— Естественные мысли для влюбленного мальчика.

Вновь опустив голову, я сказал:

— Думаю, Прокул не слишком мне помог, велев учиться. Мне казалось, если я стану ученым, то буду мудрым, и мудрость меня освободит.

— Только смерть освобождает человека.

— Но не любовь?

— Не любовь.

Мы дошли до конца сада и сели между Приапом и Марсом.

— Вы знаете, что я отдал приказ, по которому убили человека?

— Гладиатора? Да я об этом слышал. Значит, это тебя беспокоит? Ты любил того гладиатора?

— Нет. Я вспомнил о нем, поскольку мы заговорили о смерти. Теперь, когда я думаю о смерти, то думаю и о Поликарпе. А когда думаю о любви…

— Заканчивай свою мысль, Ликиск.

— Ничего.

— Ты бы хотел сохранить имя своего возлюбленного в тайне. Это говорит о том, что он не знает о твоей любви. Или, возможно, она?

— Лучше продолжим разговор о смерти.

— Очень хорошо. Я знаю, когда поменять тему.

— Мы говорили о свободе. Ваши слова приводят меня к мысли, что смерть освобождает человека. Освободил ли я Поликарпа?

— Только от его земных страданий. Ты не сделал ему ни плохого, ни хорошего. Ты просто его убил.

— Поликарп обвиняет меня в том, что я его убил?

— Поликарп больше не думает и не чувствует. Черви уже съели его мозг.

В гневе я вскочил и отбежал прочь.

— Как вы можете говорить такие ужасы!

Длинноногий Корнелий быстро догнал меня и схватил за руку.

— Естественное не ужасно. Для червей естественно поедать трупы. Это не вопрос морали. Льва нельзя назвать безнравственным, когда он убивает газель для пропитания. Льву естественно убивать газелей.

— Но разве естественно одному человеку убивать другого?

— Строго говоря, Поликарпа убил его противник.

Я яростно затряс головой.

— Но ведь это я подал знак! Я принял решение. Меня так впечатлил Цезарь, я так раздулся от собственной важности и так расстроился, что Поликарп проиграл… Он испортил мне весь день, потому что я хотел, чтобы он выиграл!

Я едва не расплакался. Не желая, чтобы меня стыдили, я бросился бежать по саду, остановившись только для того, чтобы крикнуть:

— Я не согласен с вами насчет любви. Я думаю, любовь — это здорово!

Повернувшись, я влетел в дом, оставив Корнелия между освещенных солнцем статуй.

Когда Марк Либер прибыл, я не имел права находиться в зале приемов, зато мог спрятаться в передней и подсматривать. Трибун приехал не один. Его спутником оказался солдат — судя по форме, центурион. Он был молодым и очень красивым. Пока Марк Либер обнимал Прокула, он держался позади.

— Мы так давно не виделись, Марк Либер, — сказал старик.

— Слишком давно, отец, — ответил Марк Либер, вновь обнимая его. Доносившийся из зала мужественный голос звучал для меня как лиры, флейты и хор. Я не мог отвести от него глаз. Красивый в своей форме, Марк Либер был высоким, сильным, уверенным и обладал легкой походкой человека, который знает, чего хочет. Темным волосам требовалась стрижка, лицу — бритва, а телу, как я надеялся, массаж.

Повернувшись, Марк Либер взял своего друга за руку и представил Прокулу.

— Это Гай Абенадар.

— Ах да, — воскликнул сенатор. — Я хорошо знал твоего отца и помню тебя ребенком. Теперь центурион, да? Военная карьера.

— Чтобы однажды командовать армией, — учтиво сказал Марк Либер. Центурион выглядел скорее смущенным, чем польщенным.

— Уверен, — сказал Прокул, идя между молодых солдат и положив руки на их широкие плечи, — что оба вы устали. И разумеется, хотите принять ванну.

Хлопок в ладоши — и перед ними очутился Ликас. Марк Либер приветственно обнял большого черного раба.

— Действительно, — улыбнулся Марк Либер, — ванна и массаж Ликиска. Где этот мальчик?

— Я пришлю его вам, господин, — сказал Ликас.

Торопясь прочь, я думал, что мое сердце разорвется. Я помчался в корпус, расположенный позади сада рядом с идолами. Там находилась купальня. Это было светлое, открытое, просторное помещением, где купальщики могли вымыться в чистой воде под лучами солнца. Прислуживание в ванной входило в мои домашние обязанности.

Когда я приготовил все масла, притирания для массажа и вошел в купальню, солдаты были уже в воде. В руках я нес кувшины с нежно пахнущими маслами, которые привычно вылил в ванну.

Увидев меня, Марк Либер вскочил.

— Ликиск, это ты?

Поставив кувшины на скамью, я нервно взглянул на него:

— Да, господин.

Находившийся по пояс в воде Марк Либер с улыбкой покачал головой. С его мокрых волос сорвались капли. Они украшали его тело, словно драгоценные камни. Я обратил внимание на новый шрам с левой стороны, тонкую белую линию длиной с ладонь.

— Когда я видел тебя в последний раз, — засмеялся он, — ты был совсем ребенком. Выпрямись и дай мне на тебя взглянуть.

Я встал, неловко пригладив тунику, чтобы показать свою новую фигуру. И слегка выпятил грудь.

— Гай, — сказал Марк Либер своему приятелю. — Это Ликиск. Помнишь, я тебе о нем рассказывал?

— Ребенок, которого ты нашел в Германии, — ответил центурион. Он лежал в воде по самые плечи. — Привет, Ликиск.

— Добрый день, центурион, — ответил я.

Все еще качая головой, словно не в силах поверить, что ребенок вырос, Марк Либер погрузился в воду.

— Ты бы видел его мать, Гай. Самая прекрасная и очаровательная женщина, какую я только встречал.

— Ты говоришь так о каждой женщине, которую видишь.

— Гай, она действительно была красавицей. Взгляни на Ликиска, если хочешь понять ее красоту.

— Марк, ты смущаешь парня.

— Нет, — сказал Марк Либер, взглянув на меня. — Вряд ли есть то, что способно смутить Ликиска. Он крепкий. И к тому же, эксперт в массаже. Ты не узнаешь, что такое массаж, пока его не сделает тебе Ликиск. Когда мы с Гаем примем ванну, сделай нам массаж. Пусть Ликас принесет вино и что-нибудь поесть. А ты расскажешь нам все слухи.

— Все сенсации, — рассмеялся центурион.

— Особенно сенсации, — поддержал его трибун.

Их смех доносился из сада, пока я бежал на кухню за вином и едой.

— Я сам принесу, — сказал я Ликасу.

— Ну разумеется, — сказал он, усмехнувшись.

Лежа на диванах, солдаты походили на статуи богов в саду, подставляя солнцу загорелую кожу. Они обрадовались вину, печенью и фруктам, и пока ели, а я рассказывал им новости, оставив визит Цезаря напоследок.

— Старый козел что-то задумал, — мрачно пробормотал Марк Либер.

Когда новости иссякли, они перевернулись на живот, а я начал работать пальцами, снимая боль и напряжение с крепких мышц.

— Замечательный мальчик, — вздохнул центурион, когда я его массировал.

Подмигнув мне, Марк Либер сказал:

— Думаю, Ликиск, мой друг Гай положил на тебя глаз. — И указал центуриону на статую Приапа, чтобы тот обратил внимание на его сходство со мной. Центурион был щедр на похвалы.

Вечером в доме состоялся праздник, и его причина была гораздо более приятной, чем посещение Цезаря или генерала Поппея. Солдаты, одетые в белые тоги, сидели за столом, заметно радуясь возможности побыть без формы. Между ними расположился Прокул. Все они налегали на приготовленные Ликасом блюда. Вино текло рекой. Комнату наполнял аромат мяса, пирогов и деликатесов, привезенных в Рим на кораблях сенатора.

Зачарованный рассказами о войне во Фракии, я ждал поблизости, помогая Ликасу или наполняя кубки вином, однако мои глаза то и дело возвращались к лицу сидящего рядом с отцом Марка Либера: он был то серьезным, то веселым, то печальным, то смеющимся.

Позже, когда я стоял перед Гаем Абенадаром, совершая ритуал раздевания и готовя его к наслаждениям, которые символизировал идол с моим лицом, выяснилось, что центурион — довольно проницательный молодой человек.

— Ты очень высокого мнения о Марке, Ликиск. Думаю, ты в него влюблен.

— Это не так! — воскликнул я.

— Не надо от меня скрывать. Мы с ним товарищи, друзья. Ничего больше. Разве он не знает, что ты к нему чувствуешь?