12

— Построение! — трубил сигнальщик у мачты с флагом. — Построение!

Солдаты, натягивая шипели, выбегали на плац и выстраивались на притоптанном снегу. С замерзшего Амура тянул холодный ветер, и, пока не раздалась команда «смирно», солдаты топтались, поколачивали себя по бокам рукавицами, переговаривались:

— Не сильный ветерок, а пробирает…

— Зима, брат, здесь ранняя, а к рождеству и вовсе закрутит.

— Ничего, дровишки есть.

— Чего это нас в воскресение подняли, или что случилось?

— Смирно! — обрывая разговоры, послышалась команда.

Батальон замер. На плацу стояли три роты, кроме второй, поручика Прещепенко, оставшейся в Софийске и на почтовых станках.

Из дома батальонного командира вышли капитан Дьяченко и адъютант.

— Солдаты! — обратился к строю капитан. — В штаб батальона поступил срочный пакет. Его необходимо доставить командиру шхуны, зазимовавшей в гавани Святой Ольги. О дороге к гавани я могу сказать очень мало. Известно только, что она расположена на морском побережье, к югу от Хабаровки. По-видимому, надо держаться реки Уссури, а потом перевалить горы, выйти на берег океана и далее следовать на юг. Добираться до гавани придется пешком. Через тайгу и горы лошади не пройдут. На это дело требуются два человека, согласных идти по своей охоте. Продовольствия возьмете с собой, сколько сможете унести, кроме того, адъютант батальона выдаст охотникам пятьдесят серебряных рублей на путевые расходы.

Капитан помолчал, перебросился несколькими словами с адъютантом, окинул строй взглядом и добавил:

— Предупреждаю, дорога трудная, но и дело срочное. Поэтому я и вызываю добровольцев. Кто желает, шаг вперед!

Михайло Леший, как самый рослый, стоял на правом фланге батальона. Он тянул ухо, чтобы разобрать, о чем идет речь. Еще командир говорил, а он решил идти и сразу за командой выступил из строя.

За ним, из середины роты, шагнул Кузьма Сидоров. Вышли вперед и двое из роты Козловского. Они уже знали немного Уссури, целое лето проработали там, и, значит, часть дороги была им знакома.

С удовольствием бы отправился в такое дальнее путешествие к океану поручик Козловский. Узнав о пакете, он еще до построения просился у Дьяченко отпустить его с одним солдатом. Но капитан отказал. Весной, со сплавом, ожидали пополнение — и для новобранцев необходимо было построить казарму. Незаконченной оставалась конюшня. Строился батальонный штаб. Работы и зимой будет много, а весной Козловскому опять отправляться на Уссури рубить новые станицы.

— Спасибо, линейцы! — поблагодарил Дьяченко добровольцев. — Но послать мы можем только двоих. Поэтому пойдут солдаты первой роты Леший и Сидоров. Леший на то и леший, чтобы по лесу бродить, а Сидоров уж будет при нем.

— Вольно, — заглушая смех солдат, скомандовал адъютант. — Разойдись!

Строй рассыпался. С говором, со смешками линейцы побежали в теплые казармы. Летом работали без отдыха, а сейчас зимой, в воскресенье, можно и отдохнуть.

Михайлу и Кузьму капитан увел к себе. Вместе с Козловским они набросали схему дороги.

— Дойдете до Казакевичевой, а там вверх по Уссури, — объяснил поручик. — Здесь будет станица Невельская. За ней станица номер четыре. А вот дальше русских селений пока нет. Придется справляться о дороге у инородцев.

— Тут, Леший, тебе карты в руки. Объясняться по-ихнему ты научился, — заметил капитан. — Что я вам еще подскажу. Чтобы пересечь водораздел, выбирайте правый приток Уссури. Ну, собирайтесь, и в дорогу.

— Когда выходить? — спросил Кузьма.

— Хорошо бы завтра поутру. Успеете собраться?

— Успеем, — заверил Леший.

На следующее утро от Хабаровки в сторону станицы Корсаковой, по чуть намеченной дороге, с ружьями и туго набитыми ранцами за плечами, вышли в дальний неведомый путь Кузьма Сидоров и Михайло Леший.

— Ничего, Михайло, добежим! — вспомнив, как говорил казак Кузьма Пешков, сказал Сидоров. — И ветерок, вишь, в спину, подгонять будет. А я схожу вот в этот поход и все: давайте Кузьме бессрочный отпуск! Я, парень, казачку, Богдашкину мать, из Кумары решил в Хабаровку перевозить. И перевезу…

— А что, — бодро вышагивая впереди, отозвался Михайло. — Неплохой у нас командир, а совсем без начальства и вовсе хорошо. Я потому и пошел. Да и двадцать пять рублей серебром в кармане не лишни! Так ведь, Кузьма?..

Отправив солдат, Яков Васильевич вернулся к себе писать отчет о работе, проделанной батальоном за лето и осень. Об этом запрашивал из Иркутска коллежский секретарь Карпов, побывавший летом с губернатором в Хабаровке. Он намекал в письме, что отчет крайне важен, как для батальона, так и для самого капитана.

Курьер, доставивший пакет для шхуны и письмо Карпова, собирался в обратный путь, и надо было спешить с отчетом.

«13-й линейный Сибирский батальон, — писал Яков Васильевич, — в лето 1858 года сплавил на Амур собственное хозяйство из Шилкинского завода, запас артиллерийских снарядов и пушки для Благовещенска. Участвовал в сплаве переселенцев, содействовал к водворению и домоустройству их. На реке Уссури рота под командою поручика Козловского заложила три новых станицы. Рота поручика Прещепенко устроила почтовые станки ниже Хабаровки до реки Горин и основала город Софийск.

В Хабаровке батальон выстроил для себя казармы, провиантские магазины, цейхгаузы, помещения для офицеров…»

Трудный, наполненный событиями год, дорога по Шилке и Амуру, вся работа здесь в Хабаровке, на реке Уссури и в Софийске — все это уместилось в несколько строк отчета. Капитан подумал и написал о том, как батальон пополняет недостаток продовольствия рыбой, охотой и за счет собственного огорода, а перед его глазами проходили солдаты: надежный, спокойный Ряба-Кобыла, богатырь Михайло Леший, старый солдат Кузьма Сидоров и совсем молодой Игнат Тюменцев. Одни вспомнились лицами, другие — работой, ухватками, словами.

«Несмотря на неимоверные труды, понесенные нижними чинами батальона, они и здоровы, и обеспечены на зиму всем необходимым».

— Володя! — крикнул капитан сыну. — Иди, перебели отчет. Почерк у тебя лучше моего.

— А петли на зайцев пойдем проверять? — забежав в комнату, спросил Володя. — Ты обещал пойти со мной в воскресенье, да не пошел.

— Вчера, сам знаешь, приехал курьер. Не получилось. Сегодня же сходим. Садись-ка вот сюда, пиши на этой бумаге. Она получше…

По торосистому льду присыпанной снегом Уссури мчались две упряжки собак. Верхом на первой нарте, поставив ноги на полозья, сидел вместе с проводником гольдом Михайло Леший. На второй, скорчившись за спиной хозяина упряжки, лежал Кузьма. В дороге они были уже третью неделю. В первый день пути солдаты обедали в станице Корсаковой. Там же нашли оказию. В станице оказался казак из Казакевичевой. На его санях Кузьма и Михайло приехали к ночи в эту станицу.

— Вот как! — радовался Леший. — Так-то мы с тобой, Кузьма, враз до моря докатим!

Из Казакевичевой до Невельской пришлось идти пешком. Отдохнули там солдаты и в конец второго дня дошли до станицы номер четыре.

Это был последний русский населенный пункт на реке Уссури.

— Кто же там дальше живет? — допытывался у хозяина избы, пустившего их на ночлег, Кузьма. — Будет ли у кого хоть про дорогу спросить?

— Гольды оттудова летось приплывали. А далеко ли, близко ли их стойбище, кто знает. Мы туда не наведывались, — объяснил казак.

Он с сомнением относился к походу, в который пошли солдаты, теребил бородку, покашливал:

— А уж где то море, никто не знает. Добежите ли нет, паря, сомнение меня берет.

— Дойдем, — укладываясь спать на ворох соломы, брошенной у печки, говорил Михайло.

На третий день только к ночи добрались они до стойбища недалеко от устья реки Хоро. Мужчин в стойбище не оказалось, все были на охоте. Женщины боязливо прятались до тех пор, пока Леший не заговорил с ними на их же языке. Тогда солдат отвели в жилище, где оказался старик гольд. Здесь же у старика остались ночевать. О дороге к морю он ничего сказать не мог.