Курбаши хотел посоветоваться со старейшинами, ему нужно было узнать, какой дорогой легче и быстрее пройти к границе. Его приказ выполнили тотчас. Вошли седобородые и поклонились низко ишану, сидящему на расшитых узорами, кошмах. Он не дал им произнести многословное приветствие. Объявил свое решение немедленно идти к Иркиштаму и потребовал проводников, знающих кратчайшую дорогу.

— Великий хозяин, — взмолились аксакалы. — В ночь идти никак нельзя. Завтра вторник — дурной день. Сами знаете, во вторник да в субботу киргиз не оставит юрту, не выйдет из аула: злые духи собьют с пути. Подождите хотя бы до среды. Зарежем баранов, сделаем угощенье. И вы отдохнете.

— Ждать, пока придут большевики! Хорош совет, но мне не подходит. Готовьте проводников!

— Слушай, великий хозяин, — снова заговорили старики. — Целый месяц в горах бушевала метель, занесло все тропы, завалило ущелья. Давно народ не видел столько снега. Громкое слово скажешь — беда! Хоронит снег живого человека. Ждать надо. Солнце придет, оттают тропы и, откроются ущелья. Спокойно доедешь до самого Кашгара.

— Хватит! — сверкнул своими красноватыми глазами Халходжа. — Идите. Утром выступаем.

Старики поклонились и оставили разгневанного курбаши. Им надо было, вопреки обычаю и здравому смыслу, принять решение. Трудное решение. В дальней юрте, грея руки у очага, они долго совещались. Наконец выход был найден. Против злых духов обратили их же оружие — колдовство. Наполнили солью кожаный мешочек и в полночь зарыли его в сорока шагах от юрты по намеченному пути. Теперь духи были обезврежены, и можно было отправляться в дорогу даже во вторник.

Едва рассвело в горах, как отряд Халходжи, вытянувшись цепочкой, двинулся по заснеженной тропке к перевалу Шарт-Даван. Ехали попарно, гуськом. Впереди двенадцать проводников, за ними, шагах в двадцати, — Халходжа, одетый в теплый ватный халат и меховую шапку. Следом тянулась вся колонна, возглавляемая двумя знаменосцами. Один держал древко с развевающимся на ветру зеленым шелком, второй — пику, увенчанную головой бека, дряблой, сморщенной, уже не похожей ничем на Мадамина.

Тепло еще не коснулось своим дыханием этих суровых мест. Всюду лежал снег, глубокий, рыхлый. Он устилал склоны, вис над пропастями и, казалось, таился, готовый сорваться и хлынуть вниз бушующим белым водопадом. Небо очистилось. Огромное, сверкающее ослепительной короной лучей, горело в ясной синеве солнце. Оно лилось на снега и играло в них радужным блеском, вспыхивало, обжигало белым огнем.

Лошади вязли ногами в свежей пороше, спотыкались, вскидывали пугливо головы. Колонна двигалась медленно. За три часа отряд прошел не более пяти верст. Проводники все чаще и чаще останавливались, отыскивая невидимую под снегом тропу. Потом вовсе застыли.

Халходжа, исподлобья поглядывавший на стариков, насторожился. Ему не понравилась медлительность, с которой эти седобородые горцы выполняли его приказ. Уже несколько раз он подгонял их окриком. Теперь чаша его терпения переполнилась.

— Эй, собаки! — прорычал он. — Долго я буду ждать?

Злого слова было достаточно, чтобы поторопить проводников. Но он решил как следует припугнуть их — выхватил из кобуры наган и выстрелил в воздух. Звонкое эхо прокатилось по ущелью, отталкиваясь от заснеженных склонов и повторяясь на разные лады.

Обомлевшие от страха проводники торопливо погнали лошадей, а следом пошла вся колонна. Опять в тишине поскрипывал снег, фыркали пугливо кони, звякало, оружие. По-прежнему сверкало ослепительное солнце и безмолвно высились вершины Алая. И никто не заметил, не учуял, что вековой покой гор уже нарушился, что они ожили.

Где-то слева, в поднебесье, неприметно для глаза тронулся оторванный звуком голубой покров и неслышно потек вниз по склону. Только птица, какая-то пугливая птица, взметнулась ввысь и полетела прочь, подальше от несчастья. Малое и неслышное росло, становилось большим, огромным, заговорило, зашумело.

Когда люди внизу заметили бегущие сверху снега, горы уже бесновались, грохотали, выли. Лавина, дымя белой пылью, катилась с умопомрачительной скоростью, сметала камни, вырывала деревья. Никто и ничто не могло остановить ее.

Халходжа первый бросился назад, чтобы уйти от смерти. Камча до крови впилась в круп коня, руки протянулись над гривой, словно хотели вынести животное из вязкого снега. Но и нескольких прыжков не смог сделать конь. Упал, сбитый и придавленный лавиной.

Через несколько минут снова стало тихо. Успокоенные горы обрели прежнее безмолвие, солнце все так же горело и сверкало. Только в ущелье, где лежала невидимая тропа и недавно шли люди, высилась гигантским холмом застывшая лавина. Под ней нашли свою могилу джигиты, проводники, сам ишан и голова Мадамин-бека.

Снежный мазар укрыл их навечно.

ГАСНЕТ ЗЕЛЕНОЕ ЗНАМЯ

Мы готовились к решающим боям против Курширмата. В течение последнего месяца от нового «амир лашкар баши» отпало несколько отрядов, да и соратники его в разных районах долины переживали «черные дни». Басмачи терпели поражение за поражением. Инициатива прочно перешла в руки красных частей, и они уверенно развертывали, наступление на главные силы Курширмата.

В первых числах июня два полка Ферганской кавалерийской бригады были сосредоточены в районе железнодорожной станции Федченко.

В связи с отъездом Кужело в штаб фронта на совещание временное командование бригадой было возложено на меня. Ни о каких операциях мы пока не помышляли. Планы разрабатывались в Скобелеве, и надо было ждать приказа.

Непредвиденное обстоятельство, однако, изменило ход событий.

Наши разъезды захватили в плен двух басмачей и привели в штаб бригады. Один, пожилой на вид, бородатый, одетый в шелковый полосатый халат, с наганом за поясом, держался с достоинством, называл себя воином ислама. Второй, помоложе, вооруженный карабином и шашкой, был явно, напуган и жалостливо поглядывал на красноармейцев.

Едва они переступили порог штаба, как оба, будто по команде, согнулись в поясе и наперебой стали лепетать:

— Ассалам алейкум! Ассалам алейкум!

Я ответил на приветствие и предложил пленным сесть. Однако они продолжали стоять, а старший многословно принялся объяснять, что они не разбойники, честные люди, и всегда шли правильным путем, начертанным шариатом. Бог тому свидетель — рука его никогда не поднималась на безоружного человека, он не запятнал себя кровью невинных.

Мне пришлось прервать бородатого. Я сказал, что верю в его честность и поэтому надеюсь услышать от пего только правду. Поскольку он старше своего друга и, наверное, опытнее, пусть и расскажет обо всем красным начальникам. Бородатый охотно кивнул, выражая согласие с моей просьбой.

Дежурный вывел, молодого, и мы остались с бородатым наедине. Я предложил пленному чай, угостил черствой лепешкой, и это легко настроило его на дружеский лад.

— Хозяин мой Юлчибек-курбаши — самый, сильный начальник в Араване, — начал рассказывать басмач. — Он друг самого Шер-Магомет-бека.

— Кривого Ширмата? — уточнил я.

Мое замечание покоробило бородатого, он усмотрел в этом унижение достоинства «великого» воителя за веру,

— Шер-Магомет-бека, — повторил басмач. — Оба хозяина — Юлчибек и сам «гази» — с войсками в две, а может быть, и три тысячи джигитов находятся сейчас в кишлаке Беш-Тентяк. Туда же привели своп отряды майгарский курбаши Казак-бай и Ахмат-палван Ассакинский. И еще много собралось курбашей больших и малых.

— А зачем они съехались? — спросил я с нескрываемым любопытством.

— Это не будет составлять тайны для советских командиров, — охотно ответил басмач. — В Беш-Тентяке идет курултай. На белую кошму «амир лашкар баши» сел хозяин Шер-Магомет-бек-гази, чтобы решать великие дела. Из войска отобрали двадцать лучших молодых джигитов и посылают их в Афганистан обучаться военному делу у инглизов. Большая война будет, нужно много начальников…