— Вот и добро, — сказал Сорока. — Зовите своих в избу. Выпьем во славу божию еще по единой, да и спать. Обутреет, поведу вас на рудные места.

В поход вышли на рассвете. Шли молча. Густой таежный лес тянулся на много верст, казалось, конца-краю нет деревьям. Узкая тропинка вилась по зарослям. Высокие корабельные сосны сменялись могучими лапчатыми елями, березы и осинник стояли вокруг болотин, поросших обманчивой ряской.

Много дичи разной в лесах муромских. Весной на пустошах тетерева чуфыркают, распуская крылья в любовной истоме, по верхушкам сосен белка прыгает, лиса в норах прячется. А если забраться поглубже в чащу, не только медведя, но и сохатого можно встретить.

Отошли верст шесть.

— Вот здесь, — гудел, размашисто шагая, Сорока, — верст на десять, а может, и боле, все руда залегает. Потому знаю, что часто поверх она выходит.

Братья молча переглянулись. Близкое залегание руды было знакомо по рязанским землям, где, неподалеку от Касимова, стоял у них на реке Унже завод.

Жадный до заводского дела Андрей сошел с тропинки в сторону. Через несколько минут вскричал брата:

— Иван, иди скорей!

Стоя на коленях, он разглядывал лежавший на ладони небольшой, видать только что расколотый им пополам, камень. Серо-бурый с краев камень краснел к середине. Кристаллы его располагались так, что своим строением напоминали какой-то цветок.

— Неужто роза? — спросил, нагибаясь к брату, Иван.

— Она самая. Таких руд, говорят, и на Урале не так много. Ну, Ваня, повезло нам: богатейший клад сам в руки дается.

— А всамделе, коли руда строеньем своим на цветок похожа, то железом богата?

— Истинно. Я от стариков не раз слыхивал, что ежели рудный камень внутри на цвет шиповника похожим окажется, такая руда наилучшая. Не зря розой ее называют. Более половины чистого железа в себе содержит. Не руда, а золото!

— Ну, пойдем, Андрюша, а то поп, чего доброго, заподозрит, что зло какое-нибудь на него умыслить хотим.

Сорока с нетерпением поджидал братьев.

— Дальше пойдемте. Я вам богаче места укажу. Там, чай, и завод ставить способнее.

Братья еле поспевали за Сорокой. Андрей, радуясь удаче, размышлял о том, что сулит эта находка.

«Вроде бы и отличается от унженской, — думал он о руде, — похоже, лучше будет, впрочем, надо сначала в деле испытать. Если много ее здесь, — пусть и похуже будет, убытка не понесем, завод надо ставить обязательно. То-то дружки тульские позавидуют!»

— Эвон вода, гляди! — остановился Сорока.

Саженях в двадцати, подмывая корни столетних сосен, причудливо вилась речка.

— Выксунь прозывается. А поодаль еще две в нее впадают, в Оку текут. О весну широко разливаются, не переберешься. Если вон на той ложбине запруду поставить, большое озеро будет. Вода, я слышал, нужна вам?

— Водица всем нужна, — тихо ответил Иван и тут же, косясь на Сороку, подумал: «Обо всем знает, лохматый черт, от этого так просто не отвертишься, дешево не откупишься. Ну да ладно, не таких видывали.» — И прибавил громко: — А не перекусить ли нам здесь?

— Ну, господи благослови! — У Андрея, наливавшего водку в черненого серебра походный стаканчик, чуть дрогнула рука.

Перекусив, легли отдыхать. Сорока, растянувшись на мшистой земле, сразу же захрапел. Повозившись, уснул утомленный непривычной дорогой и Иван. Андрею не спалось. Поручив одному из сопровождавших их людей караулить спящих, он отправился бродить.

Казалось, и впрямь напали они на нужное им место. Говорили об этом заметные опытному глазу признаки. Андрей внимательно присматривался к наслоениям земли, видным в промоинах.

Спустившись в ложбину, указанную Сорокой, Баташев остановился. Практическим умом человека, отдавшего всего себя заводскому делу, он оценил выгоду окружавшей его местности. Действительно, если повыше устроить запруду, образуется большое озеро. Оно даст такой запас воды, при котором завод сможет работать круглый год. А что такое вода для заводского дела — он хорошо знал по опыту Унженского завода. Там к весне ее не хватало, и работу приходилось останавливать.

Здесь этого можно было избежать.

Андрей долго стоял в ложбине, слушая, как шумят деревья. Мысленно он уже подсчитывал, какую площадь придется откупать, чтобы захватить не только все рудоносные земли, но и достаточно леса для пожога угля.

Вернувшись, разбудил спавших и еще раз налил всем по чарке.

Назад шли веселые, возбужденные.

— Она тут кругом, — гудел Сорока, — только бери. Дальше, за Выксунью, богато ее. Ежели с умом — большое дело можно наладить.

Братьям не совсем по нутру были эти рассуждения ссыльного попа, но приходилось помалкивать: спугнешь раньше времени — себе во вред.

К вечеру плоскодонка пустилась в обратный путь.

— Это кто ж такие были — купцы, что ли? — спросил отца Тимоха, глядя, как большая лодка, подняв паруса, быстро удалялась вверх по реке.

— Заводчики. Руду ищут. Надобно в Муром съездить, порасспросить у знающих людей о них хорошенько. Ты, Тимофей, завтра один дома останешься, а мы с Кирюхой на зорьке тронемся. Не прогадать бы с ними, иродами!

Пути до Мурома три часа, а если с попутным ветром — и того меньше. Быстро доплыли Сорока с сыном до белокаменного городка, разбросавшего свои строения по крутому взлобку левого берега Оки. Рано причалили, да поздно толку добились: чуть не пол-Мурома исколесил поп, пока нашел нужного человека, да и то соборный пономарь надоумил.

— Иди в подворье купцов Панфиловых, что скобяным товаром торгуют, спроси приказчика Гордея Силыча. Он мужик обходительный, кажинное воскресенье обедню у нас слушать изволит. Коли Гордей не скажет, искать боле некого.

Приказчик встретил Сороку недоверчиво.

— Кто ты таков, мил человек, я не знаю, и о людях, к коим ты интерес имеешь, поведать ничего не могу.

Пришлось попу поклониться Гордею Силычу двумя шкурками лисиц-огневок, добытых в прошлом году. Приказчик стал сговорчивее.

— Ну, ин ладно. Приходи ужо в трактир купца Седова на Касимовскую улицу. Тамотко, мил человек, и потолкуем.

Как ни жался Сорока, а выставил угощение приказчику. Зато узнать удалось многое. Гордей не раз ездил на Унжу к Баташевым за железным товаром, понаслышался о них от заводских людишек. И вот что рассказал:

— Простого звания те люди, о коих пытаешь. Дед их в молодости кузнецом в Туле был. Потом в доверие к Демидовым вошел, вроде меня приказчиком стал. Когда те на Урал перебираться надумали, его тульскими заводами управлять поставили. Ну, видать, дело то прибыльным оказалось. К концу жизни он два своих завода поставил: Липецкий да Верхне-Тулицкий. Так что отец твоих знакомцев Родион уже заводчиком в бумагах писался. И дети заводчики.

— Чего же им под Тулой-то не жилось, сюда приехали?

— Нужда заставила. Был, говорят, такой царский указ, чтоб на двести верст от Москвы все огненные заводы закрыть. Вот и пришлось Баташевым в другие места подаваться. На Урал ехать — далеко, да и бесполезно: там Демидовы под свою руку все забрали. А тут кто-то из рудознатцев подвернулся, нужные места указал неподалеку от Касимова. Там у них, у Баташевых-то, теперь два железных завода стоят.

Сорока слушал приказчика и внутренне ликовал: вот она, Сирин-птица райская! Пришел конец худому сидению! Настала пора в люди выходить.

— Руду-то в наших местах, почитай, ищо при царе Петре нашли, — говорил меж тем, пропустив очередную чарку и поддев здоровенный кус баранины, Гордей. — О Колпинке-то, чай, слышал? Ну, то-то. Старики сказывали, князь Долгорукий заводишко тут воздвиг, чугун плавил, да только недолго. По делу наследничка царского Лексея, божьего человека, взяли князька и все именья его порушили. Не привелось, значит, попользоваться.

Посля него купцы, наши, муромские, Железняков да братья Мяздриковы, на Сноведи заводишко возвели, тоже чугун плавить начали. Ин и им не повезло: разбойные людишки тот завод разграбили и пожгли.