— Они дают не очень четкое изображение, но… И еще раз спасибо. Мне… очень жаль, что я доставил вам столько хлопот, — Фредро посмотрел назад вдоль улицы, по которой они приехали, и на его лице появилось выражение ужаса. — О, посмотрите, кто сюда бежит! Dubranec![11]

Он довернулся и двинулся прочь быстрым шагом. Феллон ответил на балхибу:

— Nasuk genda, — а потом посмотрел туда, куда указывал Фредро. К своему удивлению, он обнаружил, что к ним спешит Уэлком Вагнер, сумевший не потерять свой изрядно вымазанный в грязи тюрбан.

— Эй, мистер Феллон! — крикнул Вагнер. — Послушайте, мне жаль, что мы повздорили. Я так завожусь, когда происходит что-то противное моим убеждениям, что не могу сдержаться.

— Ну? — сказал Феллон, глядя на Вагнера таким взглядом, будто тот только что выбрался из мусорной кучи.

— Э-е, я хочу сказать, не разрешите ли вы мне пойти домой с вами? И ненадолго заглянуть? Пожалуйста!

— Что-то все сегодня передо мной извиняются и говорят «пожалуйста», — сказал Феллон. — С чего это тебе захотелось в гости? Да еще ко мне?

— Ну, видите ли, когда я сидел там посреди улицы в луже, в которую вы меня сбросили, я услышал шум толпы — и точно, вскоре появилось множество голых кришнаитов. Они были очень рассержены, и у некоторых даже были дубинки. Они, наверное, двигались следом за нами, спрашивая по пути, куда поехал фургон. Поэтому я решил, что лучше переждать где-нибудь в доме, пока им не надоест искать. Эти язычники выглядели так, будто распалились не на шутку.

— Тогда пойдем скорее, — сказал Феллон, переходя на быстрый шаг и таща за собой Гази. — И ты тоже, Вагнер. Эта заварушка в основном на твоей совести, но я тебя не брошу. Кришнаитские толпы бывают еще хуже земных.

Несколько уличных кварталов, остававшихся до дома Феллона, они прошли так быстро, как только могли, не переходя на бег. Здесь Феллон загнал спутников внутрь и запер дверь.

— Вагнер, помоги-ка мне. Придвинем диван к двери — так, на всякий случай.

Они поставили диван перед дверью.

— А теперь, — сказал Феллон, — подожди здесь и поглядывай наружу, пока мы будем переодеваться.

Через несколько минут Феллон был уже в своем подгузнике, а Гази в юбке. Феллон вернулся в гостиную-столовую.

— Не видать твоих друзей?

— Нет. Не видать, — сказал Вагнер.

Феллон предложил ему сигару.

— Ты куришь? Я так и думал, что нет, — он закурил сам и налил себе квада. — С алкоголем, я полагаю, то же самое?

— Я не пью, но вы не стесняйтесь. Я не стану указывать вам, что делать в вашем собственном доме, даже, если вы совершаете грех.

— Что ж, это уже кое-что, Унылый Дэн.

— О, вы слышали обо мне? Действительно, я был самым большим грешником на планетах Кита — если не во всей галактике. Вы даже представить себе не можете, каких грехов я только не совершал, — он вздохнул, как будто не отказался бы совершить кое-какие из этих грехов по новой. — Но потом я увидел свет. Мистресс Гази…

— Она тебя не понимает, — сказал Феллон.

Вагнер перешел на неуклюжий балхибу:

— Мистресс Гази, я хотел сказать, что до тех пор, пока не увидишь свет, не можешь быть по-настоящему счастлив. Все эти мирские удовольствия рассеиваются, как клубы дыма, перед лицом Того, кто правит вселенной. Возьмите ваших кришнаитских богов. Они ведь, на самом деле, не существуют, если только не считать, что, поклоняясь, например, богу любви, вы поклоняетесь ипостаси истинного Бога, который есть Бог Любви. Но если поклоняешься одной ипостаси истинного Бога, почему не поклониться всему Ему…

Феллону, потягивавшему квад, вскоре надоела нравоучительная проповедь, но Гази, как будто, было интересно, и ради нее Феллон терпел. Он не мог не признать, что Вагнер демонстрировал изрядный природный магнетизм, когда не забывал пользоваться им. Длинный нос миссионера подрагивал, а карие глаза горели в предвкушении обращения. Когда Феллон изредка вставлял замечание или возражение, Вагнер обрушивал на него поток диалектических цитат и увещеваний, которым Феллон ничего не смог бы противопоставить, даже если бы хотел.

Тем временем прошло больше часа, Рок’ир зашел, а толпа голых занидцев так и не материализовалась. Проголодавшийся Феллон прервал, монолог Вагнера, сказав:

— Надеюсь, ты не очень-обидишься, что я выгоняю тебя, старина, но…

— О, конечно, вам пора есть. Я забываю обо всем, когда свидетельствую об Истине, Правда, я не отказался бы отужинать с вами, если вы не подаете сафков и…

— Было очень приятно побеседовать с тобой, — твердо сказал Феллон, отодвигая диван от двери. — Вот твой тюрбан, к не поддавайся искушениям.

Вздохнув, Вагнер обернул длинную грязную полоску материи вокруг головы, скрыв под ней прямые черные волосы.

— Ну ладно, тогда я пошел. Но вот моя карточка, — он передал Феллону картонный прямоугольник с текстом, отпечатанным на английском, португальском и балхибу. — Это адрес пансиона в Думу, где я остановился. Когда будете в подавленном настроении, просто загляните, и я наполню вас божественным светом.

Феллон сказал:

— Если тебе интересно мое мнение, то ты добьешься с кришнаитами гораздо большего, если не будешь начинать с оскорбления их древних традиций, очень хорошо приспособленных к их образу жизни.

Вагнер склонил голову.

— Я постараюсь быть более тактичным. В конце концов, я только жалкий заблудившийся грешник, ничем не отличающийся от остальных. Прощайте, и да благословит вас истинный Бог.

— Хвала Бакху, что он наконец убрался! — сказал Феллон.

— Как насчет того, чтобы поесть?

— Еда сейчас будет готова, — сказала Гази. — Но, по-моему, несправедлив ты к мастеру Вагнеру. По крайней мере, он обладает редкою чертой: не занимают ум его заботы о себе.

Феллон налил себе еще квада, хотя уже был навеселе от выпитого во время проповеди.

— Разве ты не слышала, как этот зафт пытался напроситься на ужин? Не доверяю я типам, которые делают вид, что не думают о себе. Вагнер был мошенником, знаешь ли — жил тем, что удавалось урвать у других, и, я думаю, продолжает заниматься тем же самым.

— Ты судишь всех лишь по себе, Антане, будь они земляне иль кришнаиты. Я думаю, мастер Вагнер хороший человек, в своей основе, хоть и ведет себя необдуманно и неосторожно. А что до теологии его — не знаю, она и истинною может оказаться. По крайней мере, доводы его ничуть не хуже, чем у последователей Бакха, Йешта, Квондьора или всех прочих.

Феллон нахмуренно смотрел в свой бокал. То, что его джагайни восхищалась презренным миссионером, задевало его, а алкоголь сделал его неосторожным. Желая произвести впечатление на Гази и заодно сменить тему разговора на более подходящую, которая позволила бы ему выставить себя в выгодном свете, он нарушил железное правило никогда не обсуждать своих дел с кем бы то ни было.

— Кстати, если то дело, которым я сейчас занимаюсь, выгорит, можно считать, что Замба у нас в кармане.

— Что за дело это?

— О, я заключил сделку. Если мне удастся добыть информацию для одного человека, мне заплатят достаточно, чтобы можно было вернуть трон.

— Для какого человека?

— В жизни не догадаешься! С виду это обычный шарлатан и мошенник, но в его распоряжении все золото Да’хаква. Сегодня утром я виделся с ним у Кастамбанга. Банкир оформил вексель, и тот подписал его, и Кастамбанг разорвал бумагу на три части и дал каждому из нас по одной. Так что тот, кто соберет все три части, может получить по векселю хоть здесь, хоть в Маджбуре.

— Как интересно! — Гази выглянула из кухонной двери.

— Можно мне посмотреть?

Феллон показал ей обрывок векселя и снова спрятал его.

— Не говори никому об этом.

— Не скажу.

— И не говори больше, что я не рассказываю тебе о своих делах. Ну, долго еще ждать ужина?

Глава VIII

На следующее утро, когда Феллон уже наполовину выпил вторую чашку шураба, миниатюрный гонг, подвешенный у его парадной двери, издал мелодичное «дзин-н-нь». Открыв дверь, Феллон обнаружил занидского мальчишку, который принес ему записку. Дав мальчику пять арцу и отослав его, Феллон прочитал: