Изменить стиль страницы

- Царицы несут двойное бремя, они разделяют участь мужа и иго собственных забот, которые их преследуют каждый день. Мудрые царицы несли это бремя гордо, незаметно для окружающих, и были утешением и опорой своих мужей.

Царь обмяк, доверчиво стал говорить ей о своих опасениях, показал ей письмо доносчика.

- Вот диковина! - иронично заметила царица. - Я каждый день получаю такие письма, посредством которых хотят внушить мне ненависть к тебе.

Она принесла такое же письмо, адресованное царице. В нём был донос на Никифора, который якобы разлюбил её и домогается руки малолетней девицы из болгарского царственного дома, хотя эта девица предназначалась Феофано в жены молодому царевичу Роману.

- Какая низкая клевета! - воскликнул царь, которому претила не только распущенность, но и какое-либо легкомыслие в этом роде. - Чтобы я покушался на честь своей невестки и напакостил пасынку?!

Он обнял её, она застенчиво заулыбалась.

- И в самом деле, эти доносчики хотят поссорить меня с тобой. Но это не удастся…

Царица стала глотать горькую слезу: Такого рода поддельных писем у неё было заготовлено много: она показывала их друзьям - патрикиям и приберегала на случай. Письмо было как нельзя лучше кстати.

Никифор поднял её на руки и понёс к царственному ложу. На этот раз царица одарила его самыми пылкими ласками. Он был в восторге. Жена была довольная, счастливая. Это подняло его дух. Ни слова упрёка больше не вымолвил царь, ни тени недовольства, он был счастлив. Он только восхищался ею. Он испытал свежесть супружеских ласк.

- Мой несравненный, - сказала Феофано после исступлённых и горячих объятий, - наше блаженство было бы ещё слаще, если бы меня не омрачали эти слухи, которые злые люди распускают вокруг нас. На рынках и площадях жены ремесленников и торговцев открыто произносят, что царь сошёл с ума, он хочет оскопить царевичей-пасынков и постричь их в монахи; дескать удаляет от себя лучших полководцев, а престол готовит брату куропалату Льву… этому пропойце…

Царица всхлипнула:

- Из-за удаления Цимисхия из столицы всему этому верят и поносят царя. Вот сейчас я позову взятых на площадях…

Царица велела вызвать из подземелья измученных и истерзанных пыткой, сбитых с толку пущенными ею самою в ход слухами о преступных замыслах царя… Они повторили то, что было велено царицей сказать под пыткой. Царь выслушал их и велел отпустить, и растроганный вниманием и заботами о себе своей жены, начал каяться:

- Это моя опрометчивость… Мнительность… И всё из ревности…

Он стал ласкаться к ней и называть её «Самым нежным очарованием».

- Мудрый правитель, справедливейший и великодушнейший, славившийся знатоком человеческой натуры и уменьем пользоваться людьми, оказался жертвой самой презренной ревности, жертвой наветов. И к кому? К племяннику своему, благовоспитаннейшему патрикию, благороднейшему из смертных!

- Господь нас избавит от подобной опрометчивости, - вздохнул василевс, припадая к груди своей венценосной супруги.

- Удалить способного и безгранично преданного полководца от себя, в угоду глупой молве, которую должен только презирать мудрый и храбрый властитель.

- Да, да, верно, всё верно, - повторял василевс, счастливый от сознания, что жена говорит то, что и ему приятно.

- Бросить тень на безупречное поведение жены?! Нет, это выше моих сил…

- Господь бог впредь избавит меня от такого греха и соблазна… Он всё видит, господь.

- Заподозрить жену, которой доставляет неизреченную радость лишь одно только созерцание своего повелителя… Нет, я не узнаю своего Никифора, который всегда презирал низменные козни царедворцев и гнусный ропот и жалобы неблагодарной черни…

- Да, зря я дал волю гневу… Согрешил… - лепетал царь, упоенный такой восхитительной лаской и доверчивостью своей жены, что выпадало на его долю редко. - Я в самом деле впадаю в старческую подозрительность… И я рад признаться, что это так.

Царица весело и звонко расхохоталась:

- Боже мой, какая наивность, чисто солдатская… Цимисхий, овдовевший два года назад, только и обеспокоен теперь тем, чтобы найти верную спутницу жизни… Но ты знаешь его разборчивость…

- Однако очень часто он бывал у тебя, это бросалось в глаза…

- Цимисхий бывал у меня часто, это верно. Но ни для кого это не было секретом…

Она перечислила ему все дни, в которые он бывал. Эти сведения точно совпадали со сводкой куропалата…

- Ты знаешь, что он сватает Феодору, нашу родственницу, дочь моего тестя Константина…

- Благочестивая девица. Я сам готов быть в качестве её свата…

- Она старовата и не очень умна… Но дочь царя… Разве разбирают возраст дочерей царя. Это даже неприлично.

- Мне нравится, что он остепенился наконец. И пусть поскорее находит жену, а не распутничает. В чём же у них дело застопорилось?..

- Феодора ждёт, когда с Цимисхия будет снята опала.

- Пожалуй, это будет вернее.

Он потребовал вернуть указ, велел его похерить:

- Довольно обо всем этом…

Царица ластилась к нему сильнее, чем когда-либо. Василевс был счастлив. Феофано принадлежала ему не только телом, но и духом. Она сейчас обезоруживала его всем: видом, полным покоряющего огня и страсти, роскошной волной черных кудрей, искромётным остроумием и бесконечной весёлостью.

- Кроме того, и заслуги его перед тобой не малые, - сказала она.

Царица намекнула ему на то, что без Цимисхия он не овладел бы троном… Это сейчас было неприятное напоминание, ибо воскрешало в памяти факты полководческой зрелости Цимисхия, его популярности в войске, его ум и мужество…

- Всё-таки это - опасный человек, - сказал василевс, и нахмурился…

Царица тут же пустила в ход все свои уловки и погасила мрак его души.

- Кого ты испугался? Отставного доместика? Стыдись! Неужели ты стал трусом? Везде тебе чудятся заговоры, измены, предательства, мятежи. Но если даже и были бы мятежи, измены, заговоры - вот тебе моя клятва: я не покину тебя, не уйду из дворца, я умру рядом с тобой, умру василисой.

Никифор был в восторге. Он окончательно успокоился. Жена на этот раз его умилила своей любовью, преданностью, готовностью к жертвам ради него.

- Государь мой, - произнесла со слезами благодарности на глазах царица, - из Болгарии приехали невесты моих малолетних сыновей… Я пойду угощать их. А ты не запирай дверей и отошли постельничьего, пусть спит… Я опять приду к тебе на ночь, и мы проведём её в ещё более сладком блаженстве.

Но Феофано не пришла к мужу. Около полуночи она вывела из потайной комнаты заговорщиков, сподручных Цимисхия и увела их винтовой лестницей на крышу. Они были вооружены. Царица удалилась в покои, а заговорщики остались на крыше…

Глава XXIII. ОН ВСЕХ ПОБЕДИЛ, КРОМЕ ЖЕНЩИНЫ

В эту ночь по Золотому рогу плыла лодка. В ней сидело несколько вооружённых человек. Они усердно гребли и гнали лодку вдоль берега. Дул холодный северный ветер, был декабрь 969 года. Лодка напористо прорезала гребни волн и стремительно двигалась в направлении Священных палат. И вот остановилась недалеко от царского дворца. Люди бесшумно высадились, стряхнули с себя мокрый снег и огляделись. У них в руках были мечи, а на самих - панцири. Тихо люди пошли маленькой колонной, в середине её - Иоанн Цимисхий.

Когда подошли к стене дворца, была уже глухая ночь. Цимисхий постучал три раза в ворота (это был условный знак), и стража впустила их без оклика. Они подошли к Священным палатам. С крыши на верёвках был спущен короб. В него они по очереди садились и поднимались на крышу. С крыши потайной лестницей спускались в покои царицы. Феофано сказала им, что куропалат у себя с девками и его легко сейчас обезвредить.

Масляные и смоляные светильники в коридорах так чадили, что трудно было определить назначение встречающихся помещений. Один Цимисхий хорошо знал расположение залов и покоев. Он повёл за собою всех сообщников. Долго они шли по залам, переходам, лестницам. Наконец Цимисхий толкнул дверь, и в ярко освещённом зале заговорщики увидели картину попойки, которая была обычной в жилых помещениях Льва Фоки. На коврах и на софах лежали в небрежных и непристойных позах нарядные девки вперемежку с собутыльниками. По столам и по полу были расставлены сосуды и кубки. На помосте поясничали мимы и клоуны, приглашённые из цирка. Всё это двигалось, шевелилось, орало. При виде вооружённых витязей все смолкли и стали расползаться на четвереньках по углам и прятаться за мебелью.