— Вы должны держаться смело! Говорить веско и решительно. Наш народ больше прислушивается к людям дерзким и отчаянным, нежели к людям вежливым и сладкоречивым. Ни о чем не беспокойтесь! Знайте, я буду рядом!

На следующий день бии и вправду пригласили посла в ханскую ставку.

Едва переступив порог, Тевкелев почуял: добра не жди! Яростны были лица биев, злобно блистали их глаза. Тевкелев уверенно прошел на торь. Бии, будто их душили нетерпение и злоба, бросали ему тяжелые, словно камни, слова:

— Ты зачем пришел в нашу страну?

— Кто тебя звал сюда?

— Чего тебе здесь надо?

— Убирайся, пока цел!

Тевкелев сохранял невозмутимость, будто эти крики не имели к нему никакого отношения. Потом тихо, но решительно, так, чтобы его услышали все, сказал:

— Я прибыл сюда по вашей просьбе. По вашей... Никто не вынуждал вас отправлять послов в Россию. Об остальном вы можете узнать у Куттымбета и Сейткула. Они знают, какие требования предъявляет русская корона к своим подданным.

Тогда перекинулись бии на Абулхаира, на него обратили свой гнев:

— Разве есть у нас закон предков, по которому хан принимал бы решения, не посоветовавшись с предводителями родов? Разве кто-нибудь произносил хоть словечко о подданстве? Срывалось оно с чьих-нибудь уст? Ты что, не знаешь, какому наказанию подвергается хан, нарушающий традиции и законы предков?

Бледное лицо Абулхаира совсем побелело. Он широко открыл обычно полуприкрытые веками глаза: в них была лютая, как лезвие меча, стужа.

— Ладно, хватит горло драть! — властно прикрикнул он на биев. — Когда наступает час испытаний, приходит беда, вы все бросаетесь ко мне, что дети малые, просите: «Ты хан, спасай, веди нас, а мы как один — за тобой!..» А поступить, как оно и подобает мне, по-хански, так каждый из вас норовит схватить меня за полу чапана, схватить — и не пускать! Сразу память у вас отшибает, забываете, что я хан! Но у меня память хорошая, я помню, что я хан! Не забывайте и вы об этом! Я обязан заботиться, думать о моем народе. Даже малому ребенку ясно: если у коня есть хозяин, то конь и напоен, и накормлен, и вымыт, коли испачкался в грязи, и в ненастье и холод накрыт попоной... А дикие кони в степи, у которых нет хозяина, — какова их доля? Человек их увидит — спешит подстрелить, зверь заметит — набрасывается и задирает. Наше положение — что у диких косяков. Мы такие же неприкаянные и беззащитные, так же носимся в поисках пропитания и покоя по степи. Как нам не думать, не искать хозяина, который не оставил бы нас в беде, не дал бы умереть с голода и холода? Я нашел такого хозяина. Это русская царица. Она вняла моей просьбе и прислала своего посла. Я свой долг перед народом выполнил, моя совесть чиста. Хотите, как наши соседи, жить в мире и спокойствии, иметь крышу над головой, теплую попону в стужу, корм в бескормицу так давайте вслед за мной присягу на верность России. Если предпочитаете носиться, как и раньше, по степи, гонимые и битые, развевая хвосты по ветру, — что же, будем жить по-старому. За один бок будут рвать нас волки, за другой — шакалы. Можете убить меня: лучше лежать в сырой земле, чем грызться по-звериному.

Бим как по команде, повернулись к русскому послу, ошарашенные речью Абулхаира.

— Мы поручали хану отправить послов, это верно! Но они должны были вести переговоры лишь о союзе с русскими. О подданстве не должно было идти и речи! Это затея хана! Он признался в этом во всеуслышанье! При всех! И ты с ним заодно, это нам тоже ясно! Ты притащился сюда не только как посол, но как лазутчик, как соглядатай неверных! Чтобы все о нас вызнать, вынюхать! Как же мы можем выпустить тебя живым?

По спине Тевкелева побежали мурашки. Он отыскал взглядом Букенбая и понял, что тот кипит от возмущения. Тевкелев решил не отступать, показать характер.

— Если память мне не изменяет, у вас есть мудрая пословица: «Аяз-би, знай свою силу, муравей, знай свою дорогу». Не могу не подивиться тому, что вы, укоряя хана за забвение традиций предков, сами предаете забвению мудрость ваших предков... Вы, я вижу, не знаете или притворяетесь, что не знаете, какова она — русская держава. Россия не нуждается в случайных союзниках. Неужто вы и в самом деле считаете, что такое могущественное государство, перед которым трепещет весь мир, заинтересована в союзе с вами? Зачем вы царице? Вы — кочевой, никому не ведомый народ, живущий в дикой степи? Наша государыня не станет давать пустых обещаний о мире и союзе с вами — и тем обесценивать свою золотую корону! Ей нет необходимости бояться да опасаться вас. Что вы можете сделать великой России? А она, Россия, и подвластные ей народы — соседи ваши — могут разделаться с вами в одно мгновенье! Взгляните на вещи трезво: вы со всех сторон окружены — калмыками, башкирами, нашими казаками, сибирскими городами... А джунгары, ваши лютые враги?.. Чего вы носы задираете, чего зря кипятитесь, силенок-то у вас не осталось совсем! Нет их! Не хотите принимать русское подданство — дело ваше, никто умолять вас о том не будет! Не заноситесь чересчур, не советую! — Тевкелев намеренно упрощал, огрублял свою речь, желая, чтобы его поняли эти злобные крикуны. — У нас и без вас хватает союзников. И подданных тоже хватает. Народы — не чета вам — за счастье почитают находиться под милостивой опекой великой России! Грузинский царь, калмыцкий хан, монгольский хан, калпакский хай, удельные князья: кабардинский, кумыцкий, терской, барабинский, аксайский... Не пытайтесь сравнить себя с этими правителями и их народами!.. Если вы одумаетесь и решите принять подданство — известите меня об этом! Не желаете — отпустите меня без задержек и осложнений!

Как ни странно, Тевкелев совсем успокоился, страх куда-то исчез, и он с интересом стал наблюдать за собравшимися, ждать, как они прореагируют на его слова.

Взбудораженные бии опять зашумели, но уже потише, менее уверенно.

— Что же мы, так и будем слушать хулу?

— Что он тут болтает, неужто угрожает нам? — раздались возмущенные голоса, но их перекрыл голос Букенбая:

— Ладно, довольно чесать языками! Это говорю я вам! Меня никто из вас не посмеет упрекнуть в том, что я отлеживался под одеялами, когда на нашу землю приходила беда! — Букенбай обвел собрание тяжелым взглядом. — Если вам и не к кому придраться, если вы и не можете кого упрекнуть, так это, наверное, меня! — Букенбай сжал свои железные кулаки. — Братья, если придет лихая пора, я и впредь готов драться с любым врагом. Однако давайте-ка вспомним: в обычаях наших предков нет такого, чтобы не прислушиваться к здравому смыслу только потому, что язык без костей. Нет такого глупого обычая! Неужели мы не в силах понять, что пришло время жить иначе? Хватит нашим кочевьям бегать по прихоти врага, кочевать по прихоти тучи! Наступило время подумать о нашем завтрашнем дне. Вспомните, как мы жили все это время и как живем сейчас. Нас обложили со всех сторон враги. Если так будет продолжаться и дальше, то в один печальный час растерзают нас. Сегодня, когда решается наша судьба, а вверяю свою жизнь Абулхаиру, потому что верю ему сейчас так же, как верил, когда Абулхаир дрался с нашим кровным врагом — джунгарами. Абулхаир-хан выбрал единственно правильный путь: в такое лихое время лучше иметь сильного и надежного друга, чем быть покоренным коварным врагом. Поэтому я вместе со своим улусом принимаю подданство русской царицы и готов дать клятву на Коране — священной книге. Те, кто согласен со мной, пусть выходят сюда и дают клятву. Первым принести клятву должен Абулхаир-хан.

В юрте, где только что кипели страсти, наступила тишина.

Абулхаир вышел на середину с Кораном в руках. Он поднес его ко лбу и торжественно произнес:

— Перед аллахом подтверждаю то, что сказал русской царице. Слово мое — закон, обещание мое неизменно! — Хан снял с шеи круглую серебряную печать, поплевал на нее и решительно стукнул по грамоте, переданной ему Тевкелевым.

Букенбай, Есет, Кудайназар и еще двадцать семь баев из Младшего и Среднего жузов последовали его примеру. Остальные наблюдали за этой церемонией, стиснув зубы.