— Чтобы ни сказала Шекер — я ношу это оружие не для себя!

— Молодец, Ашир! На, надевай да хорошенько береги!

Ашир надел тюбетейку под папаху, и сразу ее тепло достигло сердца. В эти минуту он забыл обо всем на свете и, вдруг вспомнив, что забыл поблагодарить, крикнул вслед Артамонову:

— Эй, товарищ, спасибо!

Николай Матвеевич на ходу повернул к нему голову и улыбнулся:

— Что так поспешил? Можно б сказать и при следующей встрече!

Ашир снял тюбетейку, полюбовался вышивкой, потом поднес к лицу и прошептал:

— Душу отдам — тюбетейку не отдам!..

Придя в себя, он заметил вокруг какое-то странное оживление. Красноармейцы суетливо наводили порядок в вагонах, подтягивали ремни, тщательно осматривали обмундирование вплоть до пуговиц; кавалеристы проверяли седла, сбрую; санитарный врач пробежал на кухню. Ашир осмотрелся вокруг: нет ни Артыка, ни Тыжденко. Он подумал: «Может быть, это мне только кажется? Уж не лишила ли меня разума эта тюбетейка?» Но тут он увидел командиров, которые собирались на станции, тоже подтянутые, озабоченные, и сам побежал в сторону своей сотни.

Из помещения станционного телеграфа вышли командующий фронтом, командарм, начальники штабов; засуетились адъютанты, в разные стороны побежали ординарцы. Командующие о чем-то негромко разговаривали, то и дело посматривая в сторону Ашхабада.

Стоя неподалеку, Артык с улыбкой смотрел на ежившегося Тыжденко.

— Алеша, что с тобой? Мерзнешь?

— Да, пронизывает насквозь этот ветер.

— Я не теплее тебя одет.

Тыжденко признался:

— Нелегко оставаться спокойным. Куйбышев — член Реввоенсовета Туркестанского фронта, соратник Ленина.

Когда поезд подошел и остановился у перрона, Артыка тоже охватило волнение. Командующие и начальники штабов вошли в штабной вагон. Связисты тотчас же потянули провод в помещение телеграфа. Артык скользнул взглядом по окнам вагона. В одном из них он увидел человека во френче с широким лбом и зачесанными назад волосами. Артык узнал Куйбышева — за несколько дней до этого он видел его портрет в газете.

Немного погодя, Чернышев вышел из вагона. Заметив Артыка и Тыжденко, он подошел к ним, поздоровался. Артык спросил его:

— Товарищ командующий, а что, товарищ Куйбышев разговаривает с людьми, как вы с нами, или только приказывает?

Чернышов с улыбкой посмотрел на него.

— Это ты сам увидишь, когда он заговорит с тобой.

— Со мной?

— Да.

Артык сразу потемнел.

— Товарищ командующий, — с упреком сказал он, — разве вы сами не могли принять меры, какие нужно? Вы ведь знали, что я был в отряде Эзиза, служил белым.

Командующий сердито нахмурил брови:

— Артык Бабалы, эту глупую мысль надо навсегда выбросить из головы. Чтобы я не слышал больше таких разговоров! Товарищ комиссар, — обернулся он к Тыжденко, — вы неплохо воспитываете бойцов, но, видимо, не выполняете своих обязанностей в отношении командиров.

Тыжденко взял руку под козырек:

— Виноват.

Не ожидавший такого оборота дела, Артык смутился:

— Товарищ командующий, разрешите сказать?

— Говори.

— Комиссар тут не виноват...

— Нет! — оборвал его Чернышов. — Воспитание красноармейцев и командиров — первая обязанность комиссара. Товарищ Тыжденко, я вас серьезно предупреждаю!

— Слушаю, товарищ командующий!

Артык окончательно расстроился и даже не заметил, как Чернышов подмигнул Тыжденко и как хитро поблескивали глаза у обоих.

— Ну, ладно, — спокойно сказал Иван Тимофеевич, — идите к своему полку. Может быть, товарищ Куйбышев подойдет поздороваться с вашими бойцами.

Понурив голову, Артык направился в конец перрона. Когда Тыжденко догнал его, Артык сказал:

— Алеша, черное пятно, приставшее к моему лбу, сегодня запачкало и тебя. Я не хотел этого, ты прости меня!

— Артык, еще и минуты не прошло, как командующий сделал нам выговор, а ты опять за свое. Пойми, что у тебя на лбу не клеймо позора, а печать славы! Ты вот уже больше года вместе с нами громишь белогвардейцев. Что ж, ты хочешь, чтобы Тыжденко снова получил выговор?

— Никакое лекарство не излечивает проказу... Я совершил преступление против советской власти.

— Неправильно говоришь! Немного найдется людей, которые никогда не ошибались. А твоя ошибка, кроме того, — ошибка человека, который плохо разбирался в событиях. Ты смыл с себя грязь кровью врага, рискуя своей головой. Я, как Иван Тимофеевич, и слушать не хочу таких разговоров.

— Ладно, — согласился Артык, — больше не буду говорить об этом.

Куйбышев долго не выходил из вагона. Артык ждал его, думал, о чем он спросит и что ответить на его вопросы, старался успокоить себя. Он рассказал Аширу, что слышал от Артамонова, показал присланный Ай-ной вышитый мешочек для чая. Ашир многим показывал свою новую тюбетейку, но от Артыка утаил подарок его сестры. Когда он разглядывал мешочек, один из джигитов сорвал с него папаху. Как лысый хватается за голову, когда она у него обнажится, Ашир тоже схватился за голову. Ветер сорвал тюбетейку с его длинных волос, и он еле успел подхватить ее.

Увидев красиво расшитую шелками тюбетейку, Артык сказал:

— Так тебе тоже прислали подарок? Чего же молчал? Почему прячешь?

Ашир смущенно ответил:

— Да, брат, тетушка Нурджахан не забыла и меня. Артык понял, в чем дело, и подумал: «А ведь Ашир будет хорошим мужем Шекер!»

— Очень хорошо! — весело сказал он. — Я радуюсь за тебя...

Он умолк, заметив, что Куйбышев в сопровождении командующих направляется к его полку.

Приподнявшись на стременах, Артык скомандовал:

— По-олк, смирно!

Куйбышев одобрительно посмотрел на ровный строй туркменских джигитов, на ахал-текинских коней. Артык подъехал к нему с рапортом.

— Вольно! — сказал Валериан Владимирович и поздоровался с Артыком за руку.

Он беседовал запросто, как знакомый человек. Посмотрев в его большие спокойные глаза, Артык подумал, что в трудную минуту такой человек не растеряется, будет действовать мудро.

— Товарищ командир, — обратился к нему Куйбышев, — правительству известно, что красноармейцы Закаспийского фронта прошли с тяжелыми боями больше тысячи километров по безводным пустыням и трудным дорогам. До Красноводска — километров двести пустыней, вероятно будет еще немало боев. Не чувствуют ли ваши бойцы усталости?

— Товарищ член Рев...воен...

— Называйте меня просто по имени.

— Товарищ Куйбышев, у нас есть поговорка: «В ножнах сабля ржавеет». Когда нет боев, джигиты больше устают. Наши дейхане отдыхают от полевых работ только после того, как сложат в омет последний пук соломы. Так и с белыми...

— Остается сложить их, как солому, в ометы? Так, что ли?

— Нет, у нас говорят: «Если твой враг муравей, будь готов биться со слоном». А к этому еще добавляют: «Но и слон ничто перед носорогом».

— Значит, вы верите, что мы скоро победим?

— Никто в этом не сомневается.

— Возьмете меня с собой в наступление? — шутливо спросил Куйбышев,

— Товарищ Куйбышев! Мы знаем, что вы всегда с нами, — зачем же вам самим переносить трудности и опасности похода?

— Это мне не впервые. Я хочу своими глазами видеть, как сражаются туркменские джигиты в рядах Красной Армии.

И это были не просто слова. Через несколько дней Куйбышев сел на коня и отправился в поход вместе с кавалерийским полком Артыка.

Глава двадцать девятая

Как ни укрепляли деникинцы Ахча-Куйму и. Перевал свежими резервами и дальнобойными орудиями, получив крепкий лобовой удар по линии железной дороги, они, опасаясь нового обхода, оставили обе станции без боя.

Советское командование направило основные силы в обход, через пустыню. Но чтобы отвлечь внимание врага, некоторые части Красной Армии были двинуты прямо вперед, по линии железной дороги. Среди кавалеристов чувствовался большой подъем.

— С нами товарищ Куйбышев! — говорили в рядах.