Во внутренних дворах огромного дворцового здания раздавались глухие выстрелы. Два залпа, а за ними третий — беспорядочный, за которым последовали отчаянные крики, несколько одиночных выстрелов, глухой говор яростных голосов, звон разбиваемого стекла, лязг железа, треск дерева и — новые залпы. Из главных ворот кучками выбегали в панике рабочие и солдаты, прятались за баррикадами и спешно и беспорядочно стреляли.

Однако продолжалось это недолго, потому что из ворот вышли стройные шеренги серых солдатских фигур. Идущие впереди стреляли в сторону площади. Остальные густыми залпами посыпали двор.

— Юнкеров и бабский батальон Бочкаревой взяли между двух огней! — кричали рабочие, лежавшие неподалеку от спрятавшегося за полевой кухней Болдырева с сыновьями. — Это последние защитники Керенского!

— Наши вытеснили этих шершней из дворца! — кричали другие.

Дворец действительно был взят.

По высокому древку, на котором еще недавно гордо развевались царские штандарты, проскользнуло и начало трепетать огромное красное полотнище.

По этому сигналу все живое бросилось на защитников дворца.

Началась резня.

Болдырев видел, как поднимались приклады винтовок и, словно могучие цепы, падали на юнкеров, когда их кололи штыками, стреляли, прикладывая стволы прямо к груди и животу. Нападавшие боролись между собой за место, чтобы ударить врагов пролетариата.

Воспитанники военных училищ отчаянно защищались остатками сил и не просили о снисхождении.

Группа рабочих окружила двух юнкеров, вырвала у них из рук винтовки, повалила, растоптала и накрыла дергающимися телами, словно стая псов, раненого зверя. Их били прикладами, кулаками, пинали ногами, кололи, секли, вырывали волосы, выбивали зубы и глаза. Разъяренные, окровавленные, охваченные бешенством люди еще долго кружились и возились над жертвами, хотя от молодых, отважных юнкеров остались страшные, вызывающие ужас куски.

Повстанцы, издеваясь над трупами, рычали, выли, изрыгали отвратительные, кощунственные проклятия.

Приклады ударяли по мягким, пропитанным кровью и брызгающим при каждом ударе красными струями кускам. Каблуки тяжелых сапог вязли в окровавленной массе разодранных тел, разбитых голов, мешанины волос, лохмотьев, мозга и грязи.

В другом месте раздались рычание и глухой, злой, угрюмо-радостный смех.

Это солдаты Павловского полка напали на отступающий с площади штурмовой женский батальон. Он защищал отважно и все чаще переходил в штыки. Тогда солдаты отходили, но через мгновение снова бросались в атаку. Батальону отрезали дорогу к отступлению, окружили тесным железным кольцом и зажали со всех сторон. Началась дикая битва кулаками и кто чем мог. Однако продолжалась она недолго. Женщин периодически вырывали из расстроенных рядов, дергали их, срывали одежду.

Раздавались взрывы смеха и крики:

— Старая ведьма! В преисподнюю ее!

После этого поднималась винтовка, доносился глухой звук трещавших костей, и полунагая фигура исчезала в бурлящей давке.

Разъяренные, подогретые битвой солдаты хватали молодых женщин-добровольцев, тянули их за волосы, за обнаженные плечи, за остатки одежды и скрывались во дворах близстоящих домов.

Огромный веснушчатый солдат перекинул через плечо до пояса обнаженную девушку и бежал с ней через площадь. Каштановые волосы разметались вокруг бледного, маленького лица. Груди, как два бутона роз, с дразнящим вызовом напрягались последним усилием жизни. Белое, едва прикрытое лоскутами и обрывками разорванной шинели тело свисало бессильно, бесчувственно, оно было измотано битвой и охвачено ужасом позора и смерти.

Солдат добежал до фургона Красного Креста. Заглянул одержимыми глазами внутрь, прохрипел, вытянул винтовку и рявкнул:

— Вон!

Он выстрелил, пробив пулей полотно тента.

Врач, санитарка и сидевший на козлах солдат мгновенно выскочили из фургона и смешались с толпой.

Солдат швырнул свою добычу на дно повозки, отчего она скрипнула рессорами; взобрался внутрь и опустил полу фургона.

Толпа окружила повозку.

Люди стояли молча, словно перед лицом огромной тайны в момент страшного и понурого языческого богослужения.

Из фургона доносились прерываемое, запыхавшееся рычание и слабые, жалобные стоны.

В этот момент из-под арки Генерального штаба выехал бронированный автомобиль.

Солдаты с винтовками, с развевающимися на шапках и рукавах красными лентами стояли на ступеньках автомобиля и лежали на его крыльях. Посередине, выше всех, стоял человек в серой рабочей кепке и черном гражданском пальто. Широкое, с выступающими скулами и толстыми губами лицо по-доброму, радостно улыбалось, раскосые глаза бегали, охватывая толпу и всю площадь изучающим взглядом. У этого человека были глаза насекомого, которое в мгновение ока охватывает огромное число деталей, глядя одновременно тысячами зрачков.

Кто-то узнал его.

— Да здравствует Ленин!

— Да здравствует товарищ Ленин, наш вождь! — раздался крик.

— Ленин! Ленин! Да здравствует Ленин! — потрясли воздух сотни глоток.

Люди вставали на цыпочки, задирали головы, давились и толкались, чтобы лучше увидеть того, кто вел их к лучшему, чудесному будущему.

— Уступите дорогу, товарищи! — кричал шофер. — Дорогу товарищу Ленину!

— Что тут у вас происходит? — спросил Ленин доброжелательным голосом, заметив в глазах окружавших фургон людей необычный блеск.

— Ха-ха! — прогремел смех. — Солдат поймал буржуйку из штурмового батальона, ну и… Ха-ха-ха! После такого молодца ей расхочется защищать дворец и буржуев… Ха-ха-ха!

Ленин с отвращением искривил уста и еще больше сощурил раскосые глаза. В узких щелях, будто горящие угли, светились черные, пронзительные зрачки. Он изучал настроение, хотел впитать в себя мысли толпы. Он понял причину этой бледности лиц, этого мрачного, хищного блеска глаз и дрожание сильно стиснутых губ… Он весело усмехнулся и беззаботным голосом прокричал:

— Пускай позабавится верный защитник пролетариата! С сегодняшнего дня все принадлежит вам, товарищи! Грабьте награбленное!

— Ого-го-го! — взвыла толпа. — Ленин! Да здравствует Ленин!.. Ах! Наш он — обожаемый, вождь… отец! Ленин! Ленин!

Бронированный автомобиль медленно двигался вперед, а за ним, толкаясь, бежала толпа. Ленин остановился поблизости от места, где добивали юнкеров и женщин из добровольческого батальона.

— Кончать с ними! — крикнул Ленин. — Товарищи, братья, сражающиеся за свободу и счастье пролетариата, за светлое будущее человечества, спешите на осмотр вашего дворца! За мной!

Тем временем из фургона Красного Креста выпрыгнул веснушчатый гигант. Он ленивыми движениями поправлял на себе одежду, похотливо улыбался и по-молодецки посматривал на разглядывавших его повстанцев.

— Угодил я девке, ой, угодил… а может, это дочка какого-нибудь генерала? Высокородное родство… Ха-ха-ха!

Он сделал бессовестный жест и внезапно крикнул:

— Становитесь в очередь! Ну, кто первый? Генеральская дочка ждет… вся готовая!

Толпа, смеясь и ворча, почти бессознательно выполнила отвратительный приказ, толкаясь и становясь в длинную очередь. К фургону подскочил одноглазый подросток без шапки. Он был босиком, с одной ноги свисали грязные тряпки порванной онучи.

— Богатый жених достанется девке! — кричали в толпе.

— Ха-ха-ха! — гоготали солдаты.

— Кто-то, вложив два пальца в рот, пронзительно свистнул.

Вдруг возникло смятение.

Расталкивая толпу и блестя глазами, продирался к фургону Георгий Болдырев. Он вскочил в повозку и исчез за свисающим тентом.

— Некогда ему… Смотрите-ка, какой горячий! — закричали вокруг. — Становись в очередь! Не уступим… по справедливости надо, без обмана!

Последовал взрыв смеха, шутки и гнилые, страшные ругательства.

Через мгновение они стихли. Из фургона вывалился одноглазый подросток и покатился по утоптанному тающему снегу, словно выброшенное полено.

На фургоне появился Георгий.