Феллон нахмурился. Не собирался ли Мджипа помешать его планам под каким-нибудь возвышенным предлогом, вроде того, что Феллон роняет престиж землян перед «туземцами»? Нет, тогда он не стал бы настаивать на проекте «Сафк». К тому же Феллон не мог не признать, что консул все-таки был порядочным и честным представителем земного человечества.

Так что, не мешало пойти и выяснить, чего хотел Мджипа — тем более, Феллону все равно было нечего делать. Поэтому он вернулся в дом и стал собираться.

— В чем дело? — спросила Гази, убиравшая со стола.

— Меня хочет видеть Перси.

— Зачем?

— Он не написал.

Ничего больше не объясняя, Феллон вышел из дома, сунув приглашение в кошелек у пояса. Сегодня он был не в таком щедром настроении, как накануне, и поэтому вместо того, чтобы нанимать к’изун, поехал омнибусом, запряженным парой рабочих ай. Омнибус провез его по улице Асад в Кхарджу, где располагалось земное консульство, стоявшее напротив правительственной резиденции. Там Феллону пришлось подождать, пока Мджипа закончит беседу с каким-то кришнаитом из ведомства префекта.

Когда тот наконец ушел, Мджипа пригласил Феллона в кабинет и заговорил со своим резким ритмичным акцентом:

— Фредро сказал мне, что ты собираешься к Кастамбангу с Гази. Это так?

— Так. А какое до этого дело консульству?

— Ты принес приглашение?

— Да.

— Дай, пожалуйста, посмотреть.

— Слушай, Перси, ты часом не собираешься выкинуть какой-нибудь фокус — порвать его, к примеру? Потому что я иду туда не просто так, а в связи с твоим проклятым проектом. Не будет бала — не будет Сафка.

Мджипа покачал головой.

— Не глупи, — он взял карточку-приглашение и внимательно изучил ее. — Я так и думал.

— Что ты думал?

— Ты внимательно прочитал приглашение?

— Нет. Я свободно говорю на балхибу, но читаю так себе.

— Тогда, наверное, ты не заметил эту строчку: «на одно лицо».

— Что?

Мджипа указал на нужное место. Феллон прочитал злополучную строчку, почувствовав, как у него внутри будто что-то оборвалось.

— Фуансак’! — выругался он в сердцах.

Мджипа объяснил:

— Видишь ли, я довольно хорошо знаю Кастамбанга. Он принадлежит к одной из лишенных титулов аристократических семей. Ужасный сноб — смотрит свысока даже на нас, если ты можешь вообразить такую наглость. Мне попадались его приглашения «На одно лицо», и я подумал, что вряд ли он стал бы приглашать Гази — женщину без брата, сам понимаешь. Вот я и решил предупредить тебя, чтобы потом не получилось неудобно, когда вы заявитесь вдвоем, а лакей ее не впустит.

Феллон молча посмотрел Мджипе в лицо. Признаков злорадства он там не обнаружил — похоже, что консул, как ни неприятно это было Феллону, действительно оказал ему добрую услуге.

— Спасибо, — сказал наконец Феллон. — Теперь осталось только сообщить об этом Гази таким образом, чтобы она при этом не свернула мне шею. Тут, пожалуй, потребуется мудрость ’Анерика, чтобы выкрутиться.

— В этом я тебе ничем помочь не могу. Если тебе нравится жить с этими мужеподобными кришнаитками…

Феллон воздержался от замечания, что собственная жена Мджипы напоминала пропорциями слонов его родного континента. Вместо этого он спросил:

— Ты там будешь?

— Нет. Я добыл приглашения для себя и Фредро, но он решил не ходить.

— Почему? Мне показалось, что он жаждет побывать на туземном бале.

— Он узнал, что там будут бои животных, а он не переносит жестокости. А лично у меня после этих попоек только болит голова. Я лучше побуду дома и почитаю «Аббек’ и Данги».

— В оригинале — на гоцаштандском? Все двести шестьдесят четыре стиха?

— В оригинале, все двести шестьдесят четыре.

— Господи, ну и скука же быть интеллектуалом! Кстати, ты вчера что-то говорил о накладных антеннах, ушах и так далее. Что с этим?

— Хорошо, что ты мне напомнил, — Мджипа открыл ящик стола и достал из него сверток. — Тут косметика и кое-какие мелочи для вас обоих: краска для волос, уши, антенны и все прочее. Поскольку в Балхибе земляне уже почти не пользуются этим, никто не должен ничего заподозрить.

— Спасибо. Пока, Перси.

Феллон вышел, лихорадочно строя планы. Сначала он не без труда подавил желание по-свински напиться, чтобы проклятый бал успел закончиться к тому времени, как он протрезвеет. Потом, поскольку день выдался хороший, он решил вернуться домой не через центр, а вдоль городской стены.

Ему не хотелось ни рвать отношения с Гази, ни даже ссориться ней. С другой стороны, если бы он просто рассказал правду, ему предстояло выдержать бурю. Вне всякого сомнения, он был виноват в том, что не дал себе труда разобрать все закорючки на карточке. Правда, он показал приглашение Гази, так что она тоже могла заметить роковую строчку, но напоминать ей об этом было бы равносильно самоубийству.

Ближайший участок стены лежал на юго-востоке, почти в противоположном направлении от дома Феллона, и стена здесь выдавалась наружу, огибая дворец на холме. В самой ее удаленной точке находились Луммские ворота. Почти все пространство от дворцовых фортификационных сооружений до ворот занимали казармы регулярной балхибской армии. В казармах обычно стоял столичный полк, а также жили офицеры, выполнявшие особые поручения. Одним из таких офицеров был Кордак’, командовавший ротой Джуру занидской гражданской гвардии.

Воспоминание о Кордак’е дало начало целой цепочке новых мыслей. Может быть, если Феллон правильно разыграет карты…

Он справился в казарме о капитане, и вскоре тот появился, протирая очки.

— Привет, Кордак’, — сказал Феллон. — Как армейская жизнь?

— Приветствую тебя, мастер Антане! Отвечая на вопрос твой, хоть задан был он лишь из вежливости, скажу: жизнь армейская тягостна, но не лишена своих прелестей.

— О войне больше нет слухов?

— Вообще-то говоря, роиться слухи продолжали, как аквебаты[12] ненасытные, но, как будто, не гуще, чем вчера. Вырабатываешь иммунитет, подобно тому, как, раз переболев бамбирскою чумой, можешь не опасаться более ее. Но, мастер Антане, что привело тебя в казарму нашу мрачную?

Феллон ответил:

— У меня затруднения, друг, и только ты в состоянии мне помочь.

— Вот как? Хоть благодарен я за похвалу, которую подобная уверенность подразумевает, надеюсь, все же, что не навалишься ты слишком на хилую тростинку, коей обозначаю я себя.

Феллон честно рассказал, в каком неловком положении оказался, и добавил:

— Ты ведь еще не передумал возобновить знакомство с мистресс Гази, нет?

— Хотел бы я возобновить его — воспоминаний старых ради и времен.

— Ну так вот, если бы я пришел домой больным и слег в постель, Гази была бы очень разочарована.

— Сдается мне, что да, — сказал Кордак’. — Но почему ты создаешь такие сложности из-за обычной вечеринки? Не проще ль сообщить ей, что вход туда двоим закрыт для вас, и повести ее куда-нибудь еще?

— Так ведь я же должен быть там — пойдет она, или нет. У меня там деловая встреча.

— О. Ну и что же?

— Если бы ты, как бы случайно, заглянул ко мне в одиннадцатом часу, ты мог бы посочувствовать больному, а потом утешить Гази, пригласив ее куда-нибудь.

— Да? И куда же мог бы пригласить я сей прелестный и хрупкий цветок раманду?

Феллон едва скрыл улыбку, подумав о внушительной фигуре своей джагайни, так мало напоминавшей хрупкий цветок.

— В Сахи сегодня премьера возрожденной пьесы Харьяна «Конспираторы». Я оплачу билеты.

Кордак’ погладил подбородок.

— Необычное предложение, но… Клянусь Бакхом, я так и поступлю, мастер Антане! Капитан Киун задолжал мне вечернее дежурство, и потому пошлю его сегодня я взамен себя. В одиннадцатом часу, сказал ты?