— Сколько же сейчас всего казахов, хотя бы приблизительно?
— Наверное, не больше восьмидесяти тысяч дымов.
— Абулхаир считается у вас главным ханом. Но ведь его улус, — Тевкелев замялся, — маловат... для главного хана...
Глаза Букенбая сверкнули.
— Прежде главный наш хан сидел в Туркестане на золотом троне. Он проводил совет всех трех жузов, его слово было решающим, когда обсуждалось положение и дела всех казахов! После Тауке у нас не было и нет хана более авторитетного, чем Абулхаир. Его называли ханом еще при Тауке. Ни один из тех, кто называется у нас ханом и султаном, не имеет перед народом столько заслуг, сколько Абулхаир. Он участвовал во многих решающих битвах с джунгарами и побеждал. Бил и джунгар, и калмыков. Два года назад народ провозгласил его своим главным сардаром, поднял на белой кошме. — Букенбай закрыл глаза, воскрешая в памяти те славные дни. — Так что войско находится в его власти. Ну, а тюре да ханы...— он досадливо поморщился, махнул рукой. — Раздоры и вражда из-за трона есть, наверное, у любого народа. Есть и среди казахов. У Абулхаира много завистников. Злобствуют они, ненавидят его. Мутят против него народ, народ у нас доверчивый, сами имели возможность убедиться! — Букенбай сокрушенно вздохнул. — Строптивый у нас народ, вот и шарахается, что конь необъезженный, при слове «подданный». Да только иного пути у нас нет... — Букенбай бросил на Тевкелева проницательный взгляд, словно отгадал тайные его мысли и сомнения. — Если завтра придет час мстить кровному нашему врагу — джунгарам, мы опять вручим боевое наше знамя Абулхаиру — и никому другому!
Тевкелев запоминал каждое слово Букенбая, неотрывно следил за выражением его лица: Букенбай всей душой был за Абулхаира.
— Батыр, а в каком родстве находитесь вы с Абулхаиром? — неожиданно переменил он тему разговора.
— Абулхаир сын старшего брата моей матери Кутты-бике. По отцовской линии мы с ним совсем чужие, но по матери — очень близкие родственники, ибо рождены от дочери и сына одного человека.
Тевкелев пытался разобраться в родственных отношениях, которые принялся со смаком описывать, перечислять ему Букенбай. Переспрашивать, и тем самым прерывать нить рассказа, Тевкелев не решился. Да не такими уж и важными представлялись ему подробности и детали того, кто кем кому приходится, по какой линии тот или иной родственник. Он понял главное: этот разрозненный, разбросанный по степи народ объединяет не власть ханов или тюре, а родственные связи, понятие, что ведут все они свое начало от одного отца и одной матери. Объединяет кровь, родственные привязанности и любовь. И, пожалуй, чувство долга перед родственниками и родом. Абулхаир, судя по всему, намерен для достижения своей цели использовать не только волосяной аркан власти, но и шелковую нить родства. Перед мысленным взором Тевкелева возникло холодное, непроницаемое лицо, пронзительный взгляд и нахмуренные брови хана. За всем этим скрываются бурлящие в глубине его души страсти. В дневнике Тевкелев сделал запись всего, что узнал из рассказов Букенбая.
Тевкелева навестил Абулхаир и без долгих вступлений посвятил его в свой план послать Нурали к хану Хивы с предложением принять русское подданство. Был у него еще один замысел — пропускать в Россию через свой улус караваны Бухары и Хивы.
Тевкелев смекнул: Абулхаир не прочь, оказывается, прибрать к рукам не только казахские улусы, но и соседние ханства! Если в его руках окажутся караванные пути Бухары и Хивы, со временем он может вступить в белые дворцы этих ханств и занять их троны. Не исключено, что Абулхаир замыслил подчинить своей власти эти народы, запугивая их гневом русской царицы. Подчинить, а потом держать в страхе джунгар.
«Далеко, однако, простираются замыслы правителя маленького улуса, вынужденного в настоящее время спасаться на забытом богом и людьми клочке земли, полуостровке размером с ладонь!
На лице хана нет и тени смущения, неловкости или колебания. Весь собран в кулак... Такой, можно не сомневаться, осуществит все, что задумал! Отчаянный человек!.. Если царица возьмет его под свое милостивое покровительство, он завтра же острием меча загонит под себя строптивых казахов, покорит Бухару и Хиву, ныне не подпускающих их к своим базарам. А потом — схватит за шиворот джунгар, займет территорию между Яиком и Алтаем. Станет одним из самых крупных правителей в России... Да, да, и Россия, и единство казахов, и поражение джунгар, и развитие торговли — все это необходимо ему для осуществления честолюбивых замыслов.
Какая смелость, предвидение и расчет! Лишь на первый взгляд может показаться безрассудным строить такие планы, сидя на голом такыре... Планы эти реальны, да и во всем облике этого стройного, сильного человека с умным и волевым лицом нет ни капли безрассудства или наивности... Если к хитрым и дальновидным замыслам восточного правителя присоединится грохот русских пушек, все они вполне осуществимы!
Однако как посмотрит на все это царский двор, если разгадает конечную цель Абулхаир-хана? Императрица не любит иметь под боком другого сильного правителя. Она, конечно же, не одобрит подобные притязания. И вообще — останься ты, дорогой мой султан, таким, какой ты есть, не обретешь ты большой милости русской царицы, нет, не обретешь! Она не жалует гордых, умных и честолюбивых подданных. Она предпочитает им послушных, покорно выполняющих ее волю, ломающих перед ней шапку в низком поклоне...
У вас говорят: головы двух баранов в одном котле не поместятся! А это как раз то, что надо нам. Но об этом тебе пока лучше не знать. Мне ты нужен таким, именно таким! Хитрым и сильным, наводящим страх на соперников, приводящим к присяге все новых и новых биев. Мне же нельзя лить воду на твой пламень, но нельзя этот пламень и раздувать... Пока я слегка видоизменю твои замыслы, направлю их в нужное русло. А потом уж сам, голубчик, разбирайся с царицей, выясняй, кто из вас умнее и могущественнее!..»
По пути из Уфы Тевкелев заприметил одно местечко — небольшой полуостровок у слияния Яика и Ори. Еще тогда у него родилась мысль, которую он тщательно скрывал от всех — и более всего от башкир! Прознают — прирежут, не поглядят на то, что ты посол!
— Вести торговлю через казахские степи сейчас очень рискованно, — сказал Тевкелев. — Какой купец, если у него голова, а не кочан капусты на плечах, рискнет появляться с товарами там, где хозяйничают разбойники и грабители? Вам и купцам от такого глупого риска тоже не будет ни прибыли, ни чести... Народ надо приучить прежде к порядку, подчинить его, если потребуется, — Тевкелев сделал красноречивую, выразительную паузу и почувствовал, что заинтриговал хана. — По дороге к вам я приметил одно очень удачное место для крепости. Попросите ее величество императрицу построить у слияния Яика и Ори город-крепость. Там и вам найдется уголок, — с улыбкой склонился посол в сторону хана. — Будет у вас возможность, если понадобится, где и перезимовать и лето провести. И держать при себе нужных вам людей — биев и других влиятельных лиц из различных родов и племен. Имей вы такую хитрость, никто не выйдет у вас из повиновения. А возникнет, не дай бог, какая опасность, налетит на вас какая угроза, заботу о вас возьмет на себя русский гарнизон... Тогда можно будет торговлю развививать, звать купцов в эти края!
Абулхаир встрепенулся — куда только подевались его суровость и сдержанность:
— Вы, господин посол, сказали вслух то, о чем я долго думал! Наверное, не все бии будут противиться этому. Во всяком случае — будем надеяться, ведь без надежды, го ворят у нас, — один шайтан обретается... Однако вернемся к тому, с чем я к вам пришел: мой сын Нурали готов в дорогу. Пусть отправляется в Хиву!
Они расстались довольные друг другом. Абулхаиру казалось, что он получил возможность приблизиться к своей заветной цели. Тевкелев же получил согласие на то, на что не рассчитывала даже Коллегия иностранных дел!.. Ханзада выехал в Хиву, а через пять дней, под вечер, к Тевкелеву пожаловал Букенбай. Был он хмур и озабочен, долго молчал.