец Кайлло напился на третий день. Ничто не смущало счастия всей семьи и даже всей страны, можно сказать, потому что оба семейства, Барбо и Кайлло, были богаты, а Фадетта еще богаче их вместе взятых, и они помогали всем. Фаншон была незлопамятна и платила за прежние обиды добром. Ландри купил хорошее имение, которым управлял сам, с помощью жены; там они впоследствии выстроили дом для призрения всех несчастных детей общины каждый день до четырех часов. Фадетта сама обучала их с братом Жанэ; они внушали им истинную веру и помогали в нищета.

Она помнила свое одинокое и несчастное детство; своим здоровым и красивым детям она, с ранних лет, внушала быть добрыми и сострадательными к бедным и заброшенным.

Но что сталось с Сильвинэ посреди всего этого семейного благополучия? Месяц спустя, после свадьбы брата и сестры, когда отец стал уговаривать его жениться; он сказал, — вещь непонятная для всех и сильно озаботившая отца Барбо! — что он не имеет склонности к браку, и что он давно хочет привести свое заветное желание в исполнение, т. е. поступить на военную службу.

У нас, в семьях, мало мужчин; редко кто добровольно поступает в солдаты, потому что земля требует много работников. Решение Сильвинэ всех поразило — он и сам не находил другого объяснения, кроме внезапной прихоти и любви к военному, которой прежде в нем не замечали. Никто не мог уговорить его, напрасно пробовали отец, мать, братья, сестры и даже Ландри, никому не удавалось сломить его упрямства. Обратились тогда к Фаншон; она считалась самой разумной советчицей в семье.

Два часа проговорила она с Сильвинэ; оба вышли заплаканные, но спокойные; Сильвинэ более чем когда либо настаивал на своем отъезде, Фадетта одобряла его, значит, пришлось покориться.

Все семейство было такого высокого мнения о всеведении Фаншон, что даже мать Барбо сдалась, с горькими слезами. Ландри очень горевал, но жена ему сказала:

— На все воля Господня. Мы не должны удерживать Сильвинэ. Верь мне и не расспрашивай меня!

Ландри проводил брата далеко и нес его узелок на плечах, когда он возвратил ему его вещи, ему показалось, что он отдает свое собственное сердце. Он вернулся совсем больной, и целый месяц жена за ним ухаживала, потому что он с горя заболел.

А Сильвинэ продолжал свой путь до границы, очень бодрый и здоровый: как раз в это время начались славные войны императора Наполеона. Сильвинэ не имел призвания к военной службе, но поборол себя. Скоро его отличили, он был не только храбр в сражениях, но даже рисковал, словно нарочно, своей жизнью, во всем он был кроток и послушен, но себя не щадил. Его хорошее воспитание способствовало его повышению; после десятилетней безукоризненной службы его произвели в капитаны и дали ему крест.

— Ах! хоть бы он теперь вернулся, — сказала мужу мать Барбо в тот вечер, когда они получили дружеское письмо от Сильвинэ с подробными расспросами о них, о Ландри и Фаншон, словом, о всех, от мала до велика. — Ведь он почти добился генеральского чина. Пора ему и на отдых!

— Зачем ему менять чин, — сказал отец Барбо, — и так он делает честь семье мужиков.

— Фадетта отлично все предсказала, словно она предвидела, — продолжала мать Барбо.

— А все-таки никогда не пойму, каким образом пришла ему эта мысль в голову? Отчего он так переменился? — спросил её муж, — ведь он любил удобства и спокойствие.

— Эх, старина, — ответила мать, — невестка-то наша хорошо знает, в чем дело. Но и меня не проведешь! Я сама все понимаю.

— Давно бы должна мне все сказать, — продолжал отец Барбо.

— Дело в том, — сказала она, — что наша Фаншон большая колдунья! Она очаровала Сильвинэ, помимо своей воли, гораздо более, чем сама того хотела. Когда она в этом убедилась, она постаралась вразумить Сильвинэ, но не смогла. Наш мальчик, видя, что он засматривается на жену брата, решился уехать, по долгу чести, в чем его поддержала и одобрила Фаншон.

— Если это так, — ответил отец Барбо, почесывая за ухом, — боюсь, что он никогда не женится. Купальщица из Клавьер в былые времена нам предсказала, что Сильвинэ охладеет к брату, или полюбит женщину; но за то всю жизнь он будет любить только ее одну, потому что его сердце слишком привязчиво и страстно для того, чтобы полюбить во второй раз.