У нас — чехов, словаков и советских людей — было и есть много общего. Тогда, в годы фашистской оккупации, и сегодня, во время перестройки и гласности, в дни напряженной борьбы за мир, против угрозы ядерной войны.
Тогда мы боролись в подполье и нетерпеливо ждали известий по радио, которые начинались словами: «Говорит Москва». Теперь мы с таким же нетерпением и огромным интересом ожидаем, что скажет Михаил Сергеевич Горбачев.
Тогда и сейчас речь шла и идет о том, что силы зла должны быть повержены, планета должна жить в мире. Я верю: так и будет.
МИРОСЛАВ ИВАНОВ
12 января 1988 г. Кршивоклат-у-Праги
ПРОЛОГ
В голубом небе ярко светит солнце, в садах стоят усыпанные белыми цветами деревья. Лишь изредка набежит легкое облачко, отбросив на землю быструю тень. Как вчера и позавчера. Спешат прохожие, женщины с хозяйственными сумками, детскими колясками, время от времени проедет по мостовой машина или мотоцикл.
Обычное ясное майское утро.
Прохожие торопливо шагают по тротуару, заходят в магазины. Никто из них ничего не подозревает.
Внизу, там, где Влтава делает излучину, блестит на солнце вода. Под мостом что-то чинят несколько рабочих, небольшой пикап развозит заказчикам гуталин и мастику для паркета.
Через несколько минут все изменится, изменится и жизнь многих людей. Порой лучше не знать, что готовит судьба.
По шоссе из своей загородной резиденции едет обергруппенфюрер СС и шеф тайной полиции Рейнхард Гейдрих. Он сидит рядом с шофером и смотрит вперед на дорогу. Пальцы Гейдриха механически поглаживают кожу портфеля, лежащего у него на коленях. Материалы в портфеле предназначены для очень немногих. Что в них — абсолютная тайна. До Праги остается несколько километров. На аэродроме Гейдриха ждет самолет, который должен доставить его к Гитлеру. Должен доставить, но не доставит. Гейдрих этого не знает.
Сидя в машине, поджав тонкие губы, Гейдрих смотрит, как через улицу идет женщина в черном. Лицо женщины не интересует Гейдриха. Черный цвет — вот что притягивает его взгляд. Гейдрих любит черное.
Машина приближается к повороту. До него еще несколько сот метров. Парень, лениво стоящий у стены, делает шаг вперед. В руках у него зеркальце. Он поигрывает им, пуская во все стороны солнечные зайчики. Гейдрих криво усмехается. Он не знает, что это зеркальце имеет прямое отношение к его судьбе.
Пикапчик развозит гуталин и мастику, загорает в саду молодая женщина, у забора стоят велосипеды.
Десять часов тридцать минут. 27 мая 1942 г.
Еще ничего не произошло. Но черная машина неумолимо приближается к повороту. Торопится, бежит секундная стрелка, звенит проезжающий трамвай. Не спеша переходит улицу женщина.
И вдруг — взрыв…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Andante moderatо
Есть в жизни человека периоды, через которые нужно пройти.
Людвиг ван Бетховен, автор Пятой роковой симфонии до-минор.
УБЕЖИЩЕ В СКАЛЕ
В ту ночь мне не спалось. Ночь была лунная, Сначала я все ворочался в постели с боку на бок. Потом лежал с открытыми глазами… Разное лезло в голову.
Когда много детей — а их у меня было семеро, — забот, понятно, хватает. Хочется, чтоб им было хорошо. Сам-то я на собственной шкуре узнал, что такое нищета. Был дорожным рабочим, потом в каменоломне работал, словом, изворачивался, как мог. А в тридцать восьмом году нанялся лесником в здешнее охотничье угодье.
Работа была несложная: кормил зверей, делал обходы.
И вот в ту ночь под новый, 1941 год — нет, пожалуй, это было за день-два до нового года — лежу я и вдруг слышу какой-то гул, где-то далеко, а потом все ближе и ближе. Наконец загрохотало чуть ли не над самым домом. В деревне залаяли собаки. Я потихоньку встал, надел шлепанцы, накинул пальто и собрался выйти посмотреть, что там такое. Открыл дверь, и тут меня окликает жена: куда ты, говорит, темно еще. Я успокоил ее: лежи, мол, а я пойду гляну, как там кролики…
Взял лестницу, приставил ее к стене и залез на крышу. Ночь, звезды светят, луна, все кругом бело, снег блестит. Рокот начал удаляться. Самолет улетел. И вдруг вижу, как сверху что-то медленно, плавно так покачиваясь, опускается. Парашют, догадался я. Парашют приземлился далеко, где-то за кладбищем. Я слез с лестницы и вернулся в дом. Хотел было одеться, но тут жена села на постели и спрашивает, в чем дело, чего это я брожу среди ночи. Разве мог я сказать ей про парашютистов, да еще — что собрался пойти к ним?! Я промолчал и лег в постель. А утром постарался выбросить все это из головы.
Тогда, во времена протектората, надо было держать язык за зубами. Человеческая жизнь ничего не стоила, и про то, что я увидел ночью, лучше было молчать. Позавтракав и положив в рюкзак корм для зверья, я отправился в обход.
Был десятый час. Я задами вышел в поле и заметил там на снегу следы двух человек. Следы тянулись со стороны кладбища.
Осмотревшись, нет ли кого поблизости, я пустился по следу. И вышел прямо к лесной кормушке. Рядом с ней возвышался небольшой утоптанный сугроб. Копнул его ногой — и зацепил сапогом за стропы. Посмотрев по сторонам, снял рюкзак и сделал вид, будто достаю корм, а сам нагнулся и разгреб снег: ну конечно, там был парашют.
Да, дело пахло виселицей.
Я надел рюкзак и отправился дальше по следам. Найду, думаю, этих ребят и скажу им, что эдак их парашюты запросто найдут в снегу. А если кто возьмет и донесет на них? Часа бы не прошло, явились бы гестаповцы — и конец.
Следы вывели меня к сторожке. Там валялась жестянка из-под сухарей с надписью на незнакомом языке.
Через снежную равнину с небольшими кочками и редким кустарником следы тянулись по полю к невысокой, покрытой лесом скале. У ее подножия были заброшенная каменоломня и пруд. А в скале — небольшая пещера. Глухие это были места, ничего не скажешь.
Как видно, парашютисты приземлились у кладбища и там, у кормушки, закопали парашюты. Заметив сторожку, они направились к ней, перекусили. Оставаться средь бела дня в открытом поле было нельзя. Вот они, скрываясь за деревьями, и двинули в лесок на холме, даже не подозревая, что обнаружат здесь каменоломню с пещерой.
От опушки леса следы повернули к каменоломне. Я подошел к краю карьера и увидел внизу двоих. Они меня, конечно, тоже заметили, но виду не подали. Один из них держал карту, а другой отвел руку за спину и сунул в задний карман. Ага, думаю, у парня там пистолет. А вслух говорю:
— Добрый день, ребята… — и кашлянул.
Они вздрогнули и поздоровались.
Потом молча уставились на меня… Я закурил и спрашиваю:
— Что вы тут делаете?
Оба были среднего роста, одеты обыкновенно.
— Хотим вот возобновить работы в каменоломне, — пояснил один.
Я ухмыльнулся: дескать, расскажите это кому-нибудь другому. Вижу, они поняли, что я им не поверил, а сам все думаю, как бы тот, что держал руку в заднем кармане, не выкинул какую глупость. На всякий случай спрашиваю, не помочь ли им.
Они пошептались, а потом крикнули мне:
— Ну, спускайтесь сюда!
Через минуту я был внизу.
— Вот, — говорю, — я такой-то, а вот мое удостоверение личности. Видел, как вас ночью сбросили с самолета, а сегодня наткнулся на ваши парашюты. Что же вы, спрашиваю, не закопали их как следует?
Они ничего не ответили, а потом один спросил:
— А где мы, собственно, находимся?
— Да недалеко от Праги, — ответил я.
Они с недоверием уставились на меня, тогда я достал и показал им свой охотничий билет, где было написано: район Брандыс-над-Лабой.
Они озадаченно переглянулись и признались, что должны были приземлиться в другом месте.
— Ладно, ребята, — утешил я их, — я вам помогу.
Они опять о чем-то между собой пошептались и говорят мне с серьезным видом: у них, дескать, с собой передатчик, и, если я вздумаю их выдать, они сообщат мое имя своим раньше, чем я дойду до жандармского поста. Я улыбнулся и махнул рукой.