— Пугачевым?

— Да.

— Ну и что ты думаешь?

— Обождать надо. Время покажет, кто он таков: царь Петр Федорович иль Емельян Пугачев.

— А по мне кто бы ни был — царь ли, казак ли, — коль простой народ заступу у него находит, значит, всем миром надо под его руку становиться.

— Горяч ты, Василий.

— А что толку от того, у кого кровь рыбья!

— Без толку голову сложить ума не надо.

— Я и не собираюсь ее складывать.

— Ты не горячись попусту, послушай, что я скажу,

— Говори, слушаю.

— Яик-река, знаешь, где? Верст за тысячу от нас, а то и боле. И до Волги-матушки не близко. А до большого дома белокаменного, в котором барин живет, рукой подать. Так куда быстрей речи твои добегут. Ты об этом подумал? Барину стоит только глазом моргнуть, не то что слово молвить, глядишь — и нет нас с тобой. Костей, и тех не найдешь! Так иль нет?

Рощин молчал.

— Во всем осторожность соблюдать надо. Прежде чем слово сказать — поглядеть надо, нет ли кого поблизости, кто твою речь передать может, нет ли холопьев, холуев барских. Вот так-то. А придет к нам царь или Емельян Пугачев — вместе с тобой за ним пойдем. И мне ведь доли лучшей охота.

Василий встал.

— Правду молвишь, Герасимович. Помалкивать до поры до времени буду. А за науку спасибо тебе.

— Какая наука! Постарше будешь чуток — горячка-то сойдет. Женись скорей.

XVII

Когда после осмотра новых, указанных Рощиным, рудных мест Андрей Родионович спросил Ефима Ястребова, много ли залегает тут руды, тот ответил: «Велия тьма». Ответ понравился заводчику, и он неоднократно повторял эти слова. Если случалось ему посылать кого-либо из приказчиков на новое место, Баташев так и говорил: «Поезжай в Велию тьму». И вскорости сложилось, а потом уже накрепко пристало к той местности название «Велетьма».

Постройка Велетьминского завода шла быстро. Андрей Родионович часто наведывался туда, самолично присматривал, как велись кладка домны, сооружение сараев для молотовой фабрики и плющильного стана. Каменщики и плотники, согнанные из разных мест и сбитые в артели под началом хорошо знавших каменное и плотницкое дело мастеров, работали не столько сноровисто, сколько старательно. Благодаря их старанию получалось все ладно, и хозяин был доволен.

Баташев торопился. Подгоняли его получаемые одно за другим письма от брата, проводившего теперь значительную часть времени в Санкт-Петербурге. Иван извещал о все новых и новых требованиях Адмиралтейства и военного кабинета, во главе которого стоял граф Чернышев. Обстановка, сложившаяся на театре военных действий, заставляла русских генералов оснащать новые корабли, снаряжать все новые дивизии.

24 июня 1770 года русский флот встретился в Хиосском проливе с превосходившими его численностью турецкими военными кораблями. Бой был непродолжительным, но жарким. Не выдержав натиска, турки бежали в находившуюся поблизости Чесменскую бухту. Закрыв им своими фрегатами выход из бухты, русские моряки, использовав попутный ветер, направили на вражеский флот легкие суда — брандеры, наполненные горящими бочками со смолой и дегтем. Корабли противника запылали. Морская сила Турции оказалась подорванной.

Но для полной победы над врагом этого было далеко не достаточно. Выиграть войну представлялось возможным при условии разгрома сухопутных войск. К тому же приходилось учитывать, что в Чесме погиб не весь флот Османской империи. Немалое количество военных турецких судов находилось в боевой готовности, и их команды ждали лишь приказа, чтобы вступить в новую схватку с русскими.

Поэтому и шли заказы на железные заводы Демидовых, Баташевых, Шуваловых и других, для кого война сулила баснословные барыши и почести. Выполняя царскую волю, Андрей Родионович прилагал все усилия к тому, чтобы как можно больше лить пушек, готовить штыков и сабель. Нередко его можно было видеть на заводах не только в дневное время, но и ночью. Сопровождаемый Мотрей и рунтами, он обходил домны, молотовые фабрики, подолгу стоял у сверлильных станов, где готовились стволы орудий, до хрипоты спорил с приехавшим от казны приемщиком лейтенантом флота Перхуровым по поводу их качества. За дни, прошедшие после получения рескрипта императрицы, доставленного Кайсаровым, он похудел и осунулся, глаза его приобрели какой-то особенный блеск, на высокий лоб легла глубокая борозда, отчего все лицо приняло сосредоточенный и более суровый вид.

За неделю до рождества на Нижнем заводе, где происходило сверление пушек, случилась неприятность: мастеровые, приставленные к сверлильному стану, где-то допустили оплошность, и у двух стволов «малость калибры перегнуло». Выслушав сбивчивый доклад смотрителя о происшествии, Баташев решил самолично выяснить причину такого конфуза. Крутой на расправу, он распорядился посадить всех виновных под замок, а потом устроить им такую экзекуцию, чтобы не только они, но и все другие работные надолго запомнили, какое наказание ждет нерадивых. Сопровождавшие хозяина рунты тут же похватали работных, среди которых оказались недавно начавшие здесь работать Архип и Петруха, и поволокли их в холодную.

С грохотом закрылась за беднягами тяжелая, кованная железом, дверь. Страшась того, что ждет их, работные молча сидели на земляном полу деревянного амбара. Сквозь толстые стены им не слышно было, как воют прибежавшие к каталажке их жены.

Лица сидевших были угрюмы. Каждый пожимал, что наказание им будет дано самое тяжелое. Одно дело, когда смотритель прикажет наказать виновного, другое — барское распоряжение. Уж тут заводской кат постарается!

От долгого сидения у Петрухи затекли ноги. Он встал, потянулся так, что захрустели суставы, потом осторожно, стараясь не задеть товарищей, пошел к двери. Сколоченная из толстых дубовых досок, она была крепко заперта. Убедившись, что открыть ее изнутри невозможно, он повернулся, чтоб идти на свое место, и вдруг нагнулся. На земле, возле двери, лежал большой гвоздь. Повертев его в руках, Петруха хотел бросить находку, потом передумал.

— Архип! — тихо сказал он прислонившемуся к бревенчатой стене земляку.

— Чего?

— Глянь!

— На кой он тебе?

— Подкоп сделать можно. Убежим, да и все!

— Плохое задумал, парень, — ответил ему вместо Архипа худой, одетый в рваную на спине рубаху работный. — Ну, убежим мы, а семьи куда денутся? На погибель их оставим? Да и сами: плети-то, бог даст, выдюжим, а если побежишь да поймают — пощады не проси!

— Сами не хотите, мне поспособствуйте!

— И думать не смей! Себе добра не добудешь и нам навредишь.

Петр молча сел рядом с Архипом. «Боятся, ну и пусть их. Все одно убегу!»

Дождавшись наступления ночи, он убедился, что все заснули, и осторожно попробовал ковырнуть землю у стены. Плотно утрамбованная, она вначале поддавалась туго, потом стала более рыхлой. Стараясь не разбудить спавших, Петруха начал усердно копать. Разрыхлив гвоздем землю, он выгребал ее пригоршнями из ямы. Дело шло успешно.

«Только бы закончить все, пока темно, — думал, работая, Петруха. — Выберусь наружу, а там ищи-свищи! Сторожа-то, поди, тоже спят».

Раз за разом он все дальше вел подкоп под стену, расширяя дыру настолько, чтоб можно было пролезть в нее. Наконец, лаз был готов. Перекрестившись, он стал выбираться наружу. И тут случилось то, чего он не ждал. Кто-то подхватил его под руки, выволок наверх, и, не дав ему опомниться, связал.

— Попался, голубчик! Ты думал, мы спим? А мы нет, мы бодрствуем!

То были сторожа.

— Братцы, отпустите меня! — взмолился Петруха.

— Отпустить? Нет, шалишь, парень. Нам за тебя в ответе быть. Давай подымайся, да смотри, чтоб без баловства!

— Не подымусь без рук-то.

— Пособим. Вот так.

Отперев дверь амбара, сторожа развязали руки Петрухе и втолкнули его внутрь. Снова загремел замок. Лежавший ближе к двери работный поднялся, сонно посмотрел на Петра и снова лег. Петруха с тоской подумал, что вот теперь пощады ему уже не будет.