В то же время родственник графа Толстого (автора трилогии) Хитрово затащил меня к министру Ермолову. Хитрово был и поэтом. Позднее он мне подарил книжку своих стихов. Как-то раз он попросил для своей матушки, приехавшей из Калуги, прочесть несколько отдельных сцен из трагедии «Царь Федор», так как в театр она не могла ходить по случаю траура. Я условился, что если почувствую усталость, то немедленно прекращу чтение. Очень волновался, так как пришлось читать за всех действующих лиц. Я прочел всю пьесу подряд, а во время маленьких антрактов подогревался коньяком. Здесь я встретился впервые с Владимиром Сергеевичем Соловьевым, от лица и глаз которого я не мог оторваться.

Но где я любил бывать, так это у Николая Георгиевича Гарина-Михайловского, знаменитого инженера и славного писателя, автора «Детства Темы», «Гимназистов», «Студентов», «Инженеров». Он был другом нашего театра и ставил там свою пьесу «Орхидея», в которой мне очень удалась роль пьяницы студента[58]. Знакомство наше началось еще до постановки «Царя Федора», он всегда старался привести меня к себе вместе с моей гитарой. После успехов в «Федоре» каждую неделю наша труппа артистов собиралась у Н. Г. Михайловского. Вокруг него всегда было много молодежи, студентов и курсисток. Все они его очень любили. Это были незабвенные вечера (пение, музыка, гитара, рассказы).

В один из вечеров я пришел радостный, что наконец-то завтра подпишу контракт в Озерки к Казанскому. Ведь предлагают мне тысячу рублей в месяц, с тем, чтобы я сыграл не менее пятнадцати раз царя Федора. Для меня тогда это была большая сумма. Я получал до «Федора» только 250 рублей в месяц, так как мне сбавили 50 рублей, как я уже говорил. После третьего спектакля «Федора» дирекция торжественно пришла на сцену и, сказав мне несколько теплых слов, предложила прибавку в 250 рублей (всего 500). Хотели уравнять меня с первыми персонажами, получавшими 500 рублей: Бравичем, Тинским, Бастуновым и Михайловым. Услыхав это, я обиделся и сказал: «Мне судьба послала подарок, судьба меня и наградит. Вы можете только сбавлять, а не прибавлять». Суворин,  услыхав эту фразу, насторожился и спросил меня: «В чем дело?» Я рассказал ему про случай, бывший со мной. Он, как и все, узнавши только теперь об этом, страшно возмутился и стал кричать: «Я в этом театре больше оставаться не желаю». И быстро пошел к выходу. В конце концов он написал мне очень трогательное письмо и предложил взять мне полный без расходов бенефис в одиннадцатое представление «Царя Федора Иоанновича». Я согласился и посоветовался с практическими товарищами. На шестом спектакле пошел в контору дирекции и настоял, чтобы до одиннадцатого спектакля не сбавляли цен, повышенных только на восемь спектаклей. Дирекция согласилась. Сбор у меня был полный, и по моим бенефисным ценам они продолжали ставить «Царя Федора» ежедневно, делая все время аншлаги. В первый сезон я сыграл «Царя Федора» более ста двадцати раз[59]

Суворин вообще ко мне очень хорошо относился, любил меня, говорил: «Что вы никогда не попросите меня написать о себе? Вы какой-то бессребреник». Особенно он меня растрогал в случае с моим отцом. В один из спектаклей «Федора» казенные места все были заняты, а мой отец каждый раз смотрел «Федора» и говорил мне: «У тебя сегодня опять новое вот то-то и то-то, все по-другому, лучше, чем всегда». Он очень этим радовал меня. Как-то я привел его на сцену и поставил смотреть меня из-за кулис. Суворин, проходя через сцену в свою ложу, увидал постороннего человека и сказал: «Послушайте, собственно говоря (это была его поговорка), почему вы здесь? Кто вам дал разрешение?» — «Меня поставил сюда мой сын Павел Орленев, играющий царя». Суворин очень растерялся, сконфузился, начал извиняться, пригласил в свою ложу и посадил на свое место около барьера. И здесь в антрактах много говорил хорошего отцу: «Он у вас какой-то особенный, не от мира сего».

Приглашение Казанского не понравилось Гарину, он потушил мою радость, говоря: «Вы наивный человек, Орленев, вы действительно, как говорит Суворин, “не от мира сего”. Вы должны получать по тысяче рублей за выход; если вы этого не сделаете, вы будете большой тряпкой. Я говорю вам: вы должны устроить свою поездку, создать победное шествие по всей России с “Царем Федором Иоанновичем”. Во-первых, вы этой ролью завоюете себе  громадное имя, а во-вторых, целый капитал, который дает вам обеспечение для проведения всех ваших идейных планов». В этот вечер у Николая Георгиевича было много артистов из суворинского театра. Среди них были Михайлов, Бравич, Егор Чернов, Кондрат Яковлев и многие другие. Весь вечер был посвящен разговорам о предполагаемой поездке. Выслушав план, Николай Георгиевич сказал: «Орленев — вы счастливый человек, потому что у меня как раз есть деньги, которые я могу дать на подъем дела». Составили маленькое совещание, и я тотчас же отправился хлопотать по разработанному плану.

По совету Николая Георгиевича, я отправился к Ленскому-Оболенскому, одному из лучших администраторов, с ним я ездил вместе с Владимиром Николаевичем Давыдовым в гастрольном его турне. Ленский с восторгом согласился и посоветовал мне взять на два месяца монопольное право у наследников автора трилогии А. К. Толстого. Я хорошо знаком был, как уж говорил, с Хитрово (наследник автора). Отправился к нему. Он был в стесненных обстоятельствах. «Слушайте, Орленев, мне необходимы 300 рублей до зарезу». Я сказал: «Вот кончится сезон в Малом театре, дайте мне монополию на вашу пьесу, и я дам 300 рублей». Он мне ответил: «Вы на это не надейтесь. Ко мне за разрешением уже обращались Дестомб, Диевский, Дальский и многие другие, и им М. П. Соловьев, главный начальник Управления по делам печати ответил, что безусловно провинция не увидит пьесы “Царь Федор Иоаннович”». Я тогда, охваченный какой-то верой, сказал: «Мне он разрешит, только вы обеспечьте меня своим согласием на двухмесячную монополию». Он согласился.

Я по горячим следам отправился к цензору Соловьеву. Принял он меня благосклонно, но, переговорив со мной, заявил, что разрешение поездки невозможно, он не позволит дискредитировать царскую власть, развозя пьесу по России. Я еще раза два был у него, приводя ему всевозможные доводы, но все же я получил отрицательный ответ. Последний раз он меня даже не принял и разговаривал со мной через дверную цепь.

Настроение мое было невеселое. Все планы рушились. И Казанский, получив от меня отказ, стал набирать труппу для фарса. Сижу я как-то раз очень расстроенный, в полном одиночестве, за чашкой кофе и рюмкой коньяку в ресторане  Палкина, подходит к моему столу Аким Львович Волынский (Флексер). Был он поклонником Малого театра и очень меня как актера любил. «Что вы такой грустный?» Я рассказал ему про свое горе. Он сказал: «Уж этот Соловьев, его ничем не собьешь, вот только разве вы сумеете сыграть на его слабой струне, тогда успех будет обеспечен». И тут же посоветовал мне следующее: «Соловьев обладает большими сведениями об Италии, про которую написал множество книг, идите к нему и попросите его рассказать вам о Франциске Ассизском, о Вероне, где могила Ромео и Джульетты, о римских катакомбах». Я вынул карандаш и на манжетах записал его советы.

На другой день, вооружившись решимостью и отчаянностью, я отправился к Соловьеву и громко позвонил. Он приоткрыл дверь и, увидав меня, хотел ее захлопнуть. Я, воспользовавшись минутой, приоткрыл дверь, державшуюся на цепочке, и успел сказать: «Я совершенно по другому делу, уверяю вас! Я пришел узнать, где можно достать ваши книги о римских катакомбах, о Франциске Ассизском, о могиле Ромео и Джульетты». Тогда он отворил дверь и, впустив меня, спросил: «В чем дело? Объясните». Я сказал: «Дирекция Малого театра, желая восстановить мое здоровье, растраченное на “Федора”, дает мне некоторую сумму на поездку за границу. Я всю мою жизнь мечтал путешествовать по Италии, и вот мне сказали, что лучше вас никто этой страны не знает; посоветовали прочесть ваши произведения. Во всех библиотеках они нарасхват, а в книжных магазинах купить их я не в состоянии. Будьте добры, составьте маршрут, в который входили бы Верона, могила Ромео и Джульетты, Рим». Он повел меня к себе в кабинет и сказал: «Это я для вас с большим удовольствием сделаю», — и сейчас же полез доставать книги. Подставил лестницу к книжной полке и стал подавать мне един за другим большущие фолианты. Большой письменный стол был завален этими книгами, и книги пришлось класть на пол. Он загорелся до того, что даже помолодел и начал, нервно ища в книгах свои любимые места, перечитывать их мне. Предложил мне курить, угостил очень хорошей сигарой. Я себя чувствовал, как Глумов в кабинете Мамаева (в комедии Островского «На всякого мудреца довольно простоты»). Продержал он меня у себя часа  три. Маршрут оказался такой, что нужно ездить не менее полугода. Я состроил очень печальное лицо и сказал: «О, зачем я к вам пришел, зачем весь отдался красоте ваших рассказов, ведь дирекция мне дает денег всего недели на три». Он сочувственно покачал головой, а я тут же приступил к моей цели и сказал: «Вот если бы мне удалось объездить прежде главные города России, где есть большие театры, и поиграть свою роль с полным ансамблем, костюмами и декорациями Малого театра, во главе с таким администратором, как князь Оболенский-Ленский, тогда я, конечно, мог бы побывать после везде, где вы советовали, и наполнился бы чудеснейшими впечатлениями на всю мою дальнейшую жизнь!» Тогда он спросил: «А разве вам Суворин дает всю обстановку?» — «Да, — ответил я, — и с полным ансамблем, всеми сотрудниками, декорациями и бутафорией. Роль Годунова будет играть Ленский — князь Оболенский, он же поведет под свою ответственность и все дело». — «Как, — воскликнул цензор Соловьев: — Паша Ленский князь? В какие же города вы хотите съездить?» Я назвал все главные города России. Он спросил: «Сколько времени продолжится ваша поездка?» — «Всего полтора месяца». — «Ну, хорошо, приходите ко мне завтра или, лучше, позвоните мне на другой день часов в двенадцать, и я вам дам ответ». С большим волнением я провел весь день, и еще с большим трепетом звонил ему по телефону. «Орленев, это вы? Приходите завтра в час дня, вместе с Ленским-Оболенским. Разрешение на поездку я вам дам». И прибавил: «Кстати, захватите итальянский маршрут, я надумал некоторые изменения». Я сейчас же поехал к Гарину, взял у него денег. Сговорился по телефону с Хитрово. Встретились мы с ним в ресторане Кюба и там за обедом набросали черновой контракт.