Тут речь Халназара оборвалась. В комнату вошел Артык, широко шагнув через порог, у которого он стоял уже некоторое время не замеченный раздраженным баем. Он слышал все, что говорил Халназар, и, не скрывая насмешки, сказал:

— Верно! Обыщите хоть весь ряд Халназара — не найдете пшеницы больше трех-пяти чувалов. Прошлогодние рвы, заполненные зерном, должно быть, земля проглотила. А если и найдутся какие запасы, то окажется, что они принадлежат не баю, а Артыну-ход-жайну...

Халназар с трудом проглотил слюну и спросил:

— Эзиз-хан, он что — тоже один из твоих советников?

Голос Халназара дрожал от скрытой ярости. Но Эзиз, не обратив на это внимания, коротко ответил:

— Он одни из моих сотников.

Этот ответ заставил замолчать Халназара. А Артык, насмешливо посмотрев на бая, спокойно повернулся к Эзизу и доложил:

— Эзиз-хан, какой-то приезжий хочет говорить с тобою наедине.

Воспользовавшись этим, Эзиз объявил заседание дивана закрытым. Советники разошлись, каждый в свою сторону. Последним вышел Артык, пропустив к Эзизу незнакомого гостя.

Войдя в комнату, незнакомец прежде всего тщательно закрыл за собою дверь. Это был человек выше среднего роста, крепкого сложения. По виду ему было лет около тридцати. У него была темная кожа, густые сросшиеся брови и подкрученные усы черны; так же как и жесткая подстриженная бородка. Черными были и хитрые, вороватые глаза. На лице белели только зубы, крупные и ровные, словно слегка поджаренные зерна кукурузы. Папаха с длинными завитками, шелковый хивинский халат, из-под которого выглядывал ворот желтоватой рубашки, песочного цвета брюки и коричневые сапоги, — этот наряд был похож на туркменский, но сам незнакомец совсем не походил на туркмена, и трудно было по внешнему виду определить, какой он национальности.

После обмена приветствиями Эзиз спросил вошедшего, кто он. Улыбаясь своими черными миндалевидными глазами, незнакомец ответил ломаным языком:

— Мы афган есть.

Эзизу приятно было видеть перед собой афганца: в тяжелые дни он нашел в Афганистане приют и убежище. Однако едва уловимая изнеженность и преувеличенная учтивость неожиданного гостя вызвали у него некоторые подозрения.

— А может быть, ты белудж? — Эзиз сказал первое, что пришло ему на язык.

Незнакомец скрестил руки на груди и ответил по мусульманскому обычаю:

— Хвала создателю — мусульманин! Слава аллаху — афганец!

— Как зовут тебя?

— Абдыкерим-хан.

— Чем занимаешься?

— Что поручат — передаю.

— Откуда и куда держишь путь?

Абдыкерим-хан настороженно огляделся, взглянул на окна, на двери.

— Эзиз-хан, у меня тайное поручение.

— Мы здесь одни, более укромного места, чем это, нет. Говори без опасения, что хочешь сказать.

Абдыкерим-хан снова огляделся вокруг. Поведение его начинало казаться Эзизу загадочным. «Кто же это?»— думал он и еще раз заверил странного гостя, что можно обо всем говорить смело и открыто.

— Афганистан — моя вторая родина, афганцы так же близки моему сердцу, как и туркмены, — сказал Эзиз и добавил: — Кто бы ты ни был, пусть даже преступник, убийца, — там, куда доходит мое дыхание, тебе никто не причинит зла.

— Эзиз-хан, — заявил тогда Абдыкерим, — я не преступник, но и не из тех, кто ходит по своей воле. Я- посланец государства.

— Посланник государства? — недоверчиво переспросил Эзиз.

— Меня послал сюда повелитель Афганистана Хабибулла-хан.

Эзиз сразу проникся уважением к Абдыкериму.

— Сам эмир? Ко мне? — важно спросил он, пытаясь скрыть охватившее его тщеславное чувство.

— Нет, Эзиз-хан, надо говорить правду: к хану Джунаиду, в Хорезм. Когда я выезжал из Афганистана, туда еще не дошла весть о том, что ты стал ханом. Но все же у меня было поручение поговорить при случае и с тобой.

— Ты теперь едешь в Ташауз, в Хорезм?

— Нет, я возвращаюсь из Ташауза. Привет тебе от Курбан-Мухаммеда Джунаид-хана.

— Да будет здоров передающий добрую весть! Все ли благополучно у господина хана?

— Он благоденствует. «Если у Эзиз-хана есть в чем-либо нужда, — сказал он, — пусть сообщит или пошлет человека». Он считает тебя своим братом.

— Да, мы с ним прочитали в Афганистане молитву братства.

— Знаю.

— Абдыкерим-хан, скажи, куда теперь путь держишь?

— К тебе.

Эзиз проверил Абдыкерим-хана со всех сторон. Он попробовал поговорить с ним, насколько умел сам, на языке пушту и убедился, что тот знает этот язык. Спросил о некоторых афганских сановниках, о которых ему приходилось слышать, и оказалось, что Абдыкерим знает их всех, как своих односельчан. Но всего этого Эзизу показалось мало, и он попросил письменных подтверждений. На это Абдыкерим ответил:

— Эзиз-хан, ты сам видишь: чтобы не узнали меня, я хожу в туркменской одежде. Ремесло мое таково, что я не могу при себе носить паспорта своего государства. Я даже не могу признаться, что я афганец, если вполне не доверяю человеку.

У Эзиза больше не оставалось сомнений в правдивости Абдыкерима, и он осведомился о цели его приезда:

— Абдыкерим-хан, чем я могу помочь тебе, какие у тебя нужды? Говори.

— Эзиз-хан, тебя, кажется, хорошо приняли в Афганистане?

— Я видел там только хорошее.

— Джунаид-хан тоже благодарен Афганистану. Он пережил там самое трудное время, а теперь стал ханом всего Хорезмского оазиса. И у тебя, хвала аллаху, положение высокое. Какою смутой охвачен сейчас мир, не мне объяснять тебе, — слава аллаху, ты мыслишь глубже меня. Под властью русского царя туркмены не видели ничего хорошего. А государство, которое теперь будет создано, — будет ли только? -— еще несозревший арбуз. Кто знает, может, оно будет еще более грозным... Эзиз-хан, я хочу знать твои намерения. Ты подчинишься России или обратишься к другому сильному государству?

— К какому?

— Ну, например... к Англии.

Когда Эзиз был в Афганистане, видел, как высокомерно держали себя английские офицеры перед афганцами. Это ему не понравилось. Поэтому он ответил Абдыкериму довольно резко:

— Если быть грузчиком, то не все ли равно, у какого купца. Народ, не видевший ничего хорошего под властью русского царя, что увидит под властью английского? Была бы моя воля — я не подчинился бы никому.

При этих словах тень пробежала по лицу Абдыкерима, но он тут же любезно осклабился, показывая белые зубы:

— Эзиз-хан, извини, ты не так меня понял. Я хотел спросить, с кем ты вступишь в союз?

— Ни с кем.

— Может быть, ты вспомнишь своего соседа — Афганистан?

— Чем завтрашнее сало, лучше сегодняшние потроха. Если нельзя без союза, то лучше побрататься с нашим соседом.

— За тем Хабибулла-хан и послал меня к Джунаид-хану и к тебе, как я понимаю его поручение. Прошло уже немало времени с тех пор, когда русские, англичане и французы поделили между собой мусульманский мир. Ныне война ослабила эти государства. Появилась некоторая возможность объединения мусульман. Это будет, — если они крепко возьмутся за дело со всех сторон, — как одна душа, одно тело. Но надо держаться при этом за какую-нибудь крепкую руку, например, Англии, и можно свершить великое дело... Хабибулла-хан считает возможным, пользуясь беспорядками в России, воссоединить Туркестан и в особенности Туркменистан с Афганистаном. Вот на этот счет мне и нужно знать твое мнение.

Эзиз-хан опустил голову и задумался. Вопрос, поставленный Абдыкеримом, сразу решить было нелегко. Допустят ли русские соединиться с Афганистаном? Если, положим, и удастся соединиться, чем же Афганистан лучше России? И самое главное: примет его афганский эмир как брата или захочет подчинить?

Абдыкерим понимал, что поставленный им вопрос действительно сложен, и терпеливо ждал ответа, пристально глядя на опущенные веки Эзиза. После долгого раздумья Эзиз разжег кальян и потянул — вода в сосуде забурлила, по комнате кругами пошел синий дым.

— Что думает об этом Джунаид-хан? — спросил Эзиз.

— «У меня с Хабибуллой-ханрм одна душа, я намерен соединиться с ним», — так он сказал.