— Да так. Иначе, какое дело русскому солдату до вражды между нами, между мною и хромым мирзой? Если б к нему не подоспела помощь из Ашхабада, Куллыхану ли тягаться со мной?

Осипов снова вынул портсигар. Эзиз на этот раз взял папиросу безо всяких колебаний. Выпустив струю дыма, Осипов неожиданно предложил:

— А что, Эзиз-хан, если бы тебе перебраться в город и самому возглавить...

Эзиз, грубо прервав комиссара, вскочил и швырнул недокуренную папиросу в колючки. Кизылхан схватился за рукоятку револьвера. Адъютант Осипова тоже зашарил рукой по поясному ремню. Переводчики, ничего не понимая, испуганно посмотрели в глаза друг другу. Осипов, вскочив на ноги вслед за Эзизом, с недоумением глядел на него.

— Эзиз-хан, что я такое сказал?

Главарь нукеров потряс своей плетью:

— Слепой даст украсть свой посох только один раз! Перебраться в город? Нет, в эту ловушку вы меня не заманите!

Осипов заговорил почти заискивающе:

— Вполне понимаю вас, Эзиз-хан. Один раз вы были обмануты, теперь у вас все основания сомневаться. Но, Эзиз-хан, я прошу вас об одном: не считайте меня сейчас представителем власти, а примите как друга, в крайнем случае просто как знакомого, который не питает к вам никакой вражды. Я приехал не угрожать вам, не обманывать, а поговорить с вами по душам. Поверьте мне в этом!

Затем, взяв Эзиза под руку, Осипов направился с ним по тропинке, меж зарослями колючки. Переводчик хотел последовать за ним, но он остановил его и позвал переводчика Эзиза.

Они стали прогуливаться взад-вперед. Запах красноватых цветов гребенчука смешивался с ароматом надушенных папирос. Встревоженные пичуги, оставив свои гнезда в верблюжьей колючке, взлетели из-под ног с жалобным писком. Молодые цепкие листочки цеплялись за одежду, к сапогам приставала влажная трава. Но увлеченные собеседники ничего не замечали. Осипов всячески старался расположить к себе Эзиза. Хотя Эзиз и не верил его словам, все же заманчивые обещания заставили его прислушаться. Но когда Осипов осторожно повел разговор об английской миссии в Иране, Эзиз сразу остановился и хмуро посмотрел на ташкентского комиссара, истинных намерений которого он так и не мог понять.

— Юсуп-бек! — сказал он. — Туркмен никогда не будет поить своего коня из одного колодца с ними!

Громадный гнедой конь Эзиза, услышав его голос, навострил уши и стал бить могучим копытом сырую землю. Эзиз, глядя на коня, улыбнулся:

— Мои джигиты не в счет, даже мой гнедой не хочет слышать об англичанах.

Осипов, не обращая внимания на слова Эзиза, продолжал свою мысль:

— Я хочу сказать, что в случае необходимости можно пользоваться и помощью врага.

— Это верно, но англичанин такой враг, который раньше сто раз воспользуется тобой, прежде чем даст поймать себя за хвост.

Ответ Эзиза не удовлетворил Осипова. Он в свою очередь не понимал, что Эзиз выразил лишь отношение к англичанам туркмен, которые привыкли считать англичан самым хитрым народом.

— Но... — помолчав, задумчиво продолжал Эзиз, — вы можете передать тем, кто вас послал: против большевиков Эзиз-хан пойдет с кем угодно!

Осипов удовлетворенно кивнул головой и перешел к вопросу о Бухаре. Эзиз оживился:

— Это — другое дело. Турки, бухарцы — наши соседи, мусульмане. Мы можем идти с ними по одному пути. Но головы сгибать и перед ними не будем. Туркмены никогда не покорялись бухарским эмирам. Кровь наших отцов, пролитая в борьбе против эмира Хайдара, окрасила берега Амударьи. Правда, теперь другое время. Если эмир поделится со мной своим золотом, — а если я ступлю на его землю, я заставлю его это сделать, — тогда можно объединиться с его войсками. Но и в этом случае я черпака ему не доверю!

Осипов смотрел на Эзиза и думал: «Странный и страшный человек! Он не пощадит ни чужих, ни своих!» Но тем заманчивее была мысль привлечь это чудовище на свою сторону для осуществления тех тайных целей, открыто говорить о которых он не решался даже с Эзизом.

Повернув назад, они увидели в двадцати—тридцати шагах длиннохвостого фазана. Должно быть, он не встречался в этих местах с человеком, поэтому спокойно сидел на . высоком валу арыка.

Эзиз рванул клапан кобуры и выхватил из нее наган. Осипов испуганно отшатнулся от него, меняясь в лице. Но Эзиз, не заметив этого, крикнул:

— Юсуп-бек, смотри!

Не успел заглохнуть гул выстрела, как длиннохвостая крупная птица распласталась на склоне арычного вала. Переводчик побежал и принес убитого фазана. Эзиз гордо подкрутил усы:

— Вот так будет с каждым, кто станет против меня!

Услышав выстрел, нукеры Эзиза ринулись лавой вперед. Конские копыта подняли облако пыли. У Осипова побежал по спине неприятный холодок.

— Эзиз-хан, я не ожидал от тебя такого вероломства! — пробормотал он в полном замешательстве.

В то же время со стороны железной дороги к месту свидания помчалась сотня красноармейцев с легкой пушкой на двух колесах.

Эзиз, уже раскаиваясь в своей опрометчивости, приказал:

— Кизылхан, на коня! Пусть джигиты вернутся назад!

Осипов дал такое же приказание своему адъютанту:

— Скорее на коня! Верни сотню назад!

Топот коня Кизылхана растаял в степи, адъютант помчался к городу. Эзиз-хан и комиссар с недоверием взглянули друг другу в глаза, — приказание вернуться назад могло ведь условно обозначать: «Поспешите!» Неловкость рассеялась, как только гонцы с обеих сторон доскакали до своих отрядов. И нукеры Эзиза и сотня комиссара остановились, но не повернули назад. Лица обеих собеседников приняли обычное выражение. Они возобновили прерванный разговор. Эзиз заявил, что ради свержения большевистской власти он готов идти с любым союзником; войдет в союз даже с англичанами, если они вступят в Закаспий. Тогда Осипов отстегнул от ремня свой маузер и, протягивая его Эзизу, сказал:

— Эзиз-хан, это тебе от меня в знак дружбы.

Эзиз с волнением взял маузер и, не зная, чем отблагодарить новообретенного друга, немного постоял в раздумье. На взмыленном коне подскакал Кизылхан.

— Кизылхан, веди сюда коня! — приказал Эзиз.

Красновато-рыжий конь с белой меткой на лбу, круто изогнув шею, бил копытами землю. Эзиз вложил повод в руку Осипова и крепко пожал ее.

— Юсуп-бек, а это тебе мой подарок!

Осипов, расчувствовавшись, обеими руками сжал руку Эзиза. Он дал слово, что немедленно вышлет Эзизу мандат от Туркменского военного комиссариата с широкими полномочиями...

Враги расстались друзьями.

Глава двадцать восьмая

Весна еще только переходила в лето, а положение с хлебом в Теджене стало крайне напряженным. Население не получало и полуфунта хлеба на душу. Свирепствовали эпидемические заболевания, смертность росла. Контрреволюция делала главную ставку на голод. Это же являлось основной задачей и государств Антанты. Помогая атаману Дутову, организуя и вооружая басмачество, они стремились отрезать Туркестан от России и Кавказа, чтобы костлявой рукой голода задушить здесь советскую власть.

Чернышов ночи не спал в поисках выхода из небывало тяжелого положения. В эти дни он получил некоторую передышку: со стороны Ташкента стал понемногу поступать хлеб из продовольственных эшелонов, отправленных по распоряжению Сталина из Царицына. Пришел хлеб и на пароходах через Каспий. Правда, часть его захватили в Красноводске восставшие белогвардейцы, немало осталось его в Ашхабаде, но все же пятнадцать вагонов, около пятидесяти тысяч пудов зерна, дошло до Теджена. Это позволило Чернышеву несколько увеличить хлебный паек в городе и даже отпустить часть зерна для посева в аулы, беднейшим дейханам.

А тем временем благоприятная для посевов весна восемнадцатого года окрылила надежды дейхан. Зазеленели поля, появились съедобные травы — чеснок, ранняя лебеда. Дейхане, нахлынувшие зимой в город, начали понемногу возвращаться в аулы. С раннего утра до заката солнца копошились они на полях, делали грядки, закладывали бахчи, сеяли кунжут, а кто нашел семена, сеял и джугару. В начале лета заколосился и начал желтеть не взошедший в прошлом году ячмень, — можно было уже собирать созревающие колосья. В густой бахчевой листве появились дыньки — и они шли в пищу.