Нам казалось, что у него слишком броская внешность. Представьте себе: голубые глаза, черные, как смоль, волосы, маленькие черные усики, Роста он был небольшого.

И всегда в хорошем настроении.

— Вы очень заметны, — сказал я ему однажды.

— А что мне делать?

— Не надо ездить домой на троллейбусе. Мы все тут друг друга хорошо знаем, соседи поневоле обратят внимание на то, что вы у нас живете. Выходите на остановке внизу, около семинарии, и пройдитесь немного пешком.

Он послушался меня.

Иногда он приходил поздно ночью; где бывал, не знаю.

Я тогда вечно был в разъездах, жена стояла в очередях за продуктами. Наши дети очень полюбили Мирека, ведь он был ненамного старше их. Так мы и жили. И вот наступил тот майский день, если не ошибаюсь, это была среда. Мирек тогда ушел очень рано, куда — не сказал. А после обеда прибежала перепуганная подружка нашей дочери и сказала, что на Гейдриха было совершено покушение.

Жена тоже перепугалась, но никак не связала это с Миреком. Только когда он пришел домой, она вдруг пристально посмотрела на него, он показался ей каким-то странным, и она спросила:

— Мирек, а вы ничего не знаете подробнее об этом покушении?

Он вопросительно посмотрел на нее:

— Гейдрих мертв?

— Пока нет… А это были не вы?

— Я для этого слишком мягкосердечный. А почему вы вдруг так решили?

А сам улыбался при этом; жена поняла, что он говорит неправду, и спросила:

— Вам что-нибудь нужно?

— Сходите послушайте, что люди говорят. А вот от чашки кофе я бы не отказался — и хорошо бы покрепче.

Жена приготовила ему кофе и ушла. А до этого еще Мирек спросил, нельзя ли ему принять ванну: мол, сильно горят ноги. Вид у него был измученный, будто он прошел не один километр пешком.

Когда жена вернулась, Мирек писал письмо.

— Я хочу попросить вас еще кое о чем. Не могли бы вы это письмо отнести на Жижков пани Моравцовой?

— Сейчас?

— Да, как только допишу.

Жена обещала отнести, переоделась, минут через пятнадцать Мирек дал ей запечатанный конверт. Если я не ошибаюсь, на конверте было написано: «Индре». Тогда мы не знали, что есть такой учитель химии, который скрывается под именем Индра.

— Больше ничего вам не надо?

— Спасибо. Пока нет. У меня в городе встреча…

Жена ушла. Чтобы попасть в район Жижкова, ей пришлось пересечь весь город, но у Моравцовых она никого не застала. Подумав, жена вернулась домой. Мирек по-прежнему был дома. Ходил ли он на встречу, о которой говорил, мы не знаем.

— Ну, как там дела? Что говорила «тетя»-Моравцова?

— Я не могла им дозвониться и принесла письмо назад.

Мирек (потом мы узнали, что его фамилия была Вальчик) сразу помрачнел и не мог скрыть своей досады, но что поделать!

Выглядел он неважно.

К вечеру по радио передали подробное сообщение о покушении и еще объявили, что преступники оставили на месте покушения велосипед, на котором сохранился заводской номер.

— Боже мой, если «тетя» узнает, что с ней будет!

— Почему?

— Потому что ребята оставили там велосипед с номером… Это же ее велосипед, ее! Обсудили все до мелочей, а о такой ерунде, которая может стать для всех роковой, забыли.

Он поел и вечером куда-то ненадолго вышел. Вернулся и рано лег спать.

На другой день утром — это был четверг — прибежала пани Моравцова и взволнованно рассказала о том, что наделали ребята. Она, понятно, сердилась.

— Я заберу от вас Мирека, — объявила она наконец.

— Наверно, не нужно…

— Он живет здесь слишком долго, и это могут заметить. К тому же у них скоро будет хорошее убежище.

Мы не стали расспрашивать, попрощались с Вальчиком, и я ему еще в дверях сказал:

— Подождите, Мирек. Я вам дам книжку, в трамвае наклонитесь над ней, сделаете вид, будто читаете, никто не обратит внимания на ваше лицо.

Я подошел к шкафу и достал книгу Г. В. Стида «Тридцать лет работы журналистом». Эта книга могла бы о многом рассказать… Если вы откроете ее, то на внутренней стороне обложки увидите мое имя и фамилию и еще слово «Кошице». Я купил ее, когда мы жили в Словакии. Моя фамилия на книге… В те дни, в дни «гейдрихиады», это могло стоить жизни. Но ни я, ни жена не подумали об этом и дали книгу Вальчику. Он поблагодарил, и они с «тетей»-Моравцовой ушли. Жена стала убирать комнату Мирека и увидела на его простыне кровь. В крови была и подушка. Мы удивились, потому что Мирек ничего не говорил о ранении, но вспомнили, что он был очень бледный и усталый. В тот день после покушения у него, возможно, был жар.

Мы не знаем, куда его увела Моравцова. Не спрашивайте, как мы жили после тех событий. Ежедневно газеты сообщали о казнях, и мы со дня на день ждали, что придут и за нами. Страшное было время. Мы уже знали, что гестапо приезжает около четырех часов утра, и каждый день с тревогой просыпались в это время…

Однажды к нам зашла «тетя», спросила, не можем ли мы послать ребятам кофе, какую-нибудь еду и спиртовку. У нас был только примус, но он сильно шумел, и я долго искал спиртовку. Мы посылали ребятам еду. Жена, уже все приготовив, звонила из телефонной будки пани Моравцовой, спрашивала, нет ли у нее времени сходить к портнихе. И если «тетя» говорила, что есть, она уезжала к Моравцовым и там передавала пакеты. Мы посылали также кофе и спирт. В последний раз мы было уже все собрали, и тут пришли гестаповцы. Они прочесывали весь наш квартал.

— А это что такое? — спросил один из них, указывая на чемоданчик, стоявший в передней на сундуке.

— Да так, старое барахло, — небрежно сказала жена, а у самой сердце замерло.

Гестаповец остановился в раздумье, потом двинулся дальше. Если бы он знал, что в чемоданчике были продукты для парашютистов!

Жена потом позвонила пани Моравцовой. Отозвался мужской голос.

— Дома «тетя»? — спросила моя жена.

— Да… — Но после паузы тот же голос добавил, снова по-чешски: — Точнее, нет…

Мы поняли, что дело плохо. Жена быстро повесила трубку и больше не носила еду на Жижков. А потом сообщили по радио, что ребят обнаружили…

Через некоторое время нацисты окружили весь квартал Ганспаулки, где мы жили. Может быть, выяснили, что в квартиру Моравцовых звонили отсюда из телефонной будки. Но им ничего не удалось найти. Все лето 1942 года мы ждали смерти. «Тетя»-Моравцова нас не выдала. Кроме нее и железнодорожника, который привел к нам Вальчика, мы никого из организации не знали.

В 1945 году, после освобождения, мы передали властям вещи Мирека, оставшиеся у нас. Я, в свою очередь, получил книгу Стида, которую давал ему.

ТРЕТИЙ МОНОЛОГ ПРИВРАТНИКА

Я еще не рассказал вам, что было с книгой, которую принес Вальчик.

В тот день, когда произошло покушение, у нас все было спокойно. Жена случайно зашла в гараж к пану Янечку — ребята держали у него велосипеды — и там услышала про Гейдриха. В Праге об этом говорили все, толком никто ничего не знал, но чем больше люди придумывали, тем больше мы радовались.

После обеда к нам пришла пани Моравцова и спросила, знаем ли мы новость. Она прямо сияла от радости, но когда узнала, что ребята оставили на месте покушения какие-то вещи и велосипед, побледнела и с досадой воскликнула:

— Разве можно быть такими растяпами!

Вечером она должна была встретиться с ними где-то в Глоубетине, но сказала, что не видела их.

На следующее утро, часов в одиннадцать, пани Моравцова привела Вальчика. Мы его звали Зденда.

— Можно ему остаться у вас денька на два? — спросила она.

— Нечего спрашивать, — говорю я.

Я дал ему ключи от подвала и от террасы наверху дома, и мы условились, что, если сюда придут с обыском, он из ванной через вентиляционную шахту проберется в подвал. Я там аккуратно сложил мешки с углем, так что получилось надежное укрытие. Он смеялся, говорил, что ничего этого, наверное, не потребуется. «Я, — говорил он, — долго у вас не задержусь». Но в ту же ночь за полицейским Бартаком, что жил в нашем доме, пришел посыльный, и Вальчик, поняв серьезность обстановки, вынужден был все же спрятаться в подвале.