- Добро, - крикнул кто-то из купцов. - Уважительное слово. Мы имеем славные реки: Дон, Волгу, Донец, Днепр, а выход из них в море - не наш. Куда это дело годится? Мы заперты… как в сундуке.

- Заперты! Заперты! - послышалось со всех сторон. - Слепой дом. Ни выпрямиться, ни потянуться… Дурашная жисть.

- Бабий кут. Затина.

- Вот именно, - встрянул Святослав, - затина. Какой толк владеть большими землями и не иметь морей? Можно задохнуться.

- Можно задохнуться, - пронеслось как шум по гриднице. - Не слушай, князь, супротивников. Людям ленивым да боязливым никогда ни в чём не везёт.

- Вот видите, дружина идёт со мною, - сказал Святослав. - Я хочу спросить воинов киевских полков и их воеводу, поедут ли они со мной?

Киевский воевода - богатырь с отвислыми усами подумал, потом вымолвил:

- Что делать нам? Не обращаться же к наёмникам-печенегам за помощью, когда свои воины есть. Согласны, князь, мои полки идти с тобою за море. Вот только людишек родной земли негоже оставлять без призора. Ты уедешь, а киевляне останутся здесь без князя. Наследники ещё малы. Сам видишь.

- Что ж такого, что малы? - ответил Святослав. - При сыновьях останутся мудрые бояре-советники, да матери, а за врагами Руси я сам буду следить издалека. Наследники как раз подрастут, да и сейчас они в годках.

Закричали бояре:

- Позвать сюда молодых князей, полюбуемся на них.

Привели Ярополка с женой. Черноокая, чернокосая, чернобровая, налитая женской силой жена Ярополка держала мужа за руку, и видно было, что мальчик уже привык к своей «грекине», которая обучила его византийскому этикету, и не безуспешно. Ярополк выглядел не так мешковато, как раньше. Их поставили рядом впереди, а Олега с матерью сзади. Вид князей-мальчиков умилил собравшихся.

- Вот вам и князь, киевляне, - сказал Святослав, указывая на старшего сына. - Любите и жалуйте.

- Добро, добро! - произнесли бояре.

Грекиня, которая была взрослее мужа на пять лет и опытнее и выглядела ему старшей сестрой, совсем утеряла прежний постный вид монашки и выглядела теперь бодрой и игривой.

Она толкнула мужа в бок и тот по-ромейски поклонился. Бояре заулыбались:

- При такой хлёсткой бабе, гляди, и он вскоре в ум войдёт.

- А нам младшего, - сказали древлянские бояре. - Бабка Ольга Коростень пожгла, а внук будет его отстраивать и блюсти.

- Дело, дело! - порешили бояре, дружина и старцы градские.

Олег уткнулся в подол матери и ответил:

- Никуда я от матушки не пойду. Ну вас…

- А ты, сын, с матушкой и поедешь на чужую сторону. И ту сторону привыкнешь своей считать… Ты будешь там княжить.

- Эта невидаль, - ответил мальчик, - я лучше в прятки поиграю.

Все заулыбались. Святослав погладил его по волосам:

- Все как будто довольны.

- Ай нет, князь, - сказали новгородские бояре. - Вот поделили князей, а нас-то и забыли.

Создалось неловкое молчание. Никто первым не хотел вспоминать о Владимире, самом младшем сыне Святослава. Сыну холопки вроде княжить не пристало. Все глядели на Святослава, а он молчал. Знал он нрав новгородцев, - строптивых, разборчивых, сварливых, прогонявших своих князей-варягов за море, а сейчас управлявшихся посадником. Святослав не хотел им навязывать своего любимого сына. Взбунтуются да малолетка и утопят, али отравят.

Тогда Добрыня сказал:

- Есть ещё один наследник у великого князя, пресветлые бояре.

Он не назвал имя, но все насупились. Никто не выскочил первым со своим мнением. Так этим дело и кончилось. Князь распустил думу и уехал к кривичам. А через несколько дней заявился к нему в лес холоп от Малуши из Будутина, она просила Святослава немедленно приехать: прибыли послы из Новгорода, просят отпустить к ним Владимира на княжение. Святослав тут же прибыл в Будутино. Выслушал послов.

- Вот у Владимира есть мать, есть дядя… Пусть решат, я уезжаю за море… И на всё согласен.

Добрыня пояснил:

- Новгородское вече согласно принять Владимира… А уж мы за него постоим…

А мальчик Владимир в это время играл с собачонкой, ему не до престола.

Когда дело было улажено и Святослав оказался наедине с Малушей, он не узнал её: куда девалась робость, сковывающая душу холопке. Перед ним стояла мать новгородского князя. Он невольно залюбовался ею:

- Прощай, Малуша. Ты уезжаешь на самостоятельную жизнь, а я в новый поход. Может быть мы больше никогда не увидимся. Не поминай лихом, я любил тебя пуще жён и никогда не забуду.

- Сокол ты мой ясный, - ответила Малуша. - Любовь - тепло и свет. В одном мгновении любви - целая жизнь. Нет в жизни счастья выше и сильнее, чем наслаждение любовью, но лишь тогда, когда любовь свободна. Я любила бы тебя крепче, если бы к этому была не принуждаема…

Святослав удивился.

- Ты так горячо любила, что мне казалось - это искренно. Выходит, ты притворялась?

- Отчасти. У нас, женщин, только одно оружие - хитрость и притворство. Милый князь, нельзя искренно любить того, кого боишься.

Князь подумал и сказал:

- Однако ты умнее, чем я думал.

- Я тебя любила, ты лучше других, однако, я не убеждена, что в одно время, пресытившись мною, ты не выменяешь меня на пса или не продашь на базаре другому, из одного только побуждения, чтобы освободиться от надоевшей холопки.

Святослав расхохотался:

- Поступают так искони. Но я, кажется, не сделал бы этого. И беспокоилась ты напрасно. Тебе ни в чём не отказывали.

- Ни богатства, ни знатность не избавляют женщину от унижения, пока она в зависимости. А зависимость ждёт женщину везде. Я знаю только один случай, когда женщина была независимой - твою мать Ольгу. Но это как раз один только раз случилось на моей памяти. Я слышала, что прежде женщине было легче…

- Мне не нужно друга, который во всем со мной соглашается. Тень делает то же самое, даже лучше, - сказал Святослав. - Живи, как хочешь. Теперь в твоих руках и своя судьба и судьба сына. Вырасти хорошего хозяина своей земли. Надейся на Добрыню. Очень дельный парень. Немножко плутоват, но это не повредит. Он даже с новгородскими боярами будет ладить и при случае, кому надо даст взбучку.

- Да, начинается новая жизнь. Предстоит ли мальчику уцелеть и послужить родной земле, или недовольные бояре задушат его.

- Ухо держи востро. Новгородцы - ухарцы, вольница. Я их сам опасаюсь. Они привыкли к своевольству. У них каждый голодранец на вече глотку дерёт. Ну вот, посудачили… Тяжело расставаться. Ты знаешь, как я тебя люблю. Но если в моих делах любовь или даже семья являются помехой, я всегда, хоть и скрепя сердце, отказываюсь от счастья ради долга… Я - воин.

- Знаю. Слава, корысть всегда у вас, князей, заслоняла дорогу к счастью.

- Что делать? Извечно так. Но если хочешь, поедем вместе за Дунай… Немало дружинников берут жён в походы. И даже при случае те берутся за меч.

- Хоть и надоела мне эта золотая клетка - княжеские хоромы… Но сына я не брошу… Впрочем… Да… У тебя есть там жены?

- Да, есть одна, гречанка… С крестом ходит, кланяется доске с изображением удавленного бога…

Малуша выпрямилась, строго сказала, как отрезала:

- Не хочу на Дунай. Кроме того, я - христианка.

- И жена моя дунайская - христианка. Ну и что же?

- Новая вера запрещает поганские привычки - держать табуны жён. Это - варварство.

- Откуда слова такие? А? Матушки слова.

- Да. Она меня крестила. И я рада, что увидела свет. Отпусти свою жену христианку… Жёны смердов счастливее нас. Кто бы знал, какой это ужас быть одной из многих… И все твои жёны - несчастны… Прощай! Дай я тебя обниму и поцелую. Ты был лучше других, и всё-таки никому этой судьбы - быть холопкой князя, не пожелаю. Никто из вас, берущих нас между делом, походя, не заглядывал в раненое сердце женщины.

Святославу эти речи казались только забавными. Одни подвиги воина он считал достойными изумления и делом самым важным на земле, даже угодным богам.

- Если когда-нибудь вернусь из своих мест с Дуная, заеду в Новгород… Не поминай лихом. Я всегда выделял тебя из всех своих наложниц…