— Вероятно, вы рассказали это Ландри, — продолжал отец Барбо. — Может быть, деньги играли роль в его любви к вам?

— За это я ручаюсь, отец Барбо, — ответила маленькая Фадетта. — Я задала себе целью быть любимой за мои прекрасные глаза, и не была так глупа, чтобы говорить, что их красота заключается в кошельках из чешуи. А впрочем, я могла это сделать без страха. Ландри любил меня так честно, что никогда не справлялся о моих средствах.

— А после смерти вашей бабушки, милая моя Фаншон, — сказал отец Барбо, — можете-ли вы мне дать честное слово, что Ландри не узнал ни через вас, ни от кого другого, про ваши дела?

— Могу дать, — ответила Фадетта, — как Бог свят, кроме меня, только вы все знаете.

— А как вы думаете, любит вас Ландри до сих пор? Имели вы доказательства того, что он вас не забыл со смерти вашей бабушки?

— Имею самое верное доказательство; сознаюсь вам, что Ландри приходил меня навестит через три дня после её смерти и поклялся умереть от горя, если я не буду его женой.

— А что вы ему на это сказали, Фаншон?

— Я не обязана вам повторять мои слова, отец Барбо, но все-таки отвечу вам для вашего спокойствия. Я ответила, что нечего торопиться с свадьбой, что я никогда не дам моего согласия против воли родителей моего жениха.

Фадетта произнесла эти последние слова так гордо и надменно, что отец Барбо встревожился.

— Я не имею права вас допрашивать, Фаншон Фадэ, — вымолвил он, — и не знаю ваших намерений: хотите-ли вы осчастливить моего сына или сделать его несчастным, но я знаю только одно: что он вас безумно полюбил и, будь я на вашем месте, я бы сказал, если бы хотел бескорыстной любви, как вы: Ландри Барбо полюбил меня в лохмотьях, когда все от меня отворачивались и родители сами порицали его выбор. Он нашел меня красивой, когда все считали меня безнадежной дурнушкой; он полюбил меня, несмотря на все несчастья, которые повлекла эта любовь; он любил меня в разлуке; словом, он полюбил меня так прочно, что я не могу в нем сомневаться и не хочу думать о другом муже.

— Давно я твердила себе все это, отец Барбо, но повторяю вам, что мне слишком тяжело вступать в семью, которая за меня краснеет и принимает меня только из сожаления.

— Если только это вас удерживает, то не сомневайтесь дольше, Фаншон, — продолжал отец Барбо, — семья Ландри вас уважает и будет вам рада. Не приписывайте нашей перемены вашим средствам. Нас не бедность отталкивала от вас, а дурные слухи. Никогда я не согласился бы вас назвать моей невесткой, если бы эти слухи были основательны, хотя бы мой отказ стоил жизни Ландри. Я нарочно ходил сам в Шато Мейллант и справлялся обо всем до мельчайших подробностей. Теперь я согласен, что вас оклеветали, что вы честная и умная девушка, как нам говорил Ландри. Я пришел просить вас быть женой моего сына, Фаншон Фадэ, и если вы согласны, он будет здесь через неделю.

Это заключение, которое она предвидела, обрадовало маленькую Фадетту, но она не показала своего удовольствия, желая, чтобы ее уважала её будущая семья, а потому отвечала сдержанно.

Отец Барбо ей сказал: — Вижу, дитя мое, что вы еще сердитесь на меня и на моих, в глубине вашего сердца. Не требуйте извинений от пожилого человека; довольствуйтесь добрым словом, когда я вам говорю, что вы будете нами любимы и уважаемы. Верьте отцу Барбо, он никогда никого не обманывал. Хотите-ли вы помириться с ним и поцеловать его, как избранного опекуна, или, как отца, который будет считать вас своей дочерью?

Маленькая Фадетта не могла долее сдерживаться, она обняла обеими руками отца Барбо, и его старое сердце забилось от счастья, когда она его поцеловала.

Все условия скоро были порешены. Свадьбу назначили тотчас по окончании траура Фаншон, остановка была только за Ландри. Когда мать Барбо пришла в тот же вечер поцеловать и благословить Фаншон, она сказала, что Сильвинэ снова заболел при известии о женитьбе брата, и поэтому она просила отсрочки на несколько дней, чтобы вылечить и утешить своего другого сына.

— Напрасно сказали вы ему, что он видел меня наяву у своего изголовья, мать Барбо, — сказала маленькая Фадетта. — Теперь его желание будет наперекор моему и я не сумею его вылечить во время сна. Может быть, мое присутствие будет ему неприятно и ухудшит его болезнь.

— Не думаю, — возразила мать Барбо; — когда ему стало худо, он лег со словами: «Где же Фадетта? Она мне помогала, разве она не вернется»? Я обещала ему привести вас и он ждет вас с нетерпением.

— Сейчас иду, только на этот раз буду действовать иначе; прежнее средство ему не поможет, раз он узнает про мое присутствие.

— Вы не берете с собой ни пилюль, никаких лекарств, — спросила мать Барбо.

— Нет, — ответила Фадетта, — ведь телом он здоров, а болен духом. Постараюсь вразумить его, но не ручаюсь за успех. Обещаю вам только терпеливо ждать возвращения Ландри и не просить вас вызвать его до тех пор, пока его брат не поправится. Ландри сам это просил, я знаю, что он одобрит меня за то, что я не тороплю его приезда.

Когда Сильвинэ увидал Фадетту у своего изголовья, он имел недовольный вид и не ответил на её вопрос: не лучше-ли ему? Она хотела пощупать ему пульс, но он отнял руку и отвернулся к стене. Тогда Фадетта знаком удалила всех и потушила лампу, когда все вышли. В комнату вошел свет луны, как раз было тогда полнолуние. Потом она вернулась к Сильвинэ и сказала ему так повелительно, что он беспрекословно ей повиновался:

— Дайте мне ваши руки, Сильвинэ Барбо, и отвечайте мне всю правду. Ведь вы не платите мне за мое беспокойство, я ухаживала за вами не для того, чтобы терпеть ваши дерзости и неблагодарность. Слушайте внимательно мои вопросы и отвечайте без запинки.

— Спрашивайте, что хотите, Фадетта, — ответил Сильвинэ, изумленный строгим тоном этой девочки, которой он часто кидал вслед камнями, в былые времена, за её насмешки.

— Сильвэн Барбо, — продолжала она, — вы, кажется, хотели умереть?

Сильвинэ мысленно вздрогнул от этих слов, но она крепче сжимала его руку, словно подчиняя его своей власти, и он прошептал смущенно:

— Конечно, смерть была бы для меня большим счастьем. Я вижу, что только сгораю и стесняю моих родных своей болезнью и…

— Говорите, Сильвэн, не скрывайте от меня ничего.

— И моей ревностью, которую я не в силах побороть, — удрученно проговорил Сильвинэ.

— И также вашим дурным сердцем, — сказала Фадетта так сурово, что он рассердился и испугался одновременно.

— Отчего вы говорите, что у меня дурное сердце? — спросил он. — Вы меня оскорбляете, потому что видите, что я не могу защищаться.

— Я говорю вам правду, Сильвинэ, — продолжала маленькая Фадетта, — скажу вам больше. Я нисколько не сочувствую вашей болезни, потому что знаю, что она не тяжелая. Если вам и грозит какая-нибудь опасность, так это только сойти с ума; а вы, кажется, очень усердно добиваетесь этого. Не знаю, до чего доведут вас ваша слабохарактерность и ваше притворство.

— Можете упрекать меня в слабохарактерности, но упрека в притворстве я не заслужил! — возразил Сильвинэ.

— Не пробуйте оправдываться, Сильвинэ, я знаю вас лучше, чем вы сами; и говорю вам, что слабость порождает лживость; вот почему вы неблагодарны и любите только самого себя.

— Вероятно, брат Ландри очень меня вам бранил, что вы такого дурного обо мне мнения, Фаншон Фадэ. Ведь вы только можете меня знать с его слов, значит, он совсем не любит меня.

— Вот этого-то я и ждала, Сильвэн! Я знала, что сейчас же вы начнете жаловаться и обвинять вашего брата. Ваша дружба к нему переходит в злость и досаду, до того она невероятна и безрассудна. Я и заключила, что вы на половину не в своем уме и вовсе не добрый. А я говорю вам, что Ландри любит вас в десять тысяч раз больше, чем вы его, он всем это доказывает — он никогда не упрекает вас и не причиняет вам никакого горя, не то что вы ему. Напротив, он всегда вам уступает и угождает. Как же вы хотите, чтобы я не заметила между вами разницы? Чем строже я к вам относилась, тем более хвалил вас Ландри. Я считаю, что только несправедливый мальчик может не оценить такого доброго брата.